Часть первая.
________________
Розово-желтый свет фонарей в жидкой черноте мегаполисной ночи похож на слово «флегмона».
У меня прихотливые ассоциации, пограничные отношения, зависший возраст и розово-желтый световой ветер в голове. Возможно, просто температура.
Я – женщина, найденная мужчиной.
На мне метка, каждый расшифровывает ее как «моё», но подлинное значение сокрыто, и хорошо, что так.
Метка прикрывает дыру в спине между лопаток. Если метку чуть сдвинуть, откроется подобие дверного глазка. Розово-желтый световой ветер в голове услужливо подсветит картину изнутри. Там ребра или каркас? Вены или провода? Кровь или ток? Мне не заглянуть…
Иногда задумываюсь над своим происхождением.
Возможно, я выросла из семечка - розовой бусины - брошенной в трещину желтого суховатого грунта.
А может, меня выдохнул Стеклодув.
А может, я – голем с табличкой во рту, и, если табличку никто не подменил, то на моей изначально написано «любовь»…
Я живу в довольно плотно утрамбованном пространстве.
В нем очень смутно ощущается время. В темноте время почти исчезает. Я играю с ним: закрываю глаза и перестаю быть. И еще нужно слегка приоткрыть рот, чтобы перформанс поцелуя начался сразу, как только поползёт в стороны тяжелый занавес ожидания.
Вчера я слушала звуки голоса. Запомнила их последовательность. Но не знаю, как конвертировать звуки в знаки. Надо спросить Звездочёта - так зовут мужчину, нашедшего меня.
Вчера он, спрятав в карман островерхий колпак волхва, прогуливался со мной по черным улицам, рассказывая о тайне привязи любой кривой линии к кресту абсциссы и ординаты.
На слух, абсцисса похожа на слово «абсцесс» гораздо больше, чем свет фонарей на слово «флегмона».
Ордината похожа на ординарность.
Значит, любая извилистость - всего лишь воспаленная обычность. Я – еретичка, да.
Перформанс изгиба любой линии мог бы рассчитать Звездочёт, но его не пустят в Академию без островерхого колпака. А тот унесло речным ветром за три моста, когда тонкие пальцы Звездочёта прочертили бороздки в моих волосах: восемь симметричных линий от висков к затылку. В тот миг пространство уподобилось черному бархату фона для перформанса белого мима - Луны. Луна исполнила прилив-отлив. Время зависло заглючившей программой.
Reset.
............................
Иногда лицо в зеркале кажется мне знакомым. Его линии в каком-то из миров уже были просчитаны Звездочётом.
Он светит бирюзовым взглядом мне в лицо, его губы шевелятся в припоминании древних формул. Восстановленные кванты памяти он передает мне - рот в рот.
Я хочу посмотреть в себя глазами Звездочёта сквозь дыру, прикрытую меткой .
Мне нужно повернуться к нему спиной. Спустить с плеч тунику. Обнажить метку между лопаток.
Пусть приникнет бирюзовым глазом к тайне.
Насмотрится и расскажет мне.
Насмотрится и нарисует провокации формул на полусферах груди.
Возьму зеркало, чтобы прочесть формулы, и не разберу ни знака.
Пусть передаст мне знания рот в рот…
Розово-желтая флегмона моей муки омоется в свете фонарей.
Фонари по всей рампе огромного города-сцены.
Помню, кто-то сказал мне про кастинг.
Поэтому, я тут.
_____________________
Часть вторая.
У Звездочёта каждая ресничка – курсор, который можно навести на меня.
- Скажи мне, - раздумчиво произносит он, - скажи, откуда ты берешь слова, Женщина. Я долго смотрел в тебя сквозь неровный "глазок" метки между лопатками. Внутри тебя нет слов. Там – молчание.
- Молчание? Молчание это слова со знаком «минус» – непроизнесенные слова.
- Нет. Молчание внутри тебя – отказ вынашивать слова. Мысли свободно проходят сквозь тебя, не окрашиваясь ложным цветом суждения.
- Я устала, - говорю я, - можно поговорить об этом позже?
______
Откуда я беру слова?
Когда-то - давно – во мне жили колонии слов. Полнили моё нутро. Но однажды поднялся сильный ветер. Ветер с севера. Одновременно у меня появился стигмат – о, совсем неканонический! – метка между лопаток. Появился в точке, откуда бы мог выйти кончик копья – того, что вошло под ребра Искупителю - случись стражнику ударить сильнее.
Мой стигмат открылся - так открывает проход отжатая клавиша саксофона - и сильный ветер вывел колонии слов из меня, как мальчик вывел из города крыс…
Внутри стало тихо. Я осталась без штаммов готовых штампов. Стало нечем говорить. Молчание.
С тех пор не хочу впускать в себя слова. И розово-желтый ветер во мне создает обратную тягу. Я - больше не воронка, засасывающая знания в корпускулах слов. Мой ветер стремит равнообратную спираль, творя тишину и молчание. Ноль. Ноль слов внутри, ноль.
____________________
Я бы хотела промолчать на вопрос Звездочёта, но не могу.
Без него не было бы меня -
- так без Пифагора не было бы Платона.
иногда я расчленяю слова по привидевшимся мне ложным суставчикам -
«Пи-figure» неловко рассекаю я «Пи-фагор» -
но Звездочёт забирает у меня топорик – «не отвлекайся».
- Откуда ты берешь слова? – напоминает он вопрос, и поправляет мне жетон метки между лопаток чуткими пальцами шамана.
- Снаружи постоянно творятся мистерии, слышишь?
- Продолжай, – не отвечает он, расширяя зрачок.
- Мистерии слов, желающих быть сказанными, совершаются беспрерывно. Я просто высвобождаю их от побегов плюща, от напластований глины, от удушения арфовой струной…
Освобожденное слово живет совсем недолго.
Оно распадается в доли секунды, и потому велик искус поглотить его, как Кронос сжирает своих детей…. Для меня же искуса нет: ветер во мне не позволит ни одному слову войти. Он толкает меня на перформанс со словом. Я устраиваю ритуал, ведомая наитием ветра. А реальность сама творит мгновенный слепок с этого действа. Так получается текст.
Но само слово свободно повести себя дальше как угодно ему, понимаешь? Оно свободно мутировать и отречься от случившегося текста. Как свободно и прильнуть, оставшись в нем навек. И я не могу ничего с этим поделать, и никто не может…
Я радуюсь, когда слова предпочитают остаться на местах – видимо, в благодарность за то, что я чту их священную свободу… Но мне кажется это не сами слова, это их следы, оставленные мне в память о нашем перформансе.
- я поцелую следы слов, оставшихся на губах, - улыбается Звездочёт, и творит свой перформанс.
Мой рот полнится волнами.
«Лемниската», - проникает в голову слово из вокабуляра Звездочёта.
Я помню: этим словом обозначается "бантик" лежачей "восьмерки" бесконечности. Плюс бесконечность и минус бесконечность наверное в сумме дают величественный ноль - перформанс вселенского уровня.
Выпускаю слово на волю, оставляя себе сладость волн от произнесения: лем-ни-ска-та.
Лемниската - бантик, которым закрепляю лавровый венок победителя на голове Звездочёта.
Ибо любить победителя сладко. Неважно, что в роли побежденного – я.
Таков мерцательный перформанс этого мига времени.
__________________________
Часть третья.
Сон, приснившийся под утро почти вытеснил тот, другой, захвативший меня в широкоформатный долгий плен ночью ...
Но утро понуждало вспомнить и записать произошедшее в ночном сне, а я всё тянула с этим, зная, что каждое слово придется либо отвоёвывать, либо выторговывать, и в любом случае шагать по пустоте духа, без страховки, без посоха, без даже целеполагания, ибо какой смысл в припоминании сна...
Кучка скомканных оберточных слов примостилась рядом со мной. Я полна "съеденными" образами из сна, но как рассказать их вкус, если я уже "проглотила" их...
… и только бирюзовые кольца вокруг черных солнц зрачков Звездочета убеждают меня вспомнить всё.
- Определенно, это был перформанс. Я творила во сне некий ритуал, как-то связанный с … шоколадом. Вот, вспомнила маленький фрагмент, и именно фрагмент – сам! - выбрал слово "голем", чтобы поведать о себе.
- Итак, передо мной лежал голем. Не знаю откуда он взялся. Возможно, я сделала его сама на практических - ? - занятиях, возможно, мне прислали его в подарок, возможно, он составлял собой мое ЗАДАНИЕ. У голема были ноги… словно из пористого шоколада - такие ноги, но сам он был светел.
Раздался голос, повелевающий неким силам прийти на помощь, потому что мне предстояло свершить нечто не деланное прежде. Нечто, очень напоминающее балет, и станцевать партию должен был голем.
- Силы привели в движение пространство вокруг меня. Но всё это движение было равнодушно, и это безразличие передавалось мне, и там же, во сне пропал кураж, и подумалось невпопад:
«всякий из семени пророков конфронтирует с божеством, пытаясь заставить его взглянуть на людей глазами лучшего, сильнейшего и добрейшего из них же.
И не достигает этого никогда…
Но будучи media-существом, пророк не может повернуться к людям без слов божества в своих устах.
И пророк говорит за Бога. Говорит яростно, но ярость эта - попытка устыжения божества, попытка пробиться в него человековостью, шантаж, предъявлялово, провокация - что угодно, лишь бы «достучаться до небес»...»
- Думая об этом, я решила отказаться от свершения ритуала и сошла с экрана сна, оставив двухмерного, черно-белого голема с "шоколадными" ногами лежать на мраморном полу.
"Божеству всё равно справлюсь ли я с заданием", - окончательно поняла я, - "но невостребованный голем - выкидыш счастливее его..."
Шахматная клетка пола едва терпела присутствие голема. Я сжалилась, и, находясь по эту сторону экрана уже, шепнула "балетное" заклинание, шепнула из жалости, не особенно веря, что оно сработает.
- Но голем "ожил"! Поднялся над полом в положении "лёжа" и его "шоколадные" ноги исполнили разные балетные па горизонтально, и было не смешно, а страшно…
- Потом он исчез. Так исчезает туман. Его словно впитало пространство, с которым он договорился на языке тех чудовищных па... Теперь скажи: это была я? тот голем из сна? я? Это мне нужно договориться с собой, чтобы впитаться в ...
Звездочет молчал.
- Нынче ночью в твоем сне я попробую побыть им. Спи и смотри. Возможно, ты всё увидишь и узнаешь сама.
И была ночь. Я смотрела во сне приключения Звездочета, как смотрят старомодное безадреналиновое кино… Опять черно-белый сон. Подчеркнуто черно-белый сон. Категоричный, как крайние точки амплитуды маятника. Непонятный, как ор взрослого трехлетнему ребенку.
Из сна я поняла только, что всегда боюсь больше, чем того требует напряженность ситуации.
«Все эти любовные страхи – предчувствие того, что ты переживешь собственную любовь.
Все эти любовные страхи - попытка смоделировать жизнь после того, как теплый розово-желтый свет любви будет изъят из постановки, и партнеры по действу останутся на дощатой сцене в костюмах из крашеной марли, просвечивая несовершенствами тел, и неприятно поражая жирностью грима…
Все эти любовные страхи, постигающие при живой еще любви – суть предчувствие ужаса от того, в каком нелепом и жалком виде предстает весь мир, включая нас самих, едва энергия Перформанса покидает сердце…» – так думала я, выплывая из сна.
Из сна - безадреналинового сна - выплыла, однако, с сильным сердцебиением. Облекла смысл изнурительного сердцебиения страхом - первым, что пришел в голову: Звездочета больше нет.
"Звездочета больше нет" - приказала себе, готовясь к стылой голости безлюбовья.
А он стоял в изножье кровати, стараясь вобрать всю меня расширенными воронками зрачков. Две одинаковые меня - по одной в каждом зрачке.
Я бы подарила ему одну себя, насовсем, как подарила золотую ладошку - растопыренные лучи пальцев "Стой!"…
что означает это "стой"?
Возможно - "Стой, не подходи!"
Или - "Стой, не уходи!"
а может - "Стой, дальше нельзя!"
*
...протянутая моя - плотяная - ладошка и просьба шепотом "Укуси меня. сильнее. сильнее. так. да. да" …
... все прилежные любовные труды рук, ног, глаз, ртов, устьиц, как попытка заполнить пустоту невозможного неслияния - словно, пока вершатся истовые эти деяния, в эфире ткётся призрак надежды достичь слияния в одно, н е д е л и м о е...
перформанс ритуала, заклинающего космос
*
да, будь меня две - подарила бы ему одну себя насовсем. Разделилась бы для неделимости.
…"бантик" лемнискаты на затылке Звездочёта вдруг развязался, лавровый венок победителя чуть поднялся и завис над головой, зазолотился легоньким черновиком нимба.
Шальная лента бывшей лемнискаты обвилась петлей вокруг шеи - примеряя моему покровителю эндорфиновое удушение - тут же развилась - скользнула по ребрам - украсила пулеметными лентами крест-накрест, словно на миг нарядила в милитари оси абсциссы и ординаты - упала к ногам - облизнула щиколотки - стреножила - успокоилась на них привычной лежачей восьмеркой…
… мне вспомнились ноги голема, свитые в балетные па, горизонтально, как ноги левитирующего йога...
"он - мой голем, моё задание, он готов им быть, ради просфоровой сладости таблички во рту, на которой написано "любовь" - догадалась я о Звездочёте.
я вдруг остро возлюбила всю эту мистерию, вобравшую меня, и где-то слышались уже крики вакханок и пахло страстью, и скорым обещанием смерти, собравшейся вобрать и усвоить меня, но медлившей, медлившей...
... остановленной протянутой золотой ладошкой Звездочёта - даренной мной ладошкой-амулетом…
- Я сам, - произнёс мой покровитель, - я сам.
_______________________________________
Часть пятая
- Послушай, помнишь, я нашел тебя у Дороги?
- Я была семечком, упавшим мимо поля?
- Нет. Скорее, ты была розовым стеклярусом, ссыпанным в старую пудреницу. Почему-то мне виделась маленькая девочка в коричневом платье с белыми манжетами, подобравшая возле мусорки эту янтарно-желтую пудреницу со стертой золотой розой на крышке…
- Девочка принесла в свой унылый дом эту выпотрошенную вещь, хранящую память о прежней роскошной жизни. Вещь протестовала, надменно щелкала крышкой, гордо отбрасывая зеркалом лучи… - продолжила я видение Звездочёта.
- Девочка робела, и, словно извиняясь перед Пудреницей за несправедливость, всыпала той в плоский щегольской живот стеклянный розовый бисер. Пудреница фыркнула, закрываясь…
Мой покровитель Звездочет вел меня по проволоке над ущельем времени так, словно сам был моими ногами. Я помнила эту плоскую янтарно-коричную коробку, но кто бы помнил ее кроме меня…
- Бисер в мертвой пудренице был твоим первым перформансом. Ты взяла изгнанную уже за пределы вещь и наполнила тем, что у тебя было лучшего - розовым бисером. Наполнила собой.
- И что-то передвинулось в природе?
- Какая книга у тебя – самая любимая, кстати? – встретил вопросом вопрос Звездочёт.
- «Игра в бисер». Но книга пришла в мою жизнь только спустя восемь лет!
- Времени нет, есть бесконечность, - пожал он плечами, и золотая лемниската на щиколотках тускло блеснула.
____________________
Мы стояли у края стеклянного моря.
- Я жду энергию заблуждения, - произнес Звездочёт.
- Значит, Стеклодув существует, - невпопад подумала я.
- Истина так неприкасаема, что требуется огромная энергия заблуждения, чтобы обозначить ее. Как, впрочем, и счастье.
- И любовь?
- такая плотная тоска по любви везде, - он помолчал.
- люди истово пытаются вызвать любовь, как спиритист духов, пытаются выманить ее из тел друг друга.Но это всё параллельная любви активность, это просто ритуальные пляски, заклинающие божество Любви:
"Приди! видишь, как мы тебя ждём! видишь, как мы готовимся и упражняемся, чтобы источить из себя фимиам?
ну да, у нас получается источить струйно и капельно лишь белковый обет, но это всё потому, что ты - Божество, Любовь, не сходишь к нам осиянно, не метишь благосклонным поцелуем в лоб, не утишиваешь душу...оттого мы злы в своей бесплодной нежности, оттого печально-грубы, делано-независимы, жестоковыйны, ибо нас сжирает обида на Тебя - Любовь-не приходящую-к-нам"
- А между тем, в миг острейшего со-бытия с чем-то - то есть острейшего отрешения от себя - человек бывает счастлив. Миг. Момент.
Это такое отрешение себя-поглощенность другим-возвращение в себя-и вновь отрешение мерцательно и мгновенно перетекающие друг в друга...Графические пики, вбрасывания себя в космос другого.
Вспомни - именно в такое состояние впадаешь погружаясь в театральное действо, в фильм или ритуал, словом – в некий Перформанс.
- Любовь - это перформанс? - почти не удивилась я.
- Любовь - это Причастие Отречению, приобщение космическому действу, столь мощному, что на миг человек перестает существовать в одном пространстве со своими бедами и заботами – всем, что он притянул самим собой - перестаёт ощущать себя в момент со-бытия с другим человеком. Двое исторгаются из мира могучим дыханием Стеклодува, и летят над Стеклянным морем насколько хватит энергии Заблуждения…
- Мы разобьёмся? - догадалась я.
- Нет. Стекло – горячее и мягкое, и светится розово-желтым шлейфом кометы. Как только иссякнет энергия, мы просто вернемся в море. Просто вернемся домой.
Звездочёт шагнул мне за спину, тронул жетон метки между лопаток.
- Приросла. Почти вплавилась в кожу. И знаки стерлись – не различить.
- Значит, мне больше не нужен стигмат, - улыбнулась я.
…Пальцы Звездочета покрывают меня легчайшими отпечатками
влажными пометами рта множатся улики любви на моем теле –
некогда ссыпанный в мертвую вещь стеклярус вдруг оживает веселящими пузырьками в крови –
веселый бисер стеклянного моря бунтует под кожей -
теплое дыхание у меня на шее – это уже Стеклодув? Или еще Звездочёт?
…Он отдаёт свой светлый якорь моей вагине – якорная цепь свита из золотых лемнискат – еще успеваю обласкать пальцами янтарные мега-виноградины яичек – и яркая темнота уносит нас прочь…
…не в силах отличить полет над Стеклянным морем от возвращения в его плавильню, в которой растворится
голем моих твердынь и страхов,
цифры и графики Звездочёта,
плавкие слепки текстов,
и намоленные амулеты,
и павшие при дороге семена,
и метки-стигматы,
и неметательный бисер,
и весь невидимый мир,
и самые помыслы Стеклодува,
и дивная энергия Заблуждения – всё из одного и всё к одному, чтобы в каждый следующий миг взмыть в новом перформансе.
Кто-то сказал мне про кастинг. Поэтому я тут.
|
|