А вот я, в отличие от него, в тридцать один. И то благодаря нашей дальней родственнице, которая работала с моей будущей женой в одном проектном институте. А не будь её, может быть, до сих пор бы ещё «в девках ходил»...
Всё дело в том, что я ужасно не любил, когда меня специально знакомили. Обычно это происходило так: «сваха» – кто-то из наших приятельниц – созванивалась с мамой, потом мама осторожно говорила об этом предложении мне. Если я давал согласие, то вскоре следовало знакомство, скажем, возле какой-нибудь станции метро (в плохую погоду внутри). Мы шли в кино. Дальше были проводы её до дома... И через несколько дней «сваха» звонила ещё раз маме с удивлением, почему я не проявляю активности...
Но мне, «профессиональному» романтику-идеалисту, грезилось, что в таком деликатном деле всё должно быть иначе. Случайная встреча в туристической поездке. А может быть, в театре незнакомка в соседнем кресле. На худой конец, в магазинной очереди или пусть даже на улице. Но не через «свах». Мне представлялось, что так собачек нужно знакомить...
Кто, кроме Бога, знает, как встречаются в этом мире две половинки, предназначенные друг для друга?
Конец мая 1959 года был в Москве на редкость тёплым. Мы только что сдали экзамены за седьмой класс и уже получили на руки дневники с годовыми оценками. Но школьное начальство не спешило отпускать нас на каникулы. Нам объявили, что ещё целую неделю придётся ходить в школу, где предстояло заниматься тем, что у нас, четырнадцатилетних, особого восторга не вызывало. Уборка классов и школьного двора. Сбор металлолома.
Вы не подумайте, что мы белоручки какие-то. Всё это мы охотно делали в течение года, даже задерживаясь на несколько часов по окончании уроков. Но сейчас, после целого года учёбы и сдачи экзаменов, наши юные души в эти тёплые майские дни жаждали чего-то другого.
– Кто знает, почему сегодня не пришли в школу Пономарёва и Блохин? – спросила классная руководительница Анна Георгиевна. Никто не мог ответить.
На следующее утро всех нас ожидало такое известие, от которого вся школа, казалось, встала на дыбы! Они сбежали из дома, оставив родителям записки:
«Мы любим друг друга. Через несколько дней вернёмся.
За нас не беспокойтесь. Наташа и Алексей».
Бедная Анна Георгиевна! Ещё неделя, и она распрощалась бы с нами и спокойно ушла на каникулы... А тут начнутся разборки, вызовы в милицию, если беглецы в ближайшее время не объявятся.
Не объявились... Милиция уже ищет, но безрезультатно.
Два дня в классе проходили опросы ребят. Не знает ли кто, куда Лёшка с Наташкой могли податься. А вдруг кто-то знает того, кто, может быть, что-то знает...
Учителя и родители не исключали, что сбежавшие могут жить у кого-то из одноклассников на квартире, где отсутствуют взрослые. Но после тщательной проверки это предположение отпало.
Утром мы прибегали в школу, казалось, с единственной целью: узнать, нашлись или нет.
Только на пятый день они, как ни в чём не бывало, появились в классе. Родители Блохина сообразили, что два года назад они снимали дачу в посёлке Крюково, рядом с которым прекрасный лес. А в лесу поляны. На одной из них и нашли беглецов...
Надо отметить, что Лёшка и Наташа в совместной самостоятельной жизни проявили себя целомудреннее Тристана и Изольды, которые, как известно, спали рядом, положив между собой меч... У моих одноклассников меча не было. Они соорудили на поляне два шалашика...
Мы с немым восторгом смотрели на них и даже не знали, что и спросить. Наконец кто-то выдавил из себя, обращаясь к Лёшке: «Ну и как?»
Лёшка солидно пожал плечами и ответил: «Мы бы и сами через день приехали. Комары закусали, да и деньги кончились...»
К этой речи перед нами Анна Георгиевна настроилась решительно. Получив нахлобучку от директора, – ведь это её класс стал «пятном на лице школы», – она готова была выплеснуть на нас десятки, нет, сотни нелицеприятных эпитетов. А как преподаватель русского языка и литературы должна была знать их в изобилии. Мы, хоть и ни в чём не виноватые, так как никуда не убегали, покорно готовились слушать её длинную «проповедь» на повышенных тонах.
И вот Анна Георгиевна начала. Она ходила по классу, размахивая руками, и распалялась всё больше и больше. Помнится, в какой-то момент остановилась недалеко от моей парты и изрекла: «Как вы смеете в вашем возрасте думать о таких вещах!»
После этого, как ей казалось, убедительного и полезного для наших неокрепших душ замечания она сделала паузу, чтобы набрать в лёгкие побольше воздуха и продолжить. И в этой наступившей тишине вдруг отчётливо прозвучал мой честный искренний голосок:
– А мой дедушка в тринадцать лет женился!
Класс грохнул от хохота. Анна Георгиевна круто обернулась и посмотрела на меня: «Что ты сказал?!»
– Мой дедушка, папин папа, в тринадцать лет женился...
Во второй раз я умудрился произнести эту «крамольную» фразу, придав ей оттенок некоторого недоумения: мол, что вы хотите от нас, четырнадцатилетних, когда мой дедушка...
Анна Георгиевна, не отрываясь, смотрела на меня, и в её взгляде, как мне тогда показалось, не было ни капли неприязни или негодования. Только удивление. Она даже два раза открывала рот, пытаясь что-то сказать, но слов не находила... Потом пошла к своему столу, тяжело опустилась на стул и открыла классный журнал. Отметила присутствующих и, глубоко вздохнув, выдавила из себя: «Идите-ка все домой...»
А у моего деда по отцовской линии семейная жизнь действительно началась рано. Было еврейское местечко в Могилёвской губернии под названием Белицы. И такие ранние браки там были отнюдь не в диковинку.
Когда моему деду, как положено, на восьмой день после рождения сделали обрезание, в ознаменование такого счастливого события мой прадедушка со своим приятелем, у которого была двухлетняя дочурка, пообещали друг другу, что поженят детей после бармицвы (совершеннолетия у еврейских мальчиков). И своё слово они сдержали. А вы легко можете вычислить, сколько лет было моей бабушке во время её свадьбы.
В завершении этого рассказа я хочу поблагодарить Всевышнего, который в таинстве брака разбирается гораздо больше, чем классные руководители советских общеобразовательных средних школ.
|
|