В кассе Вера увидела цены на билеты и оторопела. Её полмиллиона не хватит не только до Москвы, но даже до соседнего областного центра. Взяла билет до конечной остановки пригородной электрички в направлении Москвы. Ехала и думала: «Пора кончать этот бессмысленный образ жизни. Я спиваюсь. Как я покажусь дочери? Она испугается. Ей будет стыдно за меня».
Конечная станция представляла собой маленький вонючий вокзал, окруженный мусорными кучами, которые погребли под собой урны и баки. Вдоль перрона выстроились старухи с вареной картошкой, солеными огурцами и семечками. И вдруг Вера увидела у входа здания черноволосую девочку лет восьми, в оборванной грязной одежде и с заплаканными глазками-угольками. Вера подошла к ней. Девчушка протянула грязную ладошку и выжидающе смотрела на неё. Вера вспомнила старую учительницу, которую встретила в первый день приезда в Грозный.
«Просит. Просит милостыню» — Вере стало так жалко ребенка, что сердце её задрожало.
— Как тебя зовут, маленькая? — обратилась она к девочке.
— Света, — тоненьким, привычно гнусавым голосом ответила та.
— А родители у тебя есть?
— Нету. Папка утоп пьяный, а мамка уехала с чужим дядькой.
— А где ты живешь? Дом у тебя есть?
— Нету. Мамка продала квартиру другим людям. Я живу на чердаке. Нас там много. А когда тепло, сплю в домике на детской площадке. У меня свой домик есть. Но сейчас там холодно спать.
«Бедная ты моя, — подумала Вера, — ты одна и я одна». И неожиданно для себя спросила:
— Светочка, поедешь со мной?
— А ты дашь мне поесть? — недоверчиво ответила вопросом на вопрос малышка.
— Конечно.
— Тогда поеду.
Вера купила несколько пирожков, заварное пирожное и сладкой воды. Затем помыла девочке в привокзальном платном туалете лицо и руки. Тут пришла электричка и они сели. По дороге Света ела и рассказывала о себе, а потом вдруг спросила:
— Тетя, вы бить меня не будете?
— За что?
— Что я денег мало приношу Меня Витька Большой завсегда бил.
— Нет, не буду, успокойся, милая, — ласково погладила её по головке Вера.
На следующей остановке в вагон вошел контролер. Пришлось купить Свете детский билет. Когда они вышли на конечной станции, Вера подсчитала оставшиеся деньги. Хватит только на булку хлеба. А надо где-то еще ночевать. Пока она размышляла, пришла еще электричка, и Вера увидела Свету, стоявшую с протянутой рукой. Она хотела увести девочку, но, представьте, ей подавали. Через полчаса Света набрала достаточно денег на приличный ужин на двоих. Теперь надо было найти ночлег. Они пошли вдоль привокзальной улицы, выискивая домик попроще и справедливо полагая, что чем люди беднее, тем они добрее.
Пошел мелкий осенний дождь. Дорога постепенно размокала, ноги начинали вязнуть, а ничего подходящего не встречалось. Уже вечерело, когда прохожий парнишка на их вопрос о ночлеге указал на покосившийся угловой домик, без забора и каких-либо хозяйственных построек, за исключением разве «удобства» из кусков фанеры. К нему и к жилью вели тропинки в виде кочек, кирпичей и досок, выглядывающих из жидкой грязи. Вера и Света допрыгали до халупы.
Входная дверь, залапанная по краю, была закрыта. Они постучали. Никто не ответил, хотя в доме были люди: через разбитую форточку окна слышался плач ребенка. Они еще раз постучали. Вышла седая толстая старуха с красным лицом и выцветшими белесыми глазами. Вера попросила пустить их переночевать. И что удивительно, бабка сразу согласилась, только спросила:
— А на бутылку у тебя найдется?
Вера подумала, что поужинать можно скромнее, и утвердительно кивнула.
— Заходьте, — старуха отворила настежь дверь. — Осторожно! — воскликнула она, но было уже поздно: Света провалилась ногой в щель от прогнившей половицы. Через тусклое окно и дверной проем проник свет в коридор. В полу зияли дыры, валялись птичьи перья и летал, застревая в паутине, мелкий пух. Видно, хозяева не брезговали голубями.
Ночлежники вошли в комнату. На полу ползала большеглазая упитанная девочка лет трех, очень симпатичная. Она натренированно накрывала ладошкой таракана и отправляла его в рот. Возникшее было желание взять малышку на руки, тут же у Веры пропало. Она окинула взглядом жилище. Много повидала нищеты и грязи, но такого еще не видела. Из-за свалки на подоконниках едва виднелись мутные стекла окон; варочная печь завалена кучей грязного белья, скорее всего, ею не пользуются; у противоположной стены примостился старый диван с торчащими пружинами и грудой тряпья вместо подушки; середину комнаты занимал большой стол, покрытый грязной порезанной клеенкой. В центре стола чернела большая сковорода с бугорками слипшейся коричневой массы неизвестного происхождения и кучкой немытых вилок; рядом лежали огрызки свёклы и горка мелких голубиных дужек. Тут же стоял закопченный чайник в окружении разнокалиберных чайных чашек, одинаково серых внутри и снаружи. На самом краю стола примостились две стеклянные банки, одна — с присохшими ко дну кружками кабачков, другая — с заплесневелым рассолом, покрытым слоем дохлых мух. В комнате Вера увидела ещё одного ребёнка – больного мальчика дошкольного возраста. Он выглядывал из-за спинки дивана и глупо улыбался, открывая застарелые заеды.
Хозяйка пригласила гостей в другую комнату. Там, в полуметре от продавленной кровати, лежала на полу животом вниз женщина с задранной до пояса юбкой, из-под которой выглядывали рваные колготки и замызганные панталоны. Её лицо прикрывали тусклые бесцветные волосы.
Старуха прошмыгнула мимо женщины, не обращая на неё внимания, к другой кровати, двуспальной, с железными спинками, покрытой грязно-зелёным казенным одеялом со штампом районной больницы.
— А теперь давай на бутылку, — хозяйка протянула заскорузлую трясущуюся руку. Вера дала ей деньги на водку и попросила купить чего-нибудь поесть. Старуха не уходила. Тогда Вера вытрясла всё содержимое кошелька на кровать и предоставила пьянице убедиться, что больше с них взять нечего. Та жадно сгребла мелочь и пошла на добычу.
Вера достала из рюкзака чистую «гуманитарную» простынь и застелила ею хозяйскую постель, раздела Свету, повесив её влажную курточку на спинку кровати. Девочка, мучимая воспоминаниями, всё время поглядывала на женщину, спящую на полу. Но Вера переложила ребёнка к стенке и сама прилегла рядом. Они укрылись пальто и, пригревшись, уснули.
Разбудила Веру старуха толчком в бок:
— Вставай, краля, к столу.
Тусклый дрожащий свет керосиновой лампы едва проникал в спальню. Вера вышла на свет и увидела, что со стола исчезли банки и чайник, черная сковородка по-прежнему стояла посреди стола прямо на клеенке и скворчала яичницей. Какой-то рыжий мужчина неопределенных лет и бомжацкого вида разливал по грязным чашкам водку. Тут же сидела та женщина, что спала на полу. Честно разделив всё содержимое бутылки на четыре части, мужик с нетерпением выпил свой пай и полез грязной вилкой в сковородку
— А детям? — забеспокоилась Вера. Бабка взяла три куска хлеба и, обмакнув в яичню, дала Свете и двум другим детям. Вера удовлетворенно вздохнула и посмотрела на стол. Делать нечего. Грязно, чисто — а есть хотелось, да и выпить тоже. Вера закрыла глаза и опрокинула в рот всё содержимое чашки. И сразу же стало тепло и свободно, за столом возник оживленный разговор: кто? откуда? — в общем, «про жисть».
Это была странная компания. Бабка — хозяйка дома, малышка — её внучка от дочери, исчезнувшей несколько месяцев назад с проезжим шофером, квартирантка Надя — дешевая проститутка, расплачивающаяся за квартиру спиртным и продуктами, больной мальчик — её сын, и, наконец, мужик тоже постоялец, он живет здесь уже лет шесть, поэтому ведёт себя как хозяин.
Ели и пили в этом доме только один раз, вечером. Правда, Надя приходила пьяная и утром, но к вечеру высыпалась, выпивала, ела и уходила на трассу Иногда её не было несколько суток, но это никого не беспокоило. Остальные, Вера, Света и мужик, тоже отправлялись на промысел: Вера собирала бутылки, Светочка просила подаяние, Коля пилил людям дрова, таскал песок, уголь, копал могилы.
Света привязалась к тете Вере. Окружающий её искаженный мир она воспринимала как единственно возможный — другого девочка не знала. И доброе, человеческое отношение женщины к ней считала счастьем. Вера учила Свету читать, писать, иногда рассказывала ей о своем детстве, и ребенок слушал эти рассказы, словно волшебные сказки. Порой Вера пыталась оттолкнуться от воспоминаний и вернуть прежние сладкие грезы, попробовать мечтать хотя бы о встрече с дочерью, но у неё не получалось. Вериги пережитого тянули к земле. Страшная действительность отбирала не только годы, силы, здоровье, но даже мечты.
Новые постоялицы наводили порядок и чистоту в домишке. Бабка не сопротивлялась. Обычно она спала на своем разбитом диване почти до ужина, и дети долгое время оставались без присмотра. Трехлетняя Саша не то, чтоб была умственно отсталой, а просто не развивалась в достаточной степени. Сережа страдал болезнью Дауна. Вера заметила, что Света как будто обрела в них семью. Она заботилась о младших детях. Учила Сашу ходить, Сережу держать правильно вилку, как это делают все старшие сестренки на свете. Дети слушались её.
Но однажды девочка не вернулась с вокзала. Обеспокоенные отсутствием Светы взрослые обитатели странной ночлежки отправились на поиски, даже Надя прервала свой пьяный сон. Дежурный по вокзалу милиционер сказал, что беспризорного ребенка отправили в приемник-распределитель. Вера ничего не могла сделать, ведь у нее не было прав на девочку. Она скучала по ней, но продолжала вести устоявшийся образ жизни. Теперь она ждала вечеров, когда можно было оглушить себя алкоголем и отключиться намертво от действительности.
Как-то весенним утром Вера проснулась от резкой боли в груди.
«Сердце, — испугалась она. — Вот так и умру здесь, даже не увидев мою деточку А если не умру, превращусь в такую же старуху-пьяницу, как квартирная хозяйка» — ужаснулась она.
Несколько дней она провела в постели, не поддаваясь на уговоры собутыльников разделить вечернюю трапезу. Она приняла решение ехать на электричках без билетов, наивно рассуждая: «Если войдет контролер, я выйду на остановке и снова сяду в следующий поезд. И буду ехать, ехать до самой Москвы».
|
|