Я шла. Я перебирала ногами, не глядя по сторонам. Я шла, а в голове моей беспрерывно выписывались строки письма, которое никогда не дойдёт до адресата. Строки писались сквозь дым на листочке в клетку моими кривыми буквами, и было не понятно, откуда этот дым, то ли из выпотрошенной и набитой снова, уже другой дрянью, беломорины, то ли просто сквозь слезы все видится в дыму.
Я шла. Асфальтовые камешки сменились бетонными плитами чужого подъезда, но глаза мои опущенные видели и на этих плитах клеточки школьной тетрадки, клеточки и строчки.
Я очнулась, когда передо мной открылась дверь. Это не была дверь моей квартиры, да и не пошла бы я сейчас домой. Дверь открыл Костя – друг и соратник – как я его про себя называла.
- Здравствуй, - полушепотом сказала я.
- Здравствуй, - ответил он, пытаясь улыбнуться.
- Я посижу у тебя, - мне не надо было ответа, это была просто ненужная вежливость. Я знала, что он меня не выгонит, даже если захочет. И это было плохо.
Я не раздеваясь, не снимая своей тяжёлой весенней куртки, только скинув обувь, пошла в комнату. Две кровати, шкаф, стол, заваленный книгами и заставленный аудиокассетами, Танюша, сестра, на полу перед включенным телевизором разминается в решении уравнений.
- Привет, - кидаю я, этой парнеподобной девушке, и даже не жду ответа, - Костя, дай листочек и ручку.
Из книг, что лежат на столе, вытягиваю ту, что имеет формат побольше, и сажусь на пол, облокотившись на шкаф, ведь стульев здесь нет, да и так привычнее. Вот только тогдашнее Его место занято Танюшей. Тянусь к подаваемым Костей клеточкам и черной ручке, у него нет других цветов. Пишу. Наконец-то пишу эти ужасные строки никогда не отправленного письма.
«Тёмка!
Опять тебя забирает в свои дымные щупальца это мерзкое существо - Наркотик. Оно касается тебя своими лапами… А я стою в углу веранды и делаю вид, что мне всё равно, что я любуюсь заходящим солнцем…
Помнишь, это было не так давно… Ещё до того, как появился героин. Дым… А потом, помнишь, кровь… Игла попадает в вену и кровь мутным туманом втекает в шприц… Я смотрела и мне было больно.
Когда ты приходил в себя, мы часто гуляли в троём, с Костей, помнишь?
Где ты сейчас? И почему я не успела? Почему мне надо было куда-то уезжать этим летом?
Тёмка, а знаешь, я ехала в поезде обратно и думала о том, что когда сойду на землю нашего города, то обязательно наберусь смелости и всё тебе расскажу… Не успела…
Я не успела даже попрощаться с тобой… Ты уже целых две недели лежал под землёй.
Тёмка, я люблю тебя… Вот что я хотела тебе сказать… Тёмка»
Нет. Хватит. Всё. Точка. Это глупо и нелепо стонать, когда стоном не поможешь. Ни себе, ни Ему.
Поднимаю глаза – Костя. Он стоит и ждет, молча, смотря на меня очень грустными и ничего не понимающими глазами. Откуда ему знать, что я люблю его друга, друга детства и юности, этого, похожего на инопланетянина, на кузнечика, человека, Артема, которого мы не так давно хотели вытащить из пропасти, но не смогли.
Протягиваю ему листок, как благодарность за бумагу и ручку, доверяю то, в чем сама не хочу признаться себе. Он поймет кому это, ну и пусть. Всё. Теперь точка.
Стою, жду. Он поднимает глаза, и я, не успевая даже понять, что в них вырываю листок, сжимаю в руке, чувствуя как рвется бумага, и лечу к двери. Только слез ещё здесь не хватало, при Тане.
- Лё-о-ончик, - летит мне вслед костин жалостливый крик, эхом ударяющийся о стены подъезда.
Но я уже не могу ответить ему. Я бегу вниз, вниз… С невысокой горки, через дорогу на остановку… Дальше, дальше и дальше от того места, где Он, где Костина жалость ко мне, где ни осталось ничего кроме боли. Дальше…
|
|