(памяти моего отца)
1. Тридцать первое декабря
Блуждающие лица фонарей,
особенно, когда под вечер, споря,
снежинок пачки миллионом фей
их погружают в трепетное море;
оливьеОловое близится застолье
и хвойно-мандариновый орфей;
входные вожделеют: буря вскоре --
бенгальских и шампанских новостей!
Но лоб портретный память снова сморщит,
и вспомнит, как застыло время «икс»:
утробы часовой споткнулась лошадь...
Машину развернуло крышей вниз, --
авария!.. И там, где собрались, --
раскосая, невымытая площадь...
2. Жив
Раскосая, невымытая площадь,
воронье предвкушенье близкой тризны;
изгололЕжены дороги мощи --
беда вторая на лице Отчизны!
Краснеет пункт переливанья жизни:
еще вполне пульсирует на ощупь;
в палаточной пробирке, через призму,
водилу возвращают к свету, в общем...
Стреноженность. На ритмах трудодней
бинтами округА забот очертит
беспомощность. Ну что ее больней?!.
И понесли же в путь нелегкий черти!
Не верим в то, что все подвластно смерти,
и на бурханах* – тысячи огней...
3. Девять лет спустя...
И на бурханах – тысячи огней:
желаний, просьб, вопросов без ответов,
исходит пряный дух из-под корней, --
льют «горькую» -- достигла б только Леты,
иль царствия, передала б приветы
и весть, что любят сильного сильней!..
И шепотом невыспанного ветра
ответят листья: «Здесь не больно мне...»
И вспомнится, как там, в весенней роще,
переминая девять страшных лет, --
качели рушниковые полотнищ...
Все -- в черном, в ноги -- пачка сигарет...
И вот, Бурхану принесли обет:
тряпицами желания полощут.
4. Дети
ТряпИцами желания полощут;
налево – жизнь, направо тоже – жизнь,
но только, говорят, налево -- проще,
да и быстрее, потому что – вниз
кайфовые ступеньки, там – карниз,
и день, глядишь, уже не века дольше...
А справа – хоть и вовсе замолись,
сотри колени, а проблем – все больше!
Иглостоянье левых много жестче
удела провинившихся, но правых, --
знать, соловей в зачатьи тем пел громче...
Да, трубадурил несравненно брАвей!
Мерещится молоденькой дубраве:
там кто-то черный корневища топчет.
5. Одна из трех
Там кто-то черный корневища топчет,
поливом слез не вырастут сильней,
подрублены и высыхают молча
ошкуренные пасынки корней.
Ну вот: одной не стала из теней,
теперь перекроЯт и перетОлчат!
Но караван – в пути по нити дней,
не глядя на собак и стаи волчьи.
Да, эта жизнь, бежавши от страстей
к суровости сибирского тепла,
спокойную любовь звала в постель...
Вот так и продолженье родила!
Но черный кто-то все творил дела:
и с топором прошелся вдоль ветвей.
6. С бедой
И с топором прошелся вдоль ветвей,
и, саваном небрежно сбросив тогу,
послал вдогонку бурям суховей,
чтоб бедам мрачно подвести итоги.
Несбывшейся мечты горели стОги,
хлестали будни сытости серей
и очередность соблюдали строго
несчастья отрывных календарей.
Неприхотливость тополиных почек
сменял колючим цветом иней синий
разнеженных таежных многоточий...
Душа тепла, конечно же, просила,
и в яблоневый цвет толкала сила,
и вот: Борей** резвится, что есть мочи!
7. Судьба
И вот: Борей резвится, что есть мочи!
Ах, если б вовремя, – то не было б вопросов:
за северною силой непорочной
была бы как за каменным утесом!
И зависть не смотрела бы так косо,
укоротив язык толпе сорочьей,
а что -- метель и вьюга, и заносы,
так ведь -- любовь! Она – прочнее прочих!
Узды правленья взять бы поскорей:
афинская история жива!
Но здесь долги -- оплаты поважней.
И там, где все зависит от «орла»,
у «решки» -- только кругом голова...
Разлуки. Что бывает их страшней?
8. В молитве
Разлуки. Что бывает их страшней?
Разбрасывая камни не напрасно,
ты собираешь урожаи дней
к плодам не оставаясь безучастным.
Ни времени, ни бОгам не подвластный,
плодит июль не выпитый морфей
и льет в колосья мирровое масло,
чтоб только подсказать тебе: «Успей!»
Отвоевав простор за пядью пядь,
полынь чернил прогнать известняковым,
переделив на пАдубы и падь...
И, крылья нарастив, подбить подковы,
чтоб бедам не предвиделось другого:
их пережить, как в перемол отдать!
9. Освобождение
Их пережить, как в перемол отдать,
и силу мертвых на живых направить
истерзанная болью просит мать
и об отце-самоубийце память!
Вот: карму предстоит теперь исправить
и право у судьбы отвоевать --
не отвечать за прегрешенья стаи,
пусть даже белой в этой стае стать!
Самоубить – суметь направить руку,
самоспастись – бороться, что есть силы:
такой наказ -- и правнукам, и внукам!
Все здесь: над нестареющей могилой,
где мать себя живой захоронила,
квадратом окрестя печаль и муку...
10. В пучине
Квадратом окрестя печаль и муку,
ищу домашних окон свет порою:
подсвечником – душа, туда без стука
друзья приходят, и враги – толпою,
как на маяк, когда в открытом море
белье меняют в тонущей скорлУпе...
Вот только маяки в минуты горя
«sos” не пошлют ни другу, ни подруге!
А башням на утесах трудно спать:
просоленные содержанки-волны
фундамента подтачивают стать.
И стены, в унисон с прибоем, стоном
гиганту дань несут своим поклоном
взамен на неземную благодать.
11. Вокруг
Взамен на неземную благодать
небесная, увы, не подоспеет:
меж небом и землею обитать
пока придется пленнице Борея!
А ястребы пассатов тоже реют:
воздушных замков крУжева сплетать –
не привыкать им... Только вот мудрее
и красота с годами может стать!
Эфиры, может быть, разгонят скуку,
но вот водовороты не страшны,
когда в надежные попала руки...
Теперь и смеха -- больше тишины:
мосты печалей также сожжены, --
пусть беспризорной мечется разлука!
12. Выбор
Пусть беспризорной мечется разлука:
на переправе -- перепись коней,
и улетают на призывы c юга
печали -- вороного вороней!
Перекрещенье судеб, как ножей,
рассудит сталь – холодная подруга,
не будет больше счета этажей
до первого попавшегося звука...
Я больше не спрошу – со слухом туго,
пусть даже и доходят голоса...
Моей любимой песней стала “Вьюга”!
А взлетная уносит полоса
и память о паденьи в небеса,
и горечь не натянутого лука.
13. Рядом...
И горечь не натянутого лука
пронзит ущербность фазовой луны,
решение – уже почти поступок,
хотя в нем нет еще прямой вины.
Я не боюсь, что броды не видны,
ведь серость столько доставляет муки,
что лучше уж лишиться головы,
взлетев, чем не пристроить к делу руки!
Привязанность не запретит летать,
горчичностью протравливая сны:
я лучше вовсе перестану спать.
Тонометры мне больше не нужны,
и стрелочное время тишины
уйдет в песок. Достаточно страдать!
14. Мы
Уйдет в песок, достаточно страдать
невысказанностью слогов неизбитых,
мы разделили душу – не кровать:
построчно пропустили через сито;
побуквенно, предложенно, открыто
финалу предлагалось черным стать!
Но даже черный кто-то нынче -- сытый,
устал! А письма пролагают гать...
Через барханы зыбей и морей,
сердечные сигналы на Востоке
с затактами становятся светлей!
И тают с сединою дней жестоких
воспоминанья о шагах из окон,
блуждающие лица фонарей...
15. Перекрещенье
Блуждающие лица фонарей,
раскосая, невымытая площадь,
и на бурханах – тысячи огней
тряпицами желания полощут.
Там кто-то черный корневища топчет,
и с топором прошелся вдоль ветвей,
и вот: Борей резвится, что есть мочи!
Разлуки. Что бывает их страшней?
Их пережить, как в перемол отдать,
квадратом окрестя печаль и муку,
взамен на неземную благодать.
Пусть беспризорной мечется разлука,
и горечь не натянутого лука
уйдет в песок. Достаточно страдать!
*Бурхан – бурятский Бог, в честь поклонения которому буряты избирают дерево, украшаемое полосками разноцветных тканей с загадыванием желаний и поминанием умерших. Здесь же оставляют деньги, нехитрые подношения и проливают под корни спиртные напитки.
** Борей – греческий бог северного ветра, унесший дочь афинского царя Орейтию и сделавший ее своей женой.
|
|