Т А Н Я
Я родился в тех краях, где на весну, лето и осень приходится около трёх месяцев. Всё остальное - зима. И ночь. И родиться меня угораздило самой длинной и тёмной ночью - в середине декабря, когда фонари на улицах не гаснут круглые сутки.
Возможно, именно поэтому моим любимым занятием в детстве было разглядывание журналов и альбомов с изображением дальних стран, непохожих на ту, в которой жил я. Я жадно всматривался в снимки и искал себя в толпе лондонцев, на берегу Индийского Океана, у подножия Килиманджаро. Со мной удобно было ходить в гости: достаточно дать мне кипу "Огоньков", "Вокруг Света" или ещё каких-нибудь иллюстрированных изданий, посадить в укромном месте и забыть. Иногда я так и засыпал среди красочных страниц, положив голову на склон Швейцарских Альп или в тень кокосовой пальмы.
Больше всего я любил ходить в гости к папиному брату - дяде Мише. Он работал корреспондентом в городской газете. Чего только у него не было! Были даже журналы с такими тонкими страницами и такими яркими снимками, что я испытывал перед ними благоговение и трепет. Я едва касался пальцами как-то по-особому шелестящей бумаги, словно боялся спугнуть ту нереальную красоту, которая обитала в них.
Там, в невероятно красивых комнатах и садах, жили невероятно красивые мужчины, женщины и дети. На них были невероятно красивые наряды. В руках они держали невероятно красивые предметы: будь то грабли для сгребания опавшей с невероятно живописных деревьев на невероятно зелёную траву листвы, или тарелка с невероятно вкусным кушаньем. И кошки, и море - всё было фантастическим и манило в дальние дали из снегов и тьмы.
Были у дяди Миши и журналы под названием "Советское Фото". В основном, они были чёрно-белыми, и те несколько цветных страниц, которые в них присутствовали, лишь с большой натяжкой можно было назвать цветными рядом со звенящими красками инопланетных журналов.
Но на жизнь мою повлияла всё же наша родная, отечественная фотография.
Я учился во втором классе, когда на меня обрушилась первая любовь. Да, именно обрушилась. И не откуда-нибудь, а со страниц всё того же “Советского Фото". Она улыбалась с чёрно-белого снимка прямо мне в лицо. Прямо мне в сердце. Звали её Таня. Так было написано под снимком: "Таня".
У неё были прозрачные зелёные - только не спрашивайте, откуда я это знаю - глаза и не хватало верхнего переднего зуба, точно, как у меня, только с другой стороны. Её светлые золотистые волосы были заплетены в две толстые косы и уложены на макушке корзиночкой с двумя голубыми бантиками по бокам. За её спиной сверкало изумрудное море и высился серый склон Кара-Дага, кое-где запятнанный тёмной зеленью.
Моя первая любовь толкнула меня на преступление, как это ни печально. Я долго сопротивлялся искушению - почти год. Но не устоял.
Это был уже третий класс. Новогодняя ёлка, мы в гостях у дяди Миши. Никакие вкусности на столе не могли отвлечь меня от единственной мысли: скоро я открою журнал, и мне снова улыбнётся моя Таня. Тут же по телу пробегал озноб, и я сжимался и внутренне холодел - смогу или не смогу?.. смогу или не смогу?..
Смог. Правда, что любовь даёт невероятные силы. Я совершил святотатство - я коснулся ножницами того, к чему меня с раннего детства приучили касаться двумя пальцами и не иначе, как к уголку. Все мои детские книжки по сию пору в идеальном состоянии, и, думаю, такими перейдут и моим внукам, если, конечно, внуки будут читать книжки, а не сидеть за экранами видео и компьютеров.
Да, я вырезал Таню и спрятал раненный журнал подальше с дяди Мишиных глаз. Когда много позже тот обнаружил дырку в странице, подозрения пали на кого угодно, вплоть до его родной жены – тёти Веры, только не на меня, образцово-показательного аккуратиста, благоговеющего перед листом бумаги с каким-либо изображением.
Сначала я носил Таню, за неимением других личных документов, в дневнике под обложкой.
Потом - в комсомольском билете, тоже под обложкой. Потом – в паспорте, до тех пор, покуда моя жена случайно не обнаружила полуистёршийся клочок бумаги, сложенный вчетверо.
Я поторопился и не рассказал, что было со мной до женитьбы.
Как я уже говорил, во мне с детства поселилась мечта о краях, которые я видел в журналах и снах. Моя душа рвалась из холодов и ночи туда, где нет ни того, ни другого. А Таня звала меня со своего Крымского берега милой беззубой улыбкой, озорными зелёными глазами. И я решил, что во что бы то ни стало, буду жить в Крыму. А уж там-то я непременно встречусь с ней.
Разумеется, я поступил в институт только из географических соображений: поближе к Крыму. Поскольку особых дарований и пристрастий у меня не было, то профиль моей будущей учёбы мало меня волновал.
В одном очень южном городе, в трёх сотнях вёрст от Крымского полуострова, я нашёл педагогический институт, в который и прошёл с блеском. Признаюсь, что добрую половину успеха имела моя половая принадлежность.
К счастью, оказалось, что я люблю детей и умею с ними ладить. До заслуженного педагога Советского Союза мне не дорасти, поскольку методы мои слишком нетрадиционны, но несколько десятков хороших людей в нашей стране, ручаюсь, появятся.
Нужно ли говорить, что всю мою жизнь, с семи лет, я не расстаюсь с фотоаппаратом. ФЭД мне подарили родители, когда я пошёл первый раз в первый класс. А когда я поступил в институт, дядя Миша отдал мне свой старенький Nikon.
Если раньше, в школе, фотоаппарат был для меня хоть и серьёзной, но забавой, то в институте я смог зарабатывать им себе на то, на что не хватало стипендии.
Я ходил по школам и садикам и отбирал хлеб у профи. Но делал я это тихо и деликатно, даже порой, испросив разрешения у того или иного "шефа". Постепенно ко мне привыкли и даже иногда звали на подмогу - в пору Новогодних или других праздников, или когда начиналась предвыпускная лихорадка в школах. Что ни говори, народ у нас славный: звание "студент" ассоциируется с понятием "нищий и вечно голодный" и сокрушает самые ожесточённые сребролюбием сердца.
Так появилась у меня своя "подшефная" группа в одном маленьком ведомственном садике. В группе была милая зеленоглазая воспиталка с необычным именем, в котором можно услышать бряцание доспехов, лошадиное ржание и даже дым костров. Звали её Рогнеда.
Дети плакали, прощаясь с садиком и с Рогнедой, мамаши тоже утирали слёзы, а папаши едва скрывали инстинкт самца, готового к продолжению рода с прелестной обладательницей статной фигуры, соломенной косы и светящегося лица.
Мне она тоже понравилась сразу. Но полюбить её я не мог, я любил Таню.
Смейтесь, смейтесь. Моё сердце было отдано ей в восемь лет и оставалось верным все эти годы. Другие могли привлекать моё внимание - моё мужское внимание - только, если что-то напоминало мне в них тот чёрно-белый - но такой цветной! - образ.
Летние каникулы я проводил, понятное дело, в Крыму. Работал на виноградниках - на подвязке, на сборе урожая, на поливке – на любой работе. А потом отправлялся искать Таню. Я проехал все города Крымского побережья. Влюбился в Коктебель и Феодосию, но Тани нигде не было.
Можно прийти к выводу, что я свихнулся. Да нет, конечно, нет. Я наслаждался жизнью - каждым днём и всем, что он приносил. А Таня оберегала меня от суеты. Трудно хранить верность эфемерной любви, когда ты - мужчина в полном расцвете сил – окружён совершенно реальными женщинами. И на тебя одного по статистике приходится двенадцать с половиной их - симпатичных, глазастых, длинноногих и тэ пэ, выбирай - не хочу. И каждая смотрит тебе в рот, и каждая ждёт - только позови. Трудно.
Трудно. Но возможно. Спасибо тебе, Таня.
Спасибо и прости...
Всё чаще я приходил в маленький ведомственный садик. И уже не искал иного повода, кроме одного - увидеть милую воспиталку средней группы.
Мы оба заканчивали учёбу: я очный, она вечерний. Мне грозило распределение, и пугало только одно - расставание с Рогнедой. Её тоже пугало расставание со мной. Поэтому незадолго до получения дипломов мы расписались, справили студенческую свадьбу, а после - уже дипломированные - поехали с ней в Коктебель.
Мы загорали, купались, лазали по горам, наслаждались природой и друг другом и мечтали о том, сколько у нас будет детей.
Наш первенец родился через девять месяцев после свадьбы, как это ни странным может показаться некоторым, в полном соответствии с законами природы и установлениями Бога, в маленьком районном городке на севере Юга, куда я был заслан Родиной на ниву просвещения.
Мы собирались в загс регистрировать нового гражданина страны, когда жена случайно поддела за обложкой моего паспорта истёртую бумажку.
Она посмотрела на меня и спросила: можно?
Можно, сказал я.
Она аккуратно вынула и развернула листок. Её лицо вытянулось, и она спросила: откуда это у тебя?
Я сказал, что полюбил эту девочку, увидев её в журнале дяди Миши. Из-за неё я приехал в южный город поближе к Крыму, искал-искал её, но не нашёл.
Зато я нашёл тебя, сказал я и обнял мою Рогнеду. И ничуть не жалею, добавил я и поцеловал её за ушком.
Жена всхлипнула: это же... это же я.
И она рассказала, как отдыхала в Артеке, как её сфотографировал какой-то заезжий корреспондент, как он пришёл через несколько дней, показал карточку и спросил, как зовут эту девочку.
В отличие от симпатичной жизнерадостной мордашки, ему не понравилось её непонятное непатриотичное имя. Имя Таня должно было быть милее сердцу русского человека.
* * *
|
|