Метель настойчиво стучалась в окно, умоляя впустить её спрятаться от мороза, который совсем распоясался, и к полуночи так разошелся, что клены во дворе стали жалобно потрескивать. Оконные рамы давно заиндевели, а стекла покрылись сказочными узорами, оставляя только в центре незамерзшее пятнышко размером с ладонь. Оно чем-то напоминало мне наш пруд, где на дне били сильные родники. Поэтому только рождественские и крещенские морозы целиком сковывали поверхность пруда льдом. В остальное время в центре всегда оставалось небольшое пятнышко чистой воды. И мне всегда было любопытно заглянуть туда – неужели и зимой там все так же как летом. В детстве мне часто попадало от матери, когда она заставала меня лежащим на середине пруда у края ледяной корки, и всматривающимся в темную глубину стылой воды. Теперь я не ползаю по льду, но часами могу всматриваться в маленькое незамерзшее пятнышко окна. Возможно, моё дыхание подобно теплым струям родника на дне пруда не дает морозу окончательно закрыть от меня связь с внешним миром.
Оторвавшись от книги, я подхожу к своему маленькому окошку. Прислонившись и сложив ладони полукругом около глаз так, чтобы свет от настольной лампы не мешал мне видеть, что происходит на улице, присматриваюсь. Это действительно метель стучит в окно. Днем её трудно заметить. Обычно она прячется за снежные вихри, и может подкрасться так близко, что вы ощутите её холодное дыхание на своём лице, но так и не заметите её. Она любит этим пользоваться, и часто подшучивает над прохожими. Шепнёт кому-нибудь знакомым голосом его имя и смотрит, как тот растерянно озирается по сторонам. А то и вовсе такое скажет, что человек бросает свои дела и направляется совсем в другую сторону. Впрочем, она знает, кому, что сказать надо. Ну а уж ночью вы её ни за что не разглядите, хоть с фонарем, хоть в полнолунье. И она, плутовка, знает это. К кому угодно подкрадется, в сон просочится, и давай куролесить. Зимой ночи длинные, чего только не привидеться. Мы потом утром знакомым рассказываем свои сны, да только невдомёк нам, что это её рук дело. И никакой управы нет на неё, разве что побаивается она морозов сильных. Ох, не любит она, когда трескучий мороз небо вызвездит, ветер утихомирит и тишина наступает. Тут ей невтерпеж, сразу ищет, куда бы ей спрятаться.
Не знаю, почему она меня выбрала, может, оттого, что люблю подолгу смотреть в своё маленькое незамерзающее окошко. Вот и приглянулся ей – возможно. Так или иначе, но однажды она мне все рассказала, и с тех пор, как только мороз ударит, так она ко мне в окно стучится. Вот и теперь.
- Здравствуй, дружок, совсем я замерзла. Мороз сегодня лютует. Пусти погреться. А я тебе сказки напою. Ты ведь любишь сказки.
- Люблю.
- Так я тебе до утра столько сказок расскажу…
- Помню я твою последнюю сказку. Потом долго заснуть не мог.
- Ну, пошалила я тогда. Прости, не удержалась.
- И где тебя только носит, чтобы такого насмотреться.
- Ах, не серчай, моя радость. Чего только на белом свете нет.
- Знаю я тебя, потом не отвяжешься.
- Да, что ты, голубчик. Утром снег и ветер обещали. Потепление..
- Врешь, поди.
- А ты, что опять книжки свои читаешь и новости не слушаешь.
- Да они вроде тебя, наврут с три короба. Балаболки.
- Ну, уж нет. Я никогда не вру. Пошалю, разве что маленько.
- Что с тобой делать. Разве что только до утра…
- Замерзнуть мне на этом месте. Утром такая метель будет…
- Ладно, заходи.
- Вот спасибо, дружок. Я на краешек присяду вот тут и всё.
- Замерзла?
- Ох, не спрашивай. Сил моих больше нет терпеть. Ведь Рождество на носу, вот он и разошелся. Так бы я его окрутила, никуда бы он не делся. А тут ничего не поделаешь, приходится отступать. Всем Рождество подавай, подарки, чудеса. Ну, как малые дети, честное слово.
- А кто ж не любит чудеса и подарки.
- Коли настоящие, то и слова не скажу, А то ведь по магазинам ходят, да все подешевле норовят купить. Чудеса называются…
- Ну, не у каждого возможности есть.
- Так ведь не в том дело, не от души это.… Слушай, миленький, а давай мы чаю попьем. У меня зубов нет, а то бы так стучали сейчас от этого мороза. Ты ведь мастер чай с рябиной заваривать. Все давно на пакетики перешли, а ты – нет. Я ведь знаю, ты и травку сушишь, и ягодки собираешь. А уж, какой рябиновый чай делаешь…
- Ох, подлиза, ты.
- Не скажи, милок. Теперь все так быстро меняется, что старые привычки дорогого стоят.
- Ладно, заварю. Рябина в этом году знатная была, крупная, сочная. До сих пор вон её сколько висит. Красота. А морозец её такой сладкой сделал.
- Ну, только вот о нем давай не будем. Устала я он него что-то.
- Ладно, сейчас самовар согрею.
- Какая прелесть, дружок. Я ведь его еще у деда твоего слушала. Как мне нравиться, когда он закипает. Голос у него густой, душевный. Бывало, соберется вокруг него семья, а он важный, раскраснеется от натуги, и давай наяривать.
- Ох, лиса. И деда она моего помнит.
- Конечно. Михалыч чудный был мужчина. Укутается в тулуп, когда на санях куда-нибудь едет, да в бороду напевает. Сколько сказок я ему рассказала… Тебе за десяток жизней такого не услышать.
- Куда уж мне. Я только чай и умею пить.
- Ах, как славно. Вот за что я люблю тебя, так за душевность. Ты наливай себе чаю, а я тут вот посижу. Отогреюсь.
- А кто сказки обещал.
- Ты глазки-то закрывай, миленький, все и увидишь…
И действительно, хлебнув горячего, душистого чая, настоянного на травах и крупных рябиновых ягодах, мне стало так хорошо и уютно в одиноком доме, что я закрыл глаза и свернулся калачиком в старом потертом кресле, натягивая до самого носа толстый клетчатый плед. Мои мысли перенеслись в далекое детство, когда я был безнадежно влюблен в одноклассницу. Это была моя первая и безответная любовь. Впрочем, она и не могла быть взаимной, потому что кроме меня о ней так никто и не узнал. Сколько раз я собирался признаться о своих чувствах, но так и не сделал этого. Даже писал, да так и не отправил своего послания. С тех пор прошло много лет, и она давно уехала из нашей маленькой деревеньки. А мне, видно было суждено весь свой век коротать в старом рубленном доме, построенном прадедами. Его стены хранили память о нескольких поколениях нашей фамилии. Войны и беды обошли дом стороной, огонь не тронул то, что было согрето руками моих предков. А я не представлял себе иной жизни в каком-нибудь чужом месте. Только воспоминания о первой и последней любви иногда тревожили меня, возвращая в далекое детство. В такие дни я спрашивал себя, почему у меня не хватило смелости сказать нужные слова. Возможно, это изменило бы всю мою жизнь.
Образ одноклассницы иногда возвращался ко мне длинными зимними ночами. И тогда я вновь становился пылким влюбленным, так бережно хранившим свою тайну. Иногда я фантазировал в своих снах, представляя, как нашел в себе силы и в поздравительной открытке решился все написать. И она прочла её, и ответила мне взаимностью, и с тех пор мы никогда уже не расставались. Ах, как я любил эти сказочные сны. Правда, потом наступали тяжелые дни, когда мне становилось нестерпимо грустно и тяжело на душе от несделанного вовремя шага. Единственного шага, о котором я потом сожалел всю свою жизнь. И даже время не залечило эту старую рану, о которой, казалось бы, давно следовало бы позабыть.
- Милый, ты не заболел? Я понимаю, что в выходной можно и подольше поспать, но скоро обед. Опять засиделся за полночь в своем кабинете? Впрочем, на улице такая метель, что выходить из дома просто не хочется, а мы с тобой собирались пройтись по магазинам. Завтра – Рождество. Я не хотела будить тебя и занялась уборкой. Смотри, что я нашла в своих старых бумагах.
Она протянула мне пожелтевший конверт, надписанный моим неровным почерком. Внутри него лежала так и не отправленная мной когда-то открытка на Рождество.
|
|