Евгения Петровна была очень красивая женщина, настолько красивая, что бросали ее, томимые ревностью, а один из них, грек по национальности, даже покончил с собой.
Это был очень горячий мужчина; в приступе ревности он запер в доме жену-изменщицу и выбежал на берег моря. Там он бросил в лодку веревки, перевалил в нее тяжеленный камень – еле поднял его от земли и выплыл в море. Недалеко от берега он крепко обвязал камень веревками, после чего теми же веревками опутал свои ноги – хорошо опутал, с узлами, быстро и не распутаешь. Затем махнул руками людям на берегу и с камнем в ногах бросился в воду.
От этого мужа у Евгении Петровны – как вечный укор! – осталась дочь: темненькая, симпатичная, умненькая Наташа. Но Евгения Петровна не хотела быть вечно укоряемой, поэтому и дочь свою точно не замечала.
Евгения Петровна была не просто носительницей красоты – она была очень любвеобильна. Она легко выделяла мужчин, отвечающих ее запросам, сканировала их опытным взглядом и, убедившись в своем выборе, раскидывала вокруг будущей жертвы те приятные для мужчин ловушки, которые имеются в арсенале каждой кокетки. Кокеткой Евгения Петровна была невероятной: в жизни ее было только три составляющих – мужчины, косметика и наряды.
До Наташи ей не было никакого дела, и если она мешала очередной ее горячей страсти, то Евгения Петровна запросто спроваживала дочь к своей сестре Вере, которая жила в этом же городе, чтобы наедине с предметом этой страсти остаться в доме, доставшемся ей от одного из мужей. Один из маминых романов Наташа пережидала у тети Веры почти год.
Лет в девятнадцать-двадцать Наташа выписалась из дома и уехала, а куда, зачем, мать и толком не знала; порой она не отвечала дочери и на поздравительные открытки. Изредка, раз в несколько лет, Наташа приезжала домой, и мать все переживала – не совсем ли она приехала: взрослая дочь напоминала поклонникам о возрасте молодящейся Евгении Петровны.
С возрастом ее красота пошла по убывающей, но Евгения Петровна этого не признавала и снижение мужского к себе интереса компенсировала более активными, порой навязчивыми действиями со своей стороны. Со временем не стало помогать и это, и любовные страсти ее стали носить сезонный характер: с началом лета она развешивала в городе объявления о сдаче комнаты «одинокому нестареющему мужчине», и такие всегда находились. Один из них так зажился у нее, что соседи шушукались – уж не вышла ли Петровна замуж на старости лет. Когда он съехал с квартиры, хозяйка не обнаружила многих ценных вещей…
А в межсезонье у Евгении Петровны стала проявляться депрессия, приступы которой сменялись периодами беспричинного веселья. Она распахивала окна, ставила на них динамик и, выйдя во двор, начинала вальсировать, а вместо воображаемого партнера держала в руках белую шаль.
– У нее старший брат уехал на мельницу, – говорили соседи. Это значило, что она, дескать, повредилась в своем и не так-то шибком уме.
Дошло до такого, что Вера Петровна решила показать ее психиатру. Однако сестра напрочь отмела все намеки на необходимость идти к врачу, и Вера Петровна решилась на хитрость – она рассказала ей о замечательном специалисте по косметике, которая консультирует в одной из больниц. Надо было видеть, сколько удовольствия доставил Евгении Петровне этот визит, и с каким энтузиазмом она принимала потом выписанные ей порошки, которые должны были затормозить старение и придать ее чувствам вторую молодость.
Через короткое время у нее начался роман с человеком моложе ее на двадцать пять лет. Звали его Юра Мирошин. Он работал в агентстве недвижимости и в предыдущие сезоны не раз направлял к ней курортников, желающих снять комнату на время отдыха. И вот после консультации «косметолога», пообещавшей ее чувствам вторую молодость, Евгения Петровна пришла к Мирошину сделать заявку на «одиноких нестареющих мужчин». Юра, знавший от клиентов особенности этой женщины, охотно согласился ей помочь.
Для начала он побывал у нее дома и сразу же сообщил, что здесь очень плохая энергетика: во всей видимости, когда-то в этом доме жил человек, умерший неестественной смертью. На это накладывалась дурная энергетика, идущая от соседей – видимо, кто-то из них от зависти наложил сглаз на нее и на весь дом. Юра заявил, что теперь-то он понимает, почему на плохое самочувствие жаловались и его клиенты, жившие в этом доме.
Евгения Петровна живо вспомнила, как в прошлом сезоне один из квартирантов сбежал от нее буквально через три дня, как вселился; да и с другими жильцами не было ожидаемого огня или хотя бы живости... Признаться, она отнесла это тогда на свой счет, отчего и стала впадать в депрессию.
– В этом доме, – сказал под конец Мирошин, – и мужчина не сможет быть мужчиной, что будет несправедливо по отношению к такой хорошенькой женщине...
И Юра посмотрел на Евгению Петровну взглядом, которым на нее давно не смотрели, и тем более такие молодые мужчины.
– На вашем месте я бы немедленно обменял этот дом на какую-нибудь квартиру, пусть даже меньшую, но энергетически более здоровую. Хотите, я приглашу вас в одну квартиру, и вы сами почувствуете разницу?
Евгения Петровна с радостью согласилась. Мирошин привел ее в небольшую комнатку в коммуналке на длинном этаже-пенале, где жили еще с десяток семей. Из мебели в этой комнате были старая тахта, фанерный шкаф и пара стульев у кухонного столика.
– Вот посмотрите, какая тут энергетика, – сказал Юра, выключив свет и присев вместе с Евгенией Петровной на тахту. – Чувствуете? – спросил он и притянул к себе ее руку.
И Евгения Петровна почувствовала – энергетика была молодая и такая упругая, что она даже зашлась от нежданно нахлынувших эмоций...
Это было в пятницу, и только в воскресенье он привел Евгению Петровну обратно в дом.
– Фу, – поморщился он, едва переступив порог. – Как ты тут живешь... Я бы и три дня здесь не протянул. Ты только посмотри, какая тут энергетика, – и снова притянул к себе руку Евгении Петровны. Энергетики не было никакой. – Мне кажется, причина в этом твоем греке (Евгения Петровна рассказала ему о самоубийстве одного из мужей). И в соседях – их это дело, сразу чувствуется. Прямо не дом какой-то, а морг; мне видится – скоро здесь появится еще один труп...
– О, господи! – воскликнула Евгения Петровна. Она так испугалась, что и на ночь оставаться здесь побоялась.
И Юра отвез ее обратно в комнату. Едва переступив порог, Евгения Петровна сама взяла Юрину руку и тут же ощутила возрастающий прилив энергетики.
За последующую неделю она лишь дважды приходила к себе домой – за разными вещами, и всякий раз входила в дом, как в горящую избу. В эти же дни она выписалась из него и сдала документы на прописку в так полюбившейся ей комнатке – Юра сказал, что иначе ей не разрешат здесь бывать, хотя мог этого и не говорить: она все равно ничего не понимала. Голова у Евгении Петровны была в совершенном тумане – такого романа она давно не переживала. Как только Юра уходил на работу, она в огромных дозах принимала прописанные «косметологом» порошки, тут же засыпала и не открывала глаз до самого прихода Юры с работы.
Дней через десять после первого появления в этой комнате она была здесь прописана, сюда перевезли часть мебели из дома, все необходимые и ценные для нее вещи, а у Мирошина на руках была генеральная доверенность на продажу или обмен ее дома, столь неблагоприятного в энергетическом отношении.
Потом Юра, по его словам, уехал в командировку – подыскивать для кого-то жилье в другом городе, и его не было две или три недели. Затем он появился на пару дней, сообщив, что из-за неприятностей на работе ему, наверно, придется уволиться. И с радостью в голосе добавил, что в городе, где он недавно побывал, есть возможность занять очень хорошее место, и он завтра же поедет туда на переговоры. Если все будет хорошо, они оба уедут из этого ужасного города, где люди перестали понимать друг друга и где плохая энергетика проникает даже в места, раньше славящиеся своей здоровой силой. В подтверждение этого он притянул к себе руку Евгении Петровны, и она действительно не почувствовала никакой энергетики...
Перед уходом он спросил:
– Женя (он называл ее по имени), а ты не замечала в доме что-нибудь необычного – точно привидение? Слышались тебе шорохи в саду, на чердаке, скрипы какие-нибудь непонятные?
– Слышались, – тихо-тихо произнесла Евгения Петровна. – Шорохи. И скрипы, на чердаке...
Впрочем, тот, кто жил в частных домах, не увидел бы в этом ничего необычного.
– Значит, он это, грек ваш. То-то там буквально из каждой щели фонит замогильная энергетика. Покупатели шарахаются от дома, как черти от ладана, – чуть войдут, и сразу обратно. Что ты хочешь, в домах самоубийц это бывает часто. А тут сложный случай – впереди еще один труп...
– О, господи! – от страха Евгению Петровну прямо затрясло.
– Скорее, скорее надо избавиться от дома, не дай Бог, не успеем – трупом может оказаться кто-то из нас...
– Не приведи, господи! – вся побелев, Евгения Петровна истово перекрестилась.
– Придется нанимать специалиста, пусть поселится в нем как хозяин, будто ты с ним жильем поменялась; так и говори, если кто спросит. А он будет работать, работать, работать – пока не изживет эту нечисть.
– А если она... его?
– Вполне вероятно. Не случайно там фонит еще одним трупом.
Мирошин передал Александре Петровне небольшую сумму денег – за вещи, которые сумел продать, дал расписаться в каких-то документах и уехал, пообещав вернуться, когда устроит все дела.
И больше Юра не появлялся. На самом деле он уже обменял ее дом на двухкомнатную квартиру с придачей в виде автомобиля «Жигули» и теперь подыскивал покупателя на эту квартиру. А Евгении Петровне суждено было остаться в комнате, которая досталась Юре в качестве довеска при каком-то обмене. Вернее, пока оставаться…
Но Евгения Петровна ни о чем не догадывалась. Время от времени она лишь приходила к сестре, говорила о порошках косметолога, жаловалась на боли в сердце и шум в голове и говорила: «Это все энергетика дурная, лезет изо всех щелей».
– Возраст это твой, – отвечала сестра, – не энергетический. Кто это у тебя в доме живет? Я замечаю, ходит там кто-то, черный – на грека твоего похож, того, покойного...
– Правда похож? – переспросила Евгения Петровна, а сама подивилась: Юра-то, молодец, специально грека нанял, чтоб, как говорят, клин клином. На какие затраты пошел…
Месяц или более того ждала Юру Евгения Петровна. Потом, томимая чувством, пришла спросить про него в агентство недвижимости. Там сообщили – Мирошин в отъезде. И верно: он уехал в Краснодар завязывать отношения с краевыми агентствами, для начала предложив на продажу двухкомнатную квартиру в Приморск-Ахтарске.
«Да, небыстрое это дело, обустройство на новом месте, – подумала Евгения Петровна, – и не простое: другие люди, другая энергетика».
Она помнила об упругой энергетике своего друга и с беспокойством прислушивалась к себе – порошки что-то перестали действовать. Евгения Петровна попросила сестру еще раз сводить ее на консультацию к косметологу.
«Косметолог» с нарастающим вниманием слушала откровения Евгении Петровны, которая рассказала ей о романе с молодым человеком, о привидении, будущем трупе и черной энергетике, которая сквозит в этом городе изо всех щелей. Сказала о том, что ждет друга, обещавшего увезти ее в какой-то город, и пожаловалась на порошки, которые почему-то перестали действовать: с каждым днем Евгения Петровна чувствовала себя не моложе, а совсем наоборот... Из-за этого ее начинает трясти от страха – возвращения молодого друга она теперь просто боялась, в чем опять-таки виновата эта чертова энергетика.
Евгения Петровна попросила еще каких-нибудь порошков, чтоб уменьшить влияние злой энергетики и снова придать молодость ее чувствам.
И при всем при этом она даже не могла сказать точно, где живет, а про старый дом, с привидением и будущим трупом, боялась и говорить.
Евгению Петровну положили в больницу: помимо расшатанной, с бредовыми проявлениями психики, у нее были и запущенные возрастные болячки.
Спустя месяц физическое здоровье ее более менее соответствовало возрасту, но бред по части злой энергетики не проходил. Более того, она все говорила про будущий труп и спрашивала, жив ли еще тот грек, похожий на ее покойного мужа-грека, который должен изжить из дома привидение покойного грека, которое является в дом, в котором и жил когда-то этот покойный грек. И если умер этот грек, не тот, который покойный и стал привидением, а другой, который должен изживать привидение этого покойного грека, то значит, он и стал тем будущим трупом, о котором она говорила вначале.
Безусловно, это был полный и настоящий бред, но другой клиники в ее психике не обнаруживалось... А значит, бред этот, который полный и настоящий, может, и не совсем бред, и за этим ее полным и настоящим бредом, который не совсем бред, может стоять что-то имеющее место быть и в реальной жизни...
В общем, психиатр, чтобы ненароком и самой не тронуться, попросила сестру Евгении Петровны выяснить, что за грек живет сейчас в том доме и похож ли он на грека покойного, но сначала – жив ли он вообще, то есть не стал ли будущим трупом... На этом психиатр замолчала, по лицу ее пошли красные пятна. Она чертыхнулась, открыла ящик стола и достала из него какую-то таблетку.
– Сколько лет вы работаете на этом месте? – участливо спросила Вера Петровна.
– Без малого двадцать, скоро юбилей. Как еще не тронулась, слушая тут такое… Кто знает, может, и тронулась, да никто не замечает. И вообще, что это за понятие такое, нормальные люди. Все это очень условно, – заключила под конец психиатр с двадцатилетним стажем и запила таблетку.
И Вера Петровна стала разбираться с делами сестры – с греком в ее доме, пропиской в коммунальной квартире и со всей чертовщиной, о которой она говорила. Грек оказался вовсе не греком, а армянином по фамилии Церунян. Истории о самоубийце, ставшем привидением, хозяйке-психбольной и будущем трупе в доме его не вдохновили.
– И кто трупом-то будет? – задал он глупый вопрос и раскрыл рот, чтобы еще что-то спросить, но так и остался с открытым ртом – потому что услышал: будущим трупом должен стать он.
Выходило, что милейший Юра Мирошин вселил его сюда, чтобы он, яко агнец на заклании, принял мученическую смерть от покойного грека-самоубийцы, ставшего привидением, если, конечно, сам не изведет это привидение. Хотя на самом деле Юра все толковал ему о прекрасной энергетике в этом доме у моря – ведь хозяйкой его была женщина милейшей души, которая жила исключительно праведной жизнью.
– Но, может, это она – будущий труп? Бывшая хозяйка? – спросил армянин с некоторой надеждой.
– И не надейтесь, – решительно отвергла этот вариант Вера Петровна. – Труп должен проживать в этом доме.
– Я согласен, – вдруг закричал Церунян, – я согласен быть трупом! Пусть я умру в этом доме! Только не так скоро, дайте мне пожить, здесь, у моря...
Он умоляюще посмотрел на Веру Петровну, затем в мозгу его что-то щелкнуло, и он словно взбесился:
– Вы что, с ума меня хотите свести? Я что, по-вашему, сумасшедший? Какие греки? Я не знаю никаких греков! И я не труп! Слышите, вы! Я не труп, и нечего меня запугивать! Вы сами сумасшедшая!
– Нет, это вы сумасшедший! Что, позарились на низкую цену? Сколько вы отдали за этот дом?
– Двухкомнатную квартиру отдал. И автомобиль.
– Какой автомобиль, какая квартира – на хозяйку оформили лишь говенную комнатку в коммуналке! Да у нее мебель, и та, может, дороже стоит!
– Как мебель? За мебель я платил отдельно. За всю, что осталась!
– Ах вы, прохиндеи... Жулики! Так ограбить больную женщину... Да я сейчас же пойду в милицию! И будет вам дом у моря! Все вам будет! Ишь, мошенники…
– Не надо в милицию! – закричал армянин. – Дайте подумать, а то я с ума сойду. Ничего не понимаю, греки, трупы, хозяйка психбольная... Но были же документы, она ведь их подписывала? Кто-то их заверял? С ума все посходили! Нет, все на сегодня, больше не могу. Завтра приходите. Не то я с ума сойду, прямо сейчас, на ваших глазах...
В течение последующих дней истории о греках-привидениях и будущих трупах пересказывались в агентстве недвижимости, нотариальной конторе, местном Бюро технической инвентаризации – то есть там, где подбирались варианты обмена, заверялись доверенности и договоры, а также регистрировались сделки по обмену комнаты на дом и дома на квартиру.
Помимо этого, Церунян запросил помощи у местных армян и греков, и таким образом резко возросла угроза психическому здоровью ахтарцев – город наполнился слухами о греках-привидениях и будущих трупах. И это в отсутствие местного врача-психиатра! Она якобы уехала на курсы повышения квалификации. Но на самом деле ей дали административный отпуск. Так решил главный врач больницы – после того, как она изложила ему абсолютно шизофренический бред одной больной и предложила проверить этот бред через прокуратуру.
А Вера Петровна услышала, к примеру, что в Ахтари приезжает-де греческий медиум с коронными номерами: «Изгнание привидений» и «Будущий труп». Пригласил его местный армянин, чтобы заодно с представлением на эстраде греческий медиум выполнил хоздоговорную работу по изгнанию из купленного армянином дома привидения другого грека, когда-то покончившего с собой из-за любви к местной красавице. Не остались в стороне и мои коллеги – местная газета отозвалась на эти слухи красивой легендой о трагической любви.
К счастью для армянина, его квартира еще не была продана, целехонькой пребывала на стоянке и машина. Юра попытался вывернуться: за дом-де, помимо комнаты в коммуналке, он якобы передал Евгении Петровне большую сумму наличными, заплатил и за мебель, в подтверждение чего представил соответствующие расписки от бывшей хозяйки. В ответ на это Церунян положил перед ним обнаруженные в своей квартире несколько чистых листов с подписями Евгении Петровны и подписанную ею доверенность на совершение следующей сделки – продажу комнаты в коммуналке.
Возможно, в этой бумаге и крылась тайна «будущего трупа»: по всей видимости, после продажи коммуналки таковым должна была стать сама Евгения Петровна. Неясен был только способ перевода ее в это состояние: либо Юрина «энергетика» довела бы ее до инфаркта, либо...
Юра, умный человек, не стал дожидаться таких вопросов и заявил о согласии миром и за свой счет решить все проблемы.
Узнав об этом, не стала упрямиться и нотариус, которая в отсутствии хозяйки (страшный грех – подсудное дело!) заверила доверенность на продажу или обмен дома, а затем заверила и все последовавшие сделки; печать этого нотариуса была и на доверенности на продажу комнатки в коммуналке.
Дрожащая, как осинка на ветру, нотариус подготовила все необходимые документы по возврату сторон в исходное положение. Евгении Петровне возвращался «дом с привидением», Церуняну – квартира с автомобилем и деньги, выплаченные им за мебель, а Юрина коммуналка отходила агентству недвижимости, вместе с обязанностями по выплате потерпевшим денежных потерь и компенсаций.
Несмотря на подписанные сторонами документы, часть этих договоренностей пришлось закреплять через суд путем подачи иска о признании сделок недействительными. Судебное разбирательство обещало быть коротким, но Юра надумал тянуть время, и заседание отложили: накануне суда у Мирошина, согласно представленной справке, вдруг выскочил огромнейший геморрой, и оный геморрой затем целый месяц наблюдали у него в местной поликлинике. Однако и спустя месяц Юра на заседание не явился: секретарь суда зачитал справку, что тот же геморрой теперь наблюдают у него при посещениях местной больницы.
Стало понятно: если понадобится, Мирошин предоставит справку, что еще половина ахтарцев заглядываются на его геморрой. И суд не принял последнюю справку – в больнице не наблюдаются при посещениях, там лечатся стационарно. И потому рассмотрение дела решено было провести без Мирошина.
Евгения Петровна охотно ходила на все судебные заседания, правда, она думала, что это вовсе не суд, а театр – так ей пояснила сестра.
– Посмотри, – говорила Вера Петровна, показывая на судью и народных заседателей, – это главные актеры, они играют судей. А вон те, – показывая на представителей сторон, – это адвокаты, их играют другие актеры. А все другие, и мы в том числе, это публика...
Евгения Петровна свято ей верила, только удивлялась – больно спектакли короткие, порой не успевала ни на публику посмотреть, ни на актеров. А за тем, что говорилось на сцене, она и в молодости-то не следила – ей важно было публику оглядеть да себя показать. Поэтому в спектаклях она более всего любила антракты, во время которых Евгения Петровна смотрелась в самом выгодном свете.
Наконец, один спектакль начал затягиваться. С противоположных сторон поочередно вставали актеры-адвокаты и что-то говорили, говорили и актеры-судьи. И вдруг главный актер-судья назвал ее фамилию. Сестра слегка подтолкнула ее и сказала:
– Вставай, скажешь, что со всем согласна.
Евгения Петровна встала и сказала:
– Я согласна.
– С чем согласны? – спросила судья.
– Со всем. Спектакль хороший. И актеры.
– Что за спектакль, какие актеры? – переспросила судья. – Вы имеете виду спектакль, который учинил вам Мирошин?
– Да, его спектакли были хорошие...
– Хорошие? – удивилась судья. – Вы согласны были выехать в небольшую комнату, а в свой дом вселить другого человека?
– Да, конечно, пусть пока живет этот грек. Только жалко его...
– Почему жалко?
– Жалко. Он ведь будущий труп.
Судья ничего не поняла и посовещалась с заседателями.
– Прошу не отвлекаться, все мы когда-то станем трупами. Ответьте коротко – вы согласны с иском?
– С Иксом? Да, хороший спектакль – «Мистер Икс»...
– Садитесь, – резко оборвала ее судья.
Перед тем, как обратно вселить сестру в дом, Вере Петровне пришлось устроить еще один спектакль. Она пригласила Церуняна, с которым успела подружиться, и он разыграл перед Евгенией Петровной сцену прощания после успешно выполненной работы.
– Все, – сказал он, – моя работа закончена, еду обратно в Грецию. А вы живите спокойно. Теперь энергетика тут хорошая, никаких привидений...
– А будущий труп? – все еще со страхом спросила Евгения Петровна.
– И о нем забудьте. Это была мышка, симпатичная такая мышка. Она свалилась в бочку, и если бы не я, то и стала бы этим будущим трупом. Но теперь и она на свободе. Так что заселяйтесь и живите спокойно. Места тут хорошие, вот присмотрю домик, и сам переберусь. А что – море, воздух...
Будущий труп, черная энергетика… Евгения Петровна избавилась-таки от этих страхов, и это помогло ей, наконец, понять, чем могли закончиться для нее «спектакли» Мирошина…
А сам Юра уехал в другой город. Однако в риэлтерском бизнесе он разочаровался. Говорили, стал заниматься автомобилями – торговля, обмен. Но вряд ли тут пригодится ему старый опыт. Трудно поменять инвалидную коляску на неплохую «Ладу». Разве что добавить к коляске что-нибудь энергетическое...
|
|