Когда наступит завтра
Сегодня я нашел часы. Вообще-то я, конечно, не знал, что эта серая пластмассовая коробочка с черным стеклом - часы. Об этом мне сказал отец. Он долго вертел их в руках, потом открыл маленькую крышечку в боку коробочки, заглянул во внутрь: "Электроника 7 М. Батареек конечно нет".
Я уже знал, что батарейки - это такая важная деталь многих вещей. Взрослые часто говорили: "Вот были бы батарейки, этот фонарик бы светился". Или: "Жалко, что нет батареек. Можно было бы послушать радио".
- А если были бы батарейки, эти часы заработали бы? - спросил я.
- Вряд ли, - отец вздохнул и отдал часы мне. - Мы свои вещи целыми не выбрасывали. Так, только если сломаются или разобьются. Это только они, - отец кивнул в сторону Города, - то их цвет не устраивает, то модель устарела. А кстати, - он подозрительно уставился на меня, - где это ты их откопал?
- А, там, - я неопределенно махнул рукой, - в одной коробке под тряпками лежали.
Потом я рассматривал буквы, вырезанные из металла и приклеенные на корпусе часов. "Электроника", - Так вроде бы прочитал отец. Сам то я читать не умею. Мать как-то однажды собралась научить меня читать, да отец сказал: "Ну что ты будешь его учить, все равно ни книг, ни газет нет, и не будет никогда". Мать тогда заплакала, а я так и остался неграмотным. У нас из детей только Витька Камбала умеет читать. Да и то, это он сам так говорит. А умеет он читать на самом деле - это еще неизвестно. Читать то нечего. Нет, книжки из Города то частенько попадаются. И газеты, журналы всякие. Да только написано то в них по ихнему все. Не по нашему. Взрослые и те, ничего толком прочитать не могут. Так, слова отдельные только. Надо Витьке часы показать. Пусть прочитает.
Отец с соседями отправился на площадку. Взрослые каждый день ходят туда. И каждый день, примерно в это время, из Города приходят большие машины с мусором и выгружают его на площадку. Взрослые начинают выбирать продукты. Продукты нормальные, упакованные в разные красивые коробочки и пакетики, только, как говорит отец, - просроченные. В городе такие продукты не едят, а привозят сюда. Я все думаю, зачем они производят столько продуктов, что съесть не могут. Может быть специально, что бы и нам что-то доставалось. Еще выбирают одежду и вещи, которые могут пригодиться. Остается только то, что никому не нужно и объедки. Объедки съедают бродячие собаки, после того как люди уходят. Место, где мы живем, называется свалкой. "Наша свалка", - говорят все живущие здесь. Взрослые говорят, что своя свалка есть у каждого Города. В Городе тоже живут люди. Только они не такие как мы. Они живут в больших и красивых домах, я сам не видел, Витька Камбала рассказывал. Ездят эти люди в железных машинах, почти таких же, как грузовики, привозящие к нам мусор, только поменьше размерами. Говорят они не по нашему, то есть если бы я слышал разговор этих людей между собой, то я бы ничего не понял. Еще они работают. Работа - это когда что-то делаешь и получаешь за это деньги, такие бумажки, на которые можно потом купить в магазине все что нужно. Магазин - это как наша свалка, только в нем нет объедков и грязных порванных вещей, а наоборот, все целое и чистое, и все завернутое в пакетики и коробочки. Некоторые из наших взрослых когда-то тоже жили и работали в Городе. Потом их всех повыгоняли оттуда, сказали, что у них своих безработных хватает и лучше их на работу взять, чем чужих кормить.
Мать как-то рассказывала, что давным-давно они с отцом и все те, кто сейчас живет на нашей свалке, жили в таком же Городе. Только он назывался не только Городом, а имел еще какое-то название, какое - я забыл. Они тоже ходили на работу и ездили в машинах. А потом всю землю с этими городами купили люди из других стран. И построили свои города. А мои родители оказались на помойке. И я уже родился здесь. Сейчас мне одиннадцать. Отец говорит, что я появился по ошибке. Дескать, они с матерью делали все возможное, что бы детей у них не было, так как иметь ребенка в таких условиях - катастрофа. Всего ошибочных детей у нас девять, шесть мальчиков и три девчонки. Самой младшей, Аленке - шесть лет. Младше ее у нас никого нет, потому что шесть лет назад на нашей свалке появился доктор - Василь Василич. Как то мама сказала, - что мол, слава богу, что у нас есть врач и теперь все проблемы с детьми у женщин исчезли. И действительно, на Аленке рост количества обитателей нашей свалки закончился. Видимо Василь Василич научил женщин не ошибаться.
Мальчишек у нас, как я уже говорил, шестеро. Самому старшему, Денису - пятнадцать. Он уже ходит со взрослыми на площадку караулить машины и гонять бродячих собак. А когда у него появляется свободное время, Денис играет с нами в монетку или в богач-бедняк. Он добрый и никогда никого не обижает. Следующий - Жорка Проглот. Ему - двенадцать. Он такой толстый, что если меня и Витьку Камбалу поставить рядом вместе, то по размерам получится Жорка. Он всегда что-нибудь ест и ест все подряд. Родители бросили его три года назад. Однажды ночью они бесследно исчезли, оставив Проглота одного. Жорку тогда взяла на воспитание его тетка, но уже через год он отделился и стал жить один, поселившись у самой мусороприемной площадки. Из-за вечной вони от гниющих объедков рядом с площадкой никто не жил, так что соседей у Проглота не было. Поговаривали, что когда взрослые, отобрав вещи и продукты, уходят, Жорка тайком пробирается на площадку и жрет все, что попадет ему под руку, из-за чего у него постоянно возникают проблемы с бродячими собаками. И хотя свою причастность к поеданию объедков Жорка всячески отрицал, шрамы от собачьих укусов на его руках и ногах появлялись все новые и новые. После Дениса и Жорки, самые старшие мы с Витькой. Мы не только ровесники, но и друзья. Витька живет с родителями в соседнем дворе. Сам он маленький и какой-то плоский. Кто-то из взрослых в шутку назвал Витьку Камбалой. С тех пор и повелось - Камбала да Камбала. Младше нас только Вовка с Лешкой. Им - по девять. Они тоже всегда вместе. Если не водятся с нами, то копаются вдвоем в мусоре, выискивая железки для своих игр. Вовка живет с матерью, Лешка - с матерью и отцом, который его часто бьет.
Из девчонок, кроме Аленки, есть еще Верка и Лика. Верке - семь или восемь лет, точно не помню. Она такая тихоня, что почти не показывается. А еще она не умеет разговаривать. Сначала ее все учили-учили, потом бросили. Так она до сих пор и молчит. Придет иногда, сядет и смотрит, как мы играем. Скажешь ей что-нибудь, сразу встанет, повернется и убежит. Странная какая-то. Лика из них самая старшая, ей - девять и я с ней тоже дружу, но только тогда когда пацаны не видят, а то еще будут дразниться, что для меня девчонки главнее.
Сейчас я сижу у себя во дворе и жду Витьку. Наш двор - это небольшая, очищенная от мусора площадка, на которой расположен дом моих родителей. Я конечно тоже в нем живу, но только зимой, когда на улице становится очень холодно. А летом я живу в большой деревянной бочке. Жить - это значит спать. Для других целей наши жилища из-за своих размеров не приспособлены. Когда поздней осенью я перехожу в дом, я часто просыпаюсь по ночам и слыша как от ветра все вокруг скрипит, трещит и раскачивается из стороны в сторону, испуганно жду, что вот-вот, сверху из темноты на меня посыпятся все эти коробки, банки, трубы, доски, прутья, куски шифера и иной хлам, и в такие минуты мне всегда хочется вскочить и выбраться из дома наружу, и только спокойное сопение спящих рядом родителей удерживает меня от этого шага.
Я огляделся вокруг. В воздухе носились большие черные мухи, то и дело стукаясь об меня, на земле деловито суетились крупные рыжие тараканы, жирные крысы время от времени неторопливо пересекали двор, помахивая хвостами. Все было как обычно.
Наконец появился Витька. Ворвавшись, словно вихрь во двор он, увидев меня, сразу же заорал:
- Толька! К нам какие-то дядьки пришли. Айда на площадь, они там с нашими взрослыми разговаривают.
- Какие дядьки? - не понял я.
- Да откуда я знаю? - разозлился Витька. Из далека откуда-то. Все взрослые на площадь пошли. И Денис с ними. Твой отец тоже там. Бежим быстрее.
Когда мы примчались на площадь, все население нашей свалки было уже в сборе. Незнакомцев было двое. Один из них, полный с опухшим и помятым лицом, сидел на большом камне, вяло отгоняя от себя мух листом картона. Вид у него был крайне усталый. На нем были брюки серого цвета и коричневый пиджак, и что удивительно, под пиджаком была видна рубашка. У нас тоже некоторые взрослые носят пиджаки, но одевают их на голое тело, потому что на свалке не так уж много одежды, чтобы напяливать ее предметы один на другой. Еще у мужчины на ногах были большие зеленые ботинки. Мы то обувь не носим до самых холодных дней, когда ходить босиком уже становится невозможно.
Что касается второго из гостей, то он практически не отличался от наших взрослых. Простое, с заплаткой на колене трико, безрукавка, изготовленная из обычной рубашки путем отрывания рукавов, босые кровоточащие ноги. Если б не то обстоятельство, что население нашей свалки так мало, что всех ее жителей я знаю в лицо, я бы наверное никогда, случайно встретив этого человека, не признал бы в нем чужого. В отличие от своего напарника этот мужчина стоял, и что-то говорил сидящим вокруг них людям. Там же я увидел отца. Чтобы остаться незамеченными, мы с Витькой залегли среди куч железного хлама и прислушались.
- Да поймите же вы, - говорил незнакомец, потрясая в воздухе руками, - без объединения нам всем конец. На сегодняшний день почти половина всех Городов обзавелись собственными мусороперерабатывающими комбинатами, и число их постоянно растет. Уже сейчас многие из живущих на свалках находятся на грани выживаемости. Если в самое ближайшее время не добиться закрытия этих комбинатов, свалки просто исчезнут вместе со своими обитателями. Если хотите знать, то речь уже идет о национальной угрозе. Для борьбы с этим явлением, то есть строительством мусорных заводов, нами создан Комитет национального спасения, в который вошли самые достойные граждане, в основном бывшие ответственные работники нашего бывшего правительства, бывшие депутаты различных парламентов, в общем - все люди уважаемые, известные своей принципиальностью, болеющие за народ и порученное дело. Оратор посмотрел на сидящего рядом с невозмутимым видом напарника и кашлянул.
- Так а от нас что нужно? - спросил Аленкин отец, - чтобы мы направили в Комитет своего представителя что ли?
- Нет, нет! - замахал руками выступающий.- Представитель уже есть. При этом он кивнул на сидящего рядом мужчину. Петр Петрович раньше возглавлял агропромышленный сектор в правительстве. Не понаслышке знает все нужды и чаяния простого человека. Достойный семьянин, хороший хозяйственник. Он и будет вашим представителем. А от вас требуется одно - отчислять часть своих доходов в пользу Комитета, чтобы его члены были освобождены от необходимости добывать себе пропитание, а все свои силы отдавали делу наших с вами интересов. А мы будем контролировать их деятельность, давать наказы, заслушивать на собраниях их отчеты о проделанной работе. Будут плохо работать - переизберем. Правильно я говорю, Петр Петрович?
Петр Петрович стряхнул с себя оцепенение, сладко потянулся и зевнул. - Да, верно говоришь. Так оно все и будет. И контролировать будете, и переизбрать сможете. Все для вас, все для народа. Давай, Сеня, трави дальше - закончил свою краткую речь кандидат в представители от нашей помойки и вновь задремал.
- Да я собственно все сказал, - развел руками Сеня. Хотелось бы послушать местных жителей.
- Ах, вы хотите послушать местных жителей, - встала со своего места тетка Жорки Проглота, - нате, выкусите. И она, сложив из пальцев фигу, показала ее гостям. Хватит, довыбирались.
- Правильно, - подхватил отец Дениса, - гнать их отсюда, чтобы и дорогу сюда забыли. Часть доходов им подавай. Да мне для вас и объедки жалко. Лучше бродячим собакам скормить.
Дальше заговорили все вместе, перебивая и перекрикивая друг друга. Среди шума можно было разобрать лишь некоторые фразы и отдельные слова. Из них мы с Витькой поняли лишь то, что наши гости имеют отношение к каким то сволочам, продавшим нашу страну. Единственное что мы не поняли, так это то, что такое страна и куда ее продали. Но все равно было обидно, ведь страна то была наша, то есть видимо принадлежала свалке на которой мы жили, а потом ее кто-то кому-то продал. Наверное, важная вещь эта страна, раз из-за нее столько шума.
Тот, кого звали Петром Петровичем, уже проснулся и испуганно озирался вокруг. Его напарник пытался что-то возразить, но это ему не удалось. Кончилось тем, что они оба бросились к выходу с площади. Уже на выходе Сеня обернулся и напоследок прокричал:
- Ну и черт с вами и с вашей помойкой. Идите к своему Городу и посмотрите. Там уже фундамент для завода заложили. Через три месяца вы все тут от голода ноги протяните.
- Врешь! - закричал кто-то из наших. - Нет там никакого фундамента.
- Есть, - не сдавался тот, - мы вчера там мимо проходили. И фундамент есть и строительство идет.
На площади воцарилась тишина. Гости благополучно удалились, провожать их никто не стал.
Увлекшись происходящим, мы с Витькой чересчур высунулись из своего укрытия и были застуканы моим отцом. Детям запрещалось находиться на площади, и нас с позором выставили за ее пределы. В завершении отец дал мне подзатыльник и пообещал разобраться со мной вечером.
Мы околачивались еще некоторое время невдалеке, строя шалаш из всего, что попадалось под руку. Потом шалаш рухнул, чуть не придавив меня, и мы с Витькой, потеряв всяческий интерес к строительству, разошлись по домам.
Мать с отцом пришли поздно. Я сидел в бочке и не стал выходить, чтобы не напоминать отцу о его обещании хорошенько всыпать мне. Но отцу видимо было не до меня. Он озабоченно расхаживал по двору, обсуждая с матерью услышанную сегодня на площади новость о строительстве мусороперерабатывающего завода. Из их разговора я понял, что уже после нашего изгнания, то есть меня и Витьки, было решено выслать на место строительства несколько человек, с тем, чтобы убедиться в достоверности сказанного сегодняшними гостями. И если услышанное подтвердится, то следом идти и всем остальным, включая и детей.
- Разобьем палаточный городок, и будем пикетировать стройку, - сказал отец. Днем будем стоять с транспарантами: "Заводу - нет! Свалке - да!" и "Даешь отходы!", а ночью - жечь костры. Посмотрим, кто - кого.
Я представил себе эту картину, и мне захотелось, чтобы завтра наступило уже сейчас. А потом пошел дождь и я с досадой подумал, что если дождь к утру не прекратится, то весь наш поход к Городу может закончиться, так и не начавшись. Не бездомные же мы, в самом деле, чтобы тащиться под дождем черт знает куда.
|
|