Эх, с чего начать-то? Ай, да ладно, начнем, как в сказке… В тредевятом царстве, тридесятом государстве… Нет, это, вроде бы, не отсюда… А-а-а, вот… Жила-была не свете девочка, а звали ее… Ну, пускай, Олеся. Чем хуже Алисы? Всегда прилежная, послушная, училась хорошо. Стоит ли говорить, что родители не могли нарадоваться такому замечательному чаду. Все вроде бы чин-чинарем, да вот с самого детства казалось Олесе, что по-настоящему-то никто ее и не понимает. Не то, чтобы ее и взаправду не понимали, хотя, чего таить, случалось – тогда она надувалась от обиды, и начинала зло топать ножками – просто ей казалось это очень унизительным, когда тебя не понимают. Как же доказать всем что она уже выросла и ее мнение заслуживает внимания?
Однажды, спешно собравшись, Олеся отправилась покорять «Мир взрослых».
Под лежачий камень коньяк не течет… или нет, опять не то… Только Олеся успевала поглотить одни знания, как становились они ей скучными до несварения, и она жадно тянулась к чему-то новенькому. А новенького-то в наш душевнобольной век уж навалом! В общем, многих обошла она на этом тернистом пути «от балерины к секретарше», и уже в неполных восемнадцать годков сработала себе карьер… точнее, карьеру. В знаниях и умениях значительно превзошла своих сверстников. Да что там эти сопливые недоумки, многие взрослые теперь дорожили ее мнением!
И все бы ей жить-нетужить, да радоваться, какой там… Наметился на захламленном чердаке ее чувств острый дефицит сердечною теплоты, и… опять этого, трижды проклятого, понимания. Как оторвали Олесю от материнской груди, так тщетно пыталась она отыскать в окружающей трясине подобную амброзию. Нет, конечно же, все ее просто обожали, впрочем, принимала она это, как должное. Не хватало Олесе другого, того, о чем знала только она… и Он…
И однажды Олеся повстречала того, кто уловил чуткое движение ее души, подхватил, и повел в танце… Она забыла обо всем. Она боготворила. Танец заворожил ее настолько, что иные стремления откатились на второй план. Ничего, кроме блаженства, растворения, ощущения себя наполненной и нужной.
Захваченная танцем, она продолжала кружиться, когда он уже закончился, и понимание этого застигло ее врасплох.
Она остановилась и посмотрела на мир пустыми глазами… Как же так, она отдала танцу всю себя, а взамен получила опустошенность?..
Прошло время. Оно не залечило рану, а только затянуло ее. Олеся поняла, тот, кто ушел, ей уже совсем не нужен… но с собой он унес ее доверие, открытость, понимание, принятие, а главное… веру в честность и бескорыстность…
«Мир взрослых – он такой, - говорили ей, - жестокий и коварный. В нем нельзя доверять никому, а тем более открываться перед кем-то – наплюют, нагадят, используют и выбросят!»
«Теперь у меня есть опыт, - отвечала Олеся, - я вижу всех вас насквозь, теперь никто не сможет обмануть меня, потому что я сама буду обманом! Я стану отражением вашего пустого, лживого и бессмысленного «Мира взрослых»! Я буду играть. Играть в любовь, в понимание, в искренность, играть так виртуозно, что вы поверите, вы не сможете не поверить! Нет, я не желаю вам зла, напротив, я хочу, чтобы вы были счастливы, хотя пока не понимаю, как это седлать. И, пока я не пойму этого, вы будете страдать. Только вы, а не я. У меня теперь есть защита – я не верю в ваши чувства!»
Отныне так она и делала. Предоставляла мужчине то, что он хотел – превозносила до небес, давала почувствовать себя умным, замечательным, таким нужным, незаменимым, единственным… И, когда мужчина открывался для нее совершенно с другой стороны (именно с той, которую она ждала), она теряла к нему всякий интерес, классифицировала под определенный вид (таких видов у нее, понятных и предсказуемых, скопилась целая энциклопедия «Млекопитающие – вид - мужчины – подвид – (например) членоблудные»), и, легким изящным движением переворачивая ладошку, скидывала его с небес…
Олесе было мерзко и противно от всего этого, но… по-другому она уже не могла! А самое ужасное, что она понимала, что сама делает мир таким, каким его видит, и притягиваются к ней те, кого она притягивает…
Под толстой коркой льда сердце обливалось кровью, душа протестовала, но Олеся упрямо продолжала обвинять в этом не себя, а весь мир вокруг. Но как не крепка была выстроенная ей защита, сквозь нее из глубины пробивался призрачный лучик надежды. Она свято верила в то, что среди лживого все же есть то настоящее, которая она подсознательно продолжала искать.
Олеся знала о мамонтах, о том, что живут они где-то далеко, прячутся от людей в своих норах, и с ними всегда есть Единственная. Иногда они появляются в миру, но только, чтобы на мгновение коснуться обнаженной души и исчезнуть навсегда… Ей грезилось быть рядом с одним из таких мамонтов, утонуть, забыться во взаимных касаниях душ и тел. Как хотелось ей стать той Единственной и быть всегда-всегда рядом…
И однажды, неожиданно-негаданно, Олеся увидела мамонта…
Она поспешила к нему навстречу, а он призывно затрубил в ответ.
Они разговаривали, и Олеся узнала, что на заре времен мамонты были друзьями человека, и люди поубивали их почти всех, а те, кому удалось схорониться, внешне стали совсем неотличимы от людей.
Сначала ей было хорошо, он коснулся ее души, это было приятное прикосновение. А потом заговорила мерзкая рана в сердце, и, ухмыляясь, вернулся «Мир взрослых». Олеся невольно потянулась за своей энциклопедией… и, сама не замечая, принялась рыть огромную яму, вбивать в ее дно заточенные колья, и прикрывать сверху ветками и листьями…
Но мамонты на то и мамонты, чтобы за несколько сотен веков научиться распознавать человеческие ловушки…
- Иди ко мне! Сделай всего шаг навстречу! Я призываю тебя! – сказала Олеся, стоя по другую сторону искусно замаскированной ямы.
- Мне знакома боль твоего сердца, - беззлобно протрубил мамонт, – она так же стара, как и сам мир… Ты призываешь меня болью, а боль рождает только ответную боль… Я знаю, ты всегда плачешь после того, как убиваешь мамонта…
- Ничего ты не знаешь! – не на шутку рассердилась Олеся. - Ты далек от того, что чувствую я! Потому, что у тебя есть Единственная!
- Мамонтам совсем не чужды человеческие чувства… - грустно ответил мамонт. - Иногда они плачут, как дети, почти без повода, а окружающие думают, что соринка в глаз попала…
- Шагай! – топнула ногой Олеся. Иногда они продолжала вести себя по-детски.
Он мог убить ее одним ударом хобота, но никогда бы не сделал этого. И если быть совсем откровенными, ему хотелось шагнуть, хотелось облегчить ее боль. Потому, что шаг навстречу, даже если это шаг в пропасть, утыканную смертоносными кольями, все равно остается шагом навстречу…
Но у него была Единственная - а мамонты самые верные из всех земных созданий, что продолжают бродить под солнцем - шаг вперед стал бы шагом от Нее.
В тот момент он не боялся смерти, он думал о своей Единственной. А иначе он не был бы мамонтом! Поэтому он отступил назад…
- Извини, в придуманном тобой «Мире взрослых» нет места мамонтам, - сказал он, и печально добавил, - конечно же, живым мамонтам… И если тебе станет грустно… или весело, приходи в мой мир, но оставь в своем его ловушки…
Глядя ему вслед, Олеся с грустью задумалась над тем, какой из всех миров самый настоящий…
А может, не задумалась, или задумалась, но совсем о другом…
Да, и кто вообще знает, как заканчиваются эти сказки…
___________________________
|
|