Паша никогда не хотел становиться супер-героем. Нет, конечно, в детстве и его не минуло желание стать шпионом, космонавтом, военным или на худой конец специалистом по атомной энергетике на засекреченном объекте. Он так же, как и все мальчишки его возраста, хотел щеголять в новой униформе, бороться с космическими пиратами, спасать Галактику от полчищ пришельцев и быть предметом обожания прекрасных блондинок с большой грудью. Но эти желания растаяли с возрастом, и ничто, кроме скорбных вздохов старушек у подъезда («время-то идет»), не напоминало о них больше. Остались разве что мечты о блондинках, но не о том рассказ.
Пожалуй, стоит начать с удивительного случая в метро. Не так давно в минской подземке развесили на поручнях пластмассовые ручки. Видимо, чтобы держались низкорослые граждане и дети, стремящиеся подрасти. Естественно. Предприимчивые товарищи из местного рекламного отделения не преминули воспользоваться возможностью задействовать для своего бизнеса появившуюся лишнюю площадь. Поэтому спустя неделю после нововведения между прозрачными пластинками каждой из ручек обычно уже помещалась яркая, зовущая картинка. За одну из таких рекламных ручек и решил уцепиться Паша, втиснувшись как-то в переполненный вагон пятничным вечером, около шести. То, что на обратной стороне ручки, которую наугад схватила его пятерня, красовалась какая-то надпись, ничуть не показалось ему необычным. Паша прочел кривую надпись от руки «Ты избран», широко улыбнулся человеческой сноровке, позволившей залезть шариковому стержню даже сквозь узенькую щель между пластинками, и отвернулся. Надписи он не придал абсолютно никакого значения, а зря. Потом она часто являлась ему в сновидениях.
Свое шестнадцатилетие Паша решил не отмечать. Мама испекла вкусный пирог с вишневым вареньем к ужину. Отчим пожал Паше руку с обычными своими словами «Ну, ты наконец стал взрослым». Паша слышал эти слова уже года три, и потому не удивился. После того, как их бросил настоящий отец, вот уже десять лет, как Паша не слышал ругательств в свой адрес, но иногда от притворно-слащавой манеры новой главы семьи его просто воротило! Часов в восемь позвонила бабушка – мамина мама , жившая в соседнем городе, - и минут пять быстро тараторила в трубку поздравления. Паша слушал впол-уха, потом отдал трубку маме, а сам пошел к себе в комнату. Настроения не было никакого. Листая старые фотоальбомы с прежнего места жительства, Паша грустно пялился на ночное небо и пил морковный сок, чтобы улучшить зрение. Когда на темном фоне сверкнула крохотная искорка, Паша загадал желание, три раза смачно сплюнул через плечо, чтобы сбылось и пошел спать. Больше в тот день ему никто не звонил.
Заметьте, некоторым вещам и событиям, случающимся в жизни, мы порой не находим объяснения. Странные и загадочные в детстве, после определенного возраста они уже не несут в себе той прежней таинственной и ужасности, и потому вызывают самое большее улыбку. Тем не менее, опасность для нас они продолжают представлять, а спастись, накрывшись одеялом, как в детстве, мы уже не можем – потому что не верим в такую простую возможность. Мы забываем такие события…
А Паша помнил. С некоторых пор он начал вести дневник, куда записывал все зловещие и непонятные события, в центре которых вдруг оказался. Когда количество записей перевалило через полсотни, Паша начал бояться. Чувство собственной беспомощности и беззащитности крепло с каждым днем. Если ранее Паша был просто неразговорчив, теперь он стал молчалив. Даже разговор сначала с мамой, потом со школьным психологом, и наконец с участковым не прояснил ни для окружающих, ни для Паши ничего. В конце концов некоторую Пашину угрюмость и дома, и в школе начали списывать на переходный возраст вкупе с грядущим стрессом поступления. Всех это устраивало. И только Паша продолжать множить в общей клетчатой тетради свои страхи.
Настала зима. Как это всегда бывает, сны про бесконечное падение сменились кошмарами про бесконечный бег по коридорам в поисках несуществующего выхода. Паша прочитал «Омена» и нашел три сросшиеся родинки у себя на внутренней стороне бедра. Естественно, движимый мучительной мыслью об ужасных совпадениях, он заглянул и в паспорт, но там цифры на удивление не совпали со зловещими тремя шестерками. Дату Пашиного рождения как 27 июня подтвердила и мать, и заведующая ЗАГСа Центрального района, поэтому через некоторое время юноша успокоился, но продолжал ждать от жизни очередного подвоха.
А время шло. Тонкие черные тени числом двенадцать продолжали появляться из углов Пашиной комнаты ровно в 21.15, разговаривали с ним о Ницше, строении атомов азота, ускорении свободного падения на Меркурии и лесбийской любви, о музыке и Боге. Многого он не понимал, записывал в дневник и потом искал в старых книгах университетской библиотеки, а потом в интернете. Друзья считали его слегка чокнутым и звали с собой только на Хеллоуин. С девушками было еще сложнее. Грязные ухаживания одной из уборщиц мужского туалета он отверг еще на втором курсе. Больше к нему не цеплялись, только судачили, а про свои ночные бдения он не говорил никому, чтобы не давать лишних поводов для слухов. По улице он обычно шел, глядя под ноги, собирал по дороге разнообразный мусор, чтобы сложить дома новый рисунок по полу своей комнаты. Поэтому даже злобные оборотни новостроек обходили его стороной, хотя и скрежетали зубами от бессильной ярости. Волшебный круг делал свое дело.
Пашу, кстати, всегда удивляли, сколь бесстрашно и беззаботно ходят люди по улицам, среди духов, привидений, ведьм, колдунов и чертей. Как удивительно бесшабашно они проходили по вот-вот грозившему рухнуть ветхому мосту, подточенному древесными червями, как они кладут камни фундаментов на землю, которая стонет под их гнетом так, что закладывает уши, как они валят столетние деревья, тем самым подставляя себя под удары древней, но от этого не менее мощной, магии друидов. Люди делали чудовищные вещи, расплачиваясь своими жизнями, и умирали, не понимая, откуда берутся неизлечимые болезни, стихийные бедствия, несчастные случаи…
Обреченных узнать было легко. Нимб возмездия над их головой медленно созревал, становился все ярче и короной освещал в толпе на протяжении последних суток жизни. Видя таких достаточно часто, Паша никогда не отворачивался.
Он давно не читал газет и не смотрел телепередач. Связь с внешним миром Паша поддерживал через домашний компьютер, рассылая электронные письма по случайным адресам. Были и другие увлечения. Его стихи, охарактеризованные одним из редакторов как «предзнаменование», публиковались в мелких городских газетах редко, но постоянно. Люди читали, содрогались от беспричинного ужаса, охватывавшего их тела и души при этом, замирали и плакали в ночи, но неизменно шли за новым номером. Смерть притягивала их, как притягивала все живое вокруг.
Головные боли тем временем становились все невыносимее. Надоедливые белые мухи, беспрестанно порхающие перед глазами, заставляли Пашу отмахиваться, пугая окружающих. Посторонние звуки, которые не слышал никто, кроме него, не давали Паше покоя. Стоны, издаваемые Пашей во сне, регулярно поднимали на ноги соседей. Его избранность вышла за пределы детской комнаты, и родители наконец забеспокоились. Медицинское обследование ничего не показало, что совсем не удивило Пашу. Доктора смущенно качали головами, обсуждая возможные диагнозы, пока мать не решила отвести Пашу к знахарке. Когда ведьма в ужасе упала на пол, раскидав карты и закрыв выжженные глаза руками, Паша понял, что все же может обороняться. Однако… скорая увезла вместе с неумелой гадалкой и мать. Спустя еще полгода пьяного отчима сбила машина, и Паша остался один.
Сначала он держался. Работа в офисе, полученная по распределению, позволяла ему сохранить хоть какой-то распорядок дня, чтобы окончательно не потерять связь с реальным миром. Но время шло, и разговоры с Теми, Кто приходит Ночью удлинялись и удлинялись, пока Те не остались с Пашей и днем. Сновидения становились все ярче, рельефнее и контрастнее, а взгляды людей глаза в глаза, которые он ловил на себе по дороге на работу, - все более пугающими. Паша стал избегать солнечного света, похудел, осунулся и в конце концов взял отпуск за свой счет. С его уходом многие в офисе вздохнули с облегчением.
Он продолжал жить наедине со своими страхами и снами, в полумраке однокомнатной квартиры, которая быстро пришла в запустение. Иногда он раскрывал шторы и смотрел вниз, на проспект, который так же часто менял названия, как и рекламные надписи на растяжках. Жизнь гудела внизу, доставляя Паше смутное беспокойство. Когда в квартире отключили свет и воду, стало спокойнее. По ночам Паша разговаривал с гостями, при свете восходящего солнца делал записи в дневнике, днем забывался в короткой дреме. В один из приступов одиночества он разбил зеркало в ванной, и понемногу начал забывать, как выглядит человеческое лицо. В один из вечеров на противоположной стороне проспекта непродуманно обустроили круглосуточную подсветку зданий, и жизнь Паши в постоянной игре света и тени окончательно превратилась в пытку.
Он решил сходить в церковь. В какую? Какая разница? Одев свой любимый черный костюм, не обращая внимания на огромных рыжих тараканов, нагло прыгавших по вешалкам, Паша толкнул входную дверь. Хохот за спиной тотчас смолк.
Улица встретила чужака всепроникающим ярким солнцем, которое даже через темные линзы заставляло сильно щуриться. С удивлением Паша заметил, что на ветках кустов и деревьев набухли влажные зеленые почки. Уже весна? Паша не отслеживал, сколько времени прошло с тех пор, как он последний раз покидал квартиру. Тут же он поклялся себе на обратном пути купить отрывной календарь в Цуме и позвонить на работу, чтобы выяснить, сохранилось ли за ним место. Старушки у подъезда что-то хрипло залопотали Паше вслед, но он не обернулся. Спицы в их руках быстро мелькали, продолжая ткать чью-то судьбу. Паша искренне надеялся, что нить не оборвется.
Пару раз он чуть было не провалился в Зазеркалье, наступив на темные поверхности невысохших за ночь луж. Один раз дети пытались его убить футбольным мячом, целясь в голову, но Паша уклонился. Со стороны реки тянуло леденящим холодом. Моторы иномарок ревели совсем рядом, за бордюром проезжей части, но не могли его сожрать и бессильно тявкали, уносясь вдаль. Надписи на дверях подъездов указывали Паше места охоты подземных чудовищ. Он шел вперед.
Храм на Немиге застыл перед страждущим в какой-то особенно звенящей тишине. Вокруг – ни души, калитка закрыта. Видимо, сегодня службы не будет. Оно и к лучшему. Сжав зубы, Паша позвонил, и, не дождавшись результата, осторожно приподнял щеколду. Двигаясь по мостовой двора к зданию, Паша кожей чувствовал, что за ним наблюдают, но не уменьшил шага, не изменил направления. Два удара в украшенную резную дверь эхом заставили его самого согнуться в три погибели, хватаясь за живот. Упали и разбились очки. Словно набат, каждый удар грохотом взорвался у него в голове, переворачивая содержимое. Суровая мощь плющила и корежила в человеке все нечеловеческое, выпестованное им самим за все эти годы одиночества. Скользя пальцами в собственной блевотине, Паша скрючился на коленях у входа и мутным глазом оглядел двор. По-прежнему никого. Надо убираться.
Оставляя мокрый след, Паша, тяжело дыша и постанывая от болей под сердцем, понемногу отползал, пятясь назад. Каждое движение причиняло боль, словно у новорожденного. Сознание затуманилось, осталась единственная мысль – ползти, ползти! Никто не знает, что будет, если остановиться…
Только у самой ограды, взявшись рукой за железные прутья калитки, Паша смог подняться на ноги. Оглянувшись, он скорчил злую рожу изображениям на белых стенах и в смятении закусил губу. Сознание прояснилось. Итак, Бог не принимал его.
-Бог примет тебя,- раздался негромкий голос.,- Ищите и обрящете.
Сбоку, на тропинке, огибающей здание, стоял невысокий человек – темноглазый и темноволосый, в темной одежде священника. Лицо его было Паше смутно знакомо, хотя откуда?..
-А ты кто такой, -спросил Паша, - святой отец?!
Голова все еще гудела от последнего удара, да и притихшие было Пашины тени, непременные спутники числом двенадцать, разом заголосили, мешая ему расслышать ответ. Дневник, спрятанный под рубашкой, начал жечь тело, но Паша не обращал внимания на него.
-Что?
Священник продолжал плавные пассы руками, приговаривая при этом в бороду, похоже, он призывал Пашу следовать к нему по тропинке. Поняли это и тени, поплотнее обступили Пашу и взвыли пуще прежнего. Беззвучно заплакали иконы на стенах храма.
-Ты… должен…. Сам…
Паша сплюнул под ноги – на святую землю, и взялся за ручку, потянув калитку на себя. Он узнал человека в одежде священника.
-Тебе надо – ты и иди, - яростно прохрипел Паша. Сделав шаг за порог, он тотчас почувствовал, как резкая боль противостояния несколько отпустила и сразу вернулось прежнее, знакомо тянущее ощущение стесненности в груди. Тени одобрительно загудели, и сгрудились за спиной, словно подталкивая его вон. Дневник под рубашкой мгновенно остыл, оставив на коже опаленный след в виде перевернутого креста – того, что был нарисован детской рукой на обложке.
Священник горестно покачал головой, развернулся и скрылся за углом храма.
Паша рассмеялся, и его воинство тут же принялось вторить ему звериными голосами. Отвернувшись от храма, он взмахнул полой пиджака, словно крылом, и сделал свой первый шаг наружу. Восторженно закаркали вороны. Лунный календарь начал свой отсчет – отсчет времени нового правления. Псы за спиной идущего уже жаждали крови.
Темноволосый священник беззвучно рыдал у алтаря с распятием. Прозрачные капли собирались на концах изваяния и, срываясь, подали на постамент, оставляя на нем темные следы. За оградой храма, отделяющей маленький мир от большого, уже начинался пожар, и вина за это полностью лежала на плачущем. Ни там, ни здесь он так и не смог стать настоящим отцом.
|
|