Полемическая заметка в редакцию газеты «Панорама» в ответ на критику Яном Торчинским стихотворения Иона Лазаревича Дегена «Мой товарищ»
Мой товарищ
Мой товарищ, в предсмертной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей...
Ты не плачь, не стони – ты не маленький,
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай-ка лучше сниму с тебя валенки:
Нам еще наступать предстоит!
Ион Деген
Из голубой аорты
Льется сиянье дня.
Мама, я, знаешь, мертвый,
Ты вспоминай меня...
Иннокентий Светланов
Прежде, чем обсуждать предложенную Редакцией тему, позволю себе выразить удовлетворение тем фактом, что уважаемый коллега по поэтическому цеху защищает свою позицию столь ярко, с явным неравнодушием и высокими моральными критериями по отношению к обсуждаемому вопросу.
Однако, попробую, впрочем, без особой надежды переубедить человека, уже не один десяток лет столь твёрдо стоящего на позициях осуждения стихотворения И. Дегена, дать отличную от представленной им оценки происшедшего во время войны гипотетического, впрочем и несомненно, имеющего множество аналогов, эпизода.
Мне кажется, что большая тяжесть «преступления» снятия валенок связана с некой неопределённостью факта смерти лежащего на снегу бойца. Семантический разбор отдельно взятых слов, вне общего контекста и духа стихотворения, может привести читателя к той резко отрицательной реакции на поступок «товарища», которой и является камнем преткновения.
Но для всех ли? Стихотворение, «оглушившее» непосредственных участников и героев тех реальных событий, не могло стать таким популярным, неси оно в себе заряд их неодобрения.
Я не случайно вынес в эпиграф строки из стихотворения поэта, обращающегося к живым уже из небытия. Справедливо и обратное: не только в поэзии, но и в реальной жизни, мы адресуем слова прощания, клятвы и просьбы к покинувшим этот мир людям. Никого не удивит, скажем, фраза: «Прощай, друг! Я отомщу за тебя...» Так что просьба «не звать понапрасну друзей», как и все остальные слова, обращённые к нему, не означают, что адресат ещё жив и, тем более, находится в сознании. А если уцелевший (пока) друг в пылу атаки или по причине своей медицинской неосведомлённости принял тяжело раненого бойца за мёртвого или умирающего, делает ли это его подлецом?
Однако, давайте вернёмся на поле брани (в прямом и переносном смыслах).
Из рук раненого (или убитого) товарища подхватывалось знамя, забиралось оружие, с которым шли в бой. Мой отец, ушедший добровольцем в первые дни войны на Первый Ленинградский фронт, рассказывал мне о том, что оружие было далеко не у каждого бойца, идущего в атаку.
«Там подберёшь...» - говорили новоприбывшим защитникам отечества офицеры формирования. Вот и подбирали то, с чем и в чём идти дальше, и в этом контексте валенки, в которых пареньку предстояло идти в бой, также являлись жизненной необходимостью, стратегическим, так сказать, оружием. Мародёрство? Но мародёрство есть, прежде всего, грабёж с целью наживы. Кто назовёт грабежом поступок, в ходе которого солдат на поле боя, не имеющий ни малейшего представления о своей дальнейшей участи, с мыслью о предстоящем наступлении снимает с мёртвого (умирающего) товарища валенки, ценность которых лишь в том и состоит, что в лютый мороз они сослужат добрую службу тому, кому «ещё наступать предстоит»? В кого Вы бросаете камень, уважаемый критик?!
Теперь перейдём к собственно личности автора, написавшего это «беспокойное » стихотворение. Человека, ушедшего в 16 лет добровольцем на фронт, в разведку, а затем ставшего командиром танковой роты, награждённого орденом Красного знамени, тремя орденами Отечественной войны, Крестом Грюнвальда, Медалью «За отвагу» и ещё множеством боевых наград, изуродованного многократными ранениями и после этого ставшего Доктором медицинских наук, профессором, одним из ведущих специалистов Израиля в области травматологии, невозможно обвинить в недостойных помыслах и действиях или потаканию таковым. Автор – это, безусловно, Человек, перед которым не зазорно снять шляпу любому бравому борцу за высокие идеалы. Да просто вглядитесь в фотографии, любезно предоставленные Редакцией. Перед нами Личность, лицо высоконравственного, умного, принципиального и доброго человека...
Что можно к этому добавить?
|
|