Действие равно противодействию
Рядовой Бокарев!
Я!
Ко мне!
Есть!.. Товарищ старший лейтенант! Рядовой Бокарев…
Отставить…Рядовой Бокарев!
Я!!
Ко мне!
Есть!!..Товарищ старший лейтенант!! Рядовой Бокарев по вашему...
Отставить… Рядовой Бокарев!
Я!!!
Ко мне!
Есть!!!..Товарищ старший лейтенант!!! Рядовой Бокарев по вашему приказанию прибыл!!!
На место шагом марш!..
Рядовой Бокарев!
Я!!!
Сесть!! Встать!! Сесть!! Встать!! Сесть!! Встать!! Живее! Сесть!! Встать!! Сесть!! Встать!! Сесть!! Встать!! Живее! Сесть!! Встать!!..
Рядовой Бокарев!..
А ночью солдат плакал. Тихонько, чтоб никто не услышал.
Это жестоко, я человек! шептали губы…
У офицера была жена.
Миша, сходи в магазин, говорила она.
И он шёл.
Миша, у меня голова болит!
И он мыл посуду.
Миша, ты глуп как пробка!
И он съёживался и делался похожим на побитую собачонку…
Жена часто уходила из дому. Офицер оставался один. Ему становилось жалко себя, и он бормотал, всхлипывая:
Это жестоко, я человек!..
Его жена уходила не в театр. Его жена уходила к солдату Бокареву. Солдат сосал из его жены деньги. Солдат обзывал его жену шлюхой. С солдатом его гордая жена становилась похожей на побитачонку…
А когда, опустив голову, вся униженная и обплёванная она плелась домой, ей становилось жалко себя, губы её вздрагивали, и она шептала:
Ах, как это всё-таки жестоко! Я ведь тоже человек!..
Крепостной
Надоела Москва. Надоело это скопище. Надоела тоска. Уехать бы. И уехал. Не в геологоразведку. Не на лесоповал. Не в Австралию. За город. Дальше нельзя у меня семья. За городом хорошо. Там природа. Мы беглецы. Нас целая электричка. Девушка из природы машет нам рукой. Она босая. Она милая… Это она мне машет. Вот возьму сейчас и спрыгну. И буду у неё учиться махать рукой незнакомым людям. И буду учиться жить, не спрашивая зачем. Просто жить. И будем мы собирать ягоды и петь песни. И не будет Москвы, и не будет моей тоски. Будет она, и буду я. И будут дети. И вся жизнь пройдёт, как песня. И я научусь жить ощущениями…
Но пока я думал, мы уехали от моей девушки. Я опоздал. Я всегда опаздываю. Я думаю.
Потом я где-то слез и вошёл в природу. Деревья росли. Птицы пели. Комары пили мою кровь. Каждый делал своё дело и грелся под солнышком. Один я, неполноценный властелин природы, мучился. Один я спрашивал зачем? Я был глупее их всех. Все жили: комары жили, деревья жили, птицы жили, девушка жила, а я думал. Я чего-то здесь не понимал. Чего-то очень простого и общедоступного. Чего-то самого главного. И я смутно помнил, что я это тоже понимал. Давно. Когда был ребёнком.
И я вернулся в Москву. И я понял: мне нельзя уехать. И дело здесь не в семье. Дело во мне самом. Я крепостной. Мой помещик я. Мне нужно…
А что мне собственно нужно, хотел бы я знать.
Лишний
Человек вернулся с работы и вошёл в пустую комнату. Он каждый день входил в пустую комнату. Вчера. Позавчера. Десять лет назад. По комнате летала пыль. Пыль светилась на солнце. Радость прошла. Она всегда проходила. На работе были люди.
Человек подошёл к окну. Внизу копошилось милое человеческое стадо. Человека потянуло к стаду…
Люди шли. Одни медленно. Другие быстро. Медленно, которые были вдвоём. Быстро, которые были одни. Они спешили стать вдвоём. До человека никому не было дела. Человек был лишним.
Человек зашёл в телефонную будку. Человек набрал свой номер. Человек спросил себя. Человеку сказали, что его нет. Человек каждый день звонил себе. Человек вернулся домой.
А вам кто-то звонил, сказали соседи.
Человек улыбнулся. Человек вошёл в пустую комнату. Солнце зашло. Человек лёг на диван. Пустота схватила его за горло.
Это началось недавно. Нервы стали сдавать. Раньше он не боялся одиночества. Он стремился к нему. Он гордился им. Мужчины и женщины тянулись к человеку. Человек был интересен. Человек их презирал. Людям надоело. Люди отвернулись. С недавнего времени нервы стали сдавать. Стало невыносимо…
Человек встал. Захотелось хоть кого-нибудь. Человек пошёл в магазин. По рублику.
Когда купили бутылку, человек повёл их к себе. Люди выпили, поболтали и разошлись. Человек пошёл в магазин.
………………………………………………….
Было поздно. Последняя партия посетителей собиралась уходить. Человеку стало страшно.
Ночуйте у меня! попросил он.
Человек просил заинтересованно. Людям это показалось странным. Они встали и пошли.
Не пущу! закричал человек и повис на последнем.
Да отвали ты от меня! брезгливо поморщился парень и с силой оттолкнул его от себя.
Человек упал на пол и захрапел.
Сообщающиеся сосуды
Каждый лист разделён на две половины. В левой половине –очень много имён. В правой – гораздо меньше. В левой половине – «за здравие» в правой – «за упокой». Время от времени кого-то из левой половины вычёркиваю, а в правую – вписываю. А из правой никогда никого не вычёркиваю. Только вписываю. Раньше в левую половину я тоже вписывал много имён. С годами – всё меньше, и меньше, и меньше. Скоро уровни в обеих половинах сравняются, а там всё потечёт в обратную сторону. В правой половине будет очень много имён, а в левой гораздо меньше…
Кто-нибудь впишет меня в правую половину.
Страхи
Выйду на улицу – меня убьют.
Стану переходить улицу – попаду под машину.
Усну – а в ушную раковину заползёт таракан.
А обратно выползти не сумеет.
И, невольник чести, гнездо совьёт, призовёт тараканиху условленным знаком – и устроят помолвку…
И действительно могут убить, задавить, заползти…
Но так же жить невозможно.
* * *
Мне есть, что спеть, представ перед Всевышним,
Мне есть, чем оправдаться перед Ним…
А у Всевышнего гитары не оказалось.
Афоризм
Из всех возможных злодеев царствуют наименьшие.
И затворит двери (Лк. 13,25)
Хотел пойти в церковь, но жаль было долго стоять.
Всё тянул и тянул.
Чаю попил.
Посмотрел телевизор.
Потискал жену…
А когда подошёл к дверям – их уже закрывали.
Умные люди
Иов Сукачов перебегал улицу в неположенном месте и попал под машину.
Ноги отрезали.
Его навестили друзья.
– Сам виноват, Иовушка, – сказали они со вздохом.
Конечно, сам виноват…
А ног нет.
Человек с двоящимися мыслями
…Как расстроенная мандолина, как маяковский, перестаньте орать стихи, вы же не румынский оркестр – пьяный человек.
Не люблю пьяных человеков, хотя кому какое дело до моей любви или нелюбви.
Товарищ капитан, за время моего дежурства в роте никаких происшествий не случилось, за исключением – рядового Красикова убило током.
Я, такой-то, такой-то, не люблю пьяных человеков. За исключением бывальщины, когда… вы меня понимаете?
Мы – заматерелые московские мужички, которые до сих пор, на шестом десятке, называют друг друга ребятишками. Ну а как же, с позволения сказать, ребятишечкам не выпить? О чём тогда они будут беседовать сердцеведчески?
У нас сломался телевизор, и мы с мужем учимся общаться на языке, – сказала как-то знакомая моей молодости. Так не вечно же ломаться телевизорам…
А как выпили ребятишечки – жизнь покрывается радужным блеском, и мир прекрасен, и мы не из последних рыжих в этом мире, и его хочется обнять в лице моего симпатичного собутыльника с мочеиспускающими глазками, которые Блок почему-то назвал кроликовыми, и в течение вечера мы будем вскрикивать, стучать кулаками и прочее, что требуется в подобной ситуации. Подобное – подобным, и я для него так же хорош, как он для меня, и стоит жить, и работать стоит на этом свете ради таких вечеров. Поэтому люди и любят напиваться, особенно – если с ранимой душой, которой даётся печаль…
А не замечаешь ли ты, что заврался совсем, старое трепло?
Всё это было, было, было, да быльём поросло. Всё, что было, всё, что пило, всё давным давно уплыло. Ведь ты давно уже не любишь напиваться, хотя и, тем не менее, напиваешься. Оба собутыльника тебе глубоко противны. Он – меньше, ты – больше, потому что счёт к себе длиннее: когда ты ударяешь стопарём по стопарю и предлагаешь выпить за то, что вас так мало осталось и вам больше не на кого положиться, возьмёмтесь, дескать, за руки, друзья, – ты ж прекрасно понимаешь, что врёшь. Ничего прекрасного в этом мире и в вас, его представителях, нет и в помине; оба вы – старые козлы, расстроенные мандолины, румынские оркестры, а ты ещё и враль безпробудный в придачу, со своими друзьями, которым необходимо взяться за руки…
А они, пьянчуги, на фальшь чувствительны, они прекрасно тоже чувствуют, что вызывают во мне омерзение, и от этого сам я им не очень-то приятен, надоедливый слабохарактерный милиционер, третий лишний, резонёр-моралист, «нет, брат, ты не ругай меня фетюком».
«Да когда ж вы покинете нас наконец, ваше сиятельство?»
Да я б с удовольствием, ребятушки, да идти-то мне некуда. Я здесь прописан, а другой хаты у меня нет. А за окном не Александровский сад, а – холод, тьма, белое безмолвие.
Счастье
(роман)
…………………………………………………………..
……………………………………………………………
…………………………………………………………….
…А утром его расстрелял будильник.
Старые счёты
Он был мне очень близким человеком. Настолько близким, что я часто думал о нём всякие гадости. Или сплетничал, если был уверен, что ему не передадут. Однажды он заболел неизлечимой болезнью. Дни его были сочтены. Но Божий счёт – не наш счёт, и прожил он ещё долго. И стал надоедать мне, стесняя мою свободу. И по вечерам, когда вспыхивал в темноте голубой, как экран чёрно-белого телевизора, зловещий мерцающий глаз, я бормотал, оглядываясь, на двери оглядываясь:
«Когда ж ты умрёшь?»
И он умер. И теперь знает всё…
Когда-нибудь мы обязательно встретимся. Я ему поклонюсь, а он отвернётся и сплюнет.
Или даже простит…
* * *
Преобразит ли капля святой воды гнилую болотную воду или болотная вода уничтожит святость?
* * *
Почему Господь изнемогал и падал под крестом, а Симон Киринеянин нёс?
Симон нёс только два пересечённых бруса.
Небо на земле
Троица Рублёва…
Мерно плывут.
Медленно-медленно.
На земле так медленно не бывает.
Головы-колокольчики…
Утром проснулся, а росток зелёный из-под земли…
Небо в летние сумерки…
Иже Херувимы…
* * *
Жизнь обещала… и ушла.
Воскресение Христоово
Слишком неправдоподобно, чтобы быть неправдой.
Блажени кротцыи, яко тии наследят землю
…не защищаются, даже не убегают.
Растут.
А звери – с клыками, когтями – исчезают с лица земли.
Афоризмы
Если человек есть то, что он ест, тогда он ест то, что он есть.
Фанатизм – вера без любви, гуманизм – любовь без веры
Скука
Один послушник был трудолюбив. На послушания сам напрашивался. А когда выполнит работу, другой бы отдохнул в келье, чайку повыпивал а он без промедления тут же другую выискивал.
Все в монастыре его любили и все, даже опытные старцы, не могли нарадоваться.
Великий светильник возгорается в нашей обители, говорили они между собой. Лень мать всех пороков, но вот уж кто не ленив так этот молодой брат.
Только седой, трясущийся игумен всё хмурился (поговаривали старцы в тишине келий, что от зависти, видя в нём своего будущего приемника, который его далеко затмит), а однажды сказал:
Вот, что, чадо. Все послушания твои я пока отменяю. Неделю ничего не делай, лишь читай молитву Иисусову и постепенно увеличивай количество.
Погрустнел послушник, но послушание есть послушание основа монашеской жизни…
А на третий день вытащили его из петли и, слава Богу, во время.
Из монастыря он после этого ушёл и устроился на радиозавод на большой Татарской (раньше она называлась улицей Землячки) на пластмассовые пресса и скоро стал передовиком. Фотография его не исчезала с Доски почёта. А через несколько лет запил и покатился, покатился, покатился…
Инфляция
Метафора – продукт сильнодействующий, но скоропортящийся. Впервые употреблённый лес рук был гениален и бил слёту. Но скоро истёрся. А лес и руки остались. И останутся…
И журналисты.
Патриотизм, Мир спасёт красота, Покаяние. Эта дорога ведёт к Храму, В начале было слово, Духовность…
Молитва
…Но ведь не в том же дело, как назвать какой-нибудь предмет: член или… А в том, что называем не по делу. Ведь если мне что-то упало на ногу, и я в пароксизме бешенства убеждаю кого-то – хотя никого рядом нет, – что имел нецензурные отношения с его матерью, то смысла в моих словах нет никакого. Я просто ругаюсь, шаманствую – интонацией, благозвучными звуками и ещё чем-то выражая, своё неодобрение случившимуся и клин вышибая клином. А интонация и ещё что-то – точно такие же, как если б: «Чёрт!»
Вот в этом всё и дело. Я «его» зову, и «он» идёт мне навстречу и уводит своего чертёнка. Что-то злобное, грязное, безчинное выливается из души, и становится легче. Душа высвобождается от мутной, клокочущей рвоты, а тело – от боли…
Но – ненадолго. Вскоре «он» возвращается с целой командой взрослых четей, и они решают отпраздновать у меня пикничок, шашлык приготовить. Влезают, не спросясь и уже не церемонясь, в грязных галошах. Пьют, матерятся, сплёвывают…
«Он» очень хорошо всегда помогает. Это понимаешь ещё в детстве. Нужно подраться по кодексу чести, а – страшновато. Тогда отбежишь в кусты, ляжешь за пулемёт и выпустишь обойму матерной ругани. И страху – как не бывало…
…Мужики грузили ящики. То ли с шампанским, то ли из-под шампанского. Всё выше и выше и выше. И хоть персонаж был роста немаленького и сложения нехилого, а наступила пора, когда закинуть ящик на верхотуру – стало проблематично.
–А ты ругайся, ругайся, братец, – поучил тщедушный стреляный воробьишко и непринуждённо забросил очередной ящик…
Доказательство той силы. Мы «ему» молимся, и «он» по доброте помогает. Только после помощи Божией не будешь жаждать опять, а после помощи этого товарища пить хочется всё чаще.
Так что в конце слова в простоте сказать не можешь…
Есть ещё такие, которые ругаются не по злобẻ. На ногу им ничего не падает. Они даже не ругаются, а просто произносят слова. Чтоб скучно не было.
|
|