В неведомом доселе пространстве, во сне или в другом мире, где я ненароком очутилась - неизвестно когда и надолго ли, я ощущала себя мифическим центром этого зачарованного места, так как вокруг меня было только одно, что заполняло то пространство, - серые полупрозрачные тени. (На себя же их взором я не могла посмотреть, так что вполне вероятно, что им я казалась такой же.)
Я знала их всех, но не могла различить ни одну.
Много ли их было? У каждого человека есть свой лимит, думаю, мне того количества было как раз достаточно. Но не подумайте, что я так спокойно все восприняла. Сперва сама же себя заковав в цепи страха, я стояла не шевелясь и безмолвствуя, с неспокойным все нарастающим трепетом наблюдая, как тени движутся в группах в одном им известном направлении (а вдруг они ненароком снесут меня с ног?). Но позже, когда страх отошел, я стала внимательнее их разглядывать: в общем-то мои тени были безобидны и общались в небольших группках друг с другом на языке жестов и прикосновений. Так я поняла, что этот мир обходится без слов. И я приняла эти правила.
Наконец, одна из теней отделилась от общей массы и приблизилась ко мне. Немножко нерешительно она протянула руку и дотронулась до меня. Наверное, заметив вспыхнувший во мне огонек радости, она еще больше осмелела: мы часами, а после - уже годами стояли, прижавшись друг к другу, общаясь все теми же жестами и прикосновениями, и понимая мысли другой, словно свои собственные. Мне больше всего доставляло удовольствие класть руку ей справа (там, где у людей обычно грудная клетка, тени же всецело были из какой-то неведомой субстанции, почти неощутимой, но, однако, никак не напоминающей воздух или дым). Даже в таком спокойном месте, где ничего никогда не происходит, время все равно шло, и я все больше набираясь смелости и благоговея, опускала свои тонкие пальцы глубже и глубже, наслаждаясь ощущением гладкости под ними: таким ровным и гладким был небольшой предмет, что я держала в своей руке, впрочем, это не доставляло тени видимых неудобств. Я каждый раз могла безостановочно гладить предмет, лелеять его, все более изумляясь его холодности и еле заметной влажности. И тогда я впервые осознала - будто гранатой это слово разорвалось в голове - "Камень! Прибрежный камень, обточенный волнами!" И с неистовостью вырвалась из ее объятий и рванула что есть мочи прочь пятилетней девчонкой.
Но в том месте, куда я убежала, не было только той самой тени, остальные же все так же окружали меня, но не настаивали в том, чтобы подойти и полностью завладеть моим вниманием. Хотя у нас сложился довольно милый круг "избранных друг для друга". Я без страха протягивала им свои руки или касалась протянутых мне, но по мере их приближения, "сужения нашего круга", во мне росло что-то огромное и таинственное, и потому я просто не могла не прикоснуться и к их сердцам. Однако, наученная горьким опытом, перед этим я дала себе клятву, чтобы больше никогда, ни разу в жизни не запускать свои пальцы так глубоко - лишь наполовину. Так я и поступила - вытянув руку стала касаться сердца каждой тени: у одной я нащупала что-то резиновое и круглое - "Мячик" - и будь я в человеческом обличье, на моем лице непременно засветилась бы солнечная улыбка от такой неожиданной находки, у второй сердце оказалось совсем иным - мягким, шелковистым, щекочущим мою ладошку - "Травушка! Еще молодая, весенняя" - и внутри меня запорхали беззаботные бабочки, у еще одной (но далеко не последней) сердце оказалось, подумать только, живым - я гладила мордочку котенка и немного почесала за ушком, однако припомнив свой обет, убрала руку задолго до того, как котенку могло и надоесть, и тогда бы он вспомнил про свои коготки.
Мне было поистине здорово в том обществе, но я так же ни на минуту не забывала и тех, кто находился чуть поодаль, другой круг - обширнее и разрозненней - его тайна манила ароматом редких ночных цветов. Раньше я редко приближалась к тем теням, да и то не близко, но теперь во мне просыпался дремлющей до селе азарт. И к ним, наконец, я тоже осмелилась подбежать и одними только пальчиками коснуться их сердец - боялась показаться нескромной, и совсем не хотелось нарушать чужой покой и вносить хоть малейший разлад в их жизни. Итак, в первом же сердце я ненароком зацепилась за что-то удивительное, прежде знакомое, но такое неожиданное в этом месте, что это - леска? Тут же с беспокойством отпустив ее, мой слух пронзил зазвучавший на миг контрабас! Я была так поражена, но это не было неприятное открытие, наоборот, если раньше от встречи с сердцами у меня загоралась улыбка на губах, то тут она загорелась не на лице, а чуть ниже, а внутри всю меня заполняли неведомые или же давно позабытые волнения, отражающиеся от зеркала проигранной ноты. И в продолжение такого замечательного эксперимента я с неким озорством стала подбегать к другим, и вот вокруг меня уже играла тонкая виолончель, к ней присоединялась стройная и ласковая арфа, потом свои законные партии отыграли все торжественные духовые и мелодичные клавишные - знаю, такой концерт вряд ли мог бы состояться в реальности, но в том мире это действительно звучало органично. (Но не подумайте, что во мне были экстрасенсорные задатки и мне всегда везло с сердцами - порой я касалась чего-то мокрого и скользкого, и лишь вынимая палец весь в крови, догадывалась, что сейчас обрезалась об ледышку, но даже этот кусочек льда вносил пару нот в звучащую мелодию.) Я не чувствовала себя, пораженная и растворенная в их игре, я кружилась в центре с закрытыми глазами, танцуя среди музыки и темноты - или это кружись они? - тот комфорт - неистовый и надрывный, что я искала всю свою жизнь, эти крики, вырывающиеся из молчаливых уст... Когда музыка затихла, я все никак не могла прийти в себя, но никто не смущал меня, все глядели доброжелательно и ничем не думали меня торопить (да, лиц у них не было по прежнему, тени остались тенями, как, наверное, и я для них, но я научилась их чувствовать). И тут вдруг... Почему я раньше этим не интересовалась? С осторожностью и чуть со страхом запускаю пальчик в свое сердце. Нащупываю тонкую леску и вытягиваю сколько могу - до режущей грудь боли. Машинально отпускаю - резкий звук, похожий на скрип. Не сдаваясь, пробую еще и еще, вкладывая все усердие и выжимая до конца все чувства, чтобы махом осушить всю душу, превратить ее в пустыню - и вот потихоньку извлекаю из своей миниатюрной скрипки (а это оказалась именно она) - тоненький пронзительно-мелодичный плач, все еще короткий и не столь умелый, но такой... такой, что способен из тайников многих душ молниеносно выбросить кристаллы слезинок, которые не потекли бы по лицу, а брызнули, как сок из пакета, если сильно надавить. Но хоть я и старалась, вся была на исходе, это было все, на что я способна - короткий плачь маленького ручейка. Склонив голову, я стояла в раздумьях, как ко мне подошла одна из теней и сказала фразу, что я ношу в своем сердце - той миниатюрной хрупкой самодельной скрипочке до сих пор:
- Не переживай, со временем ты обязательно научишься с ней обращаться и играть не хуже признанных мастеров, только верь!
И я верю.
|
|