ГЛАВА ВТОРАЯ
Возвращение домой
Михаила Провалова – измученного, в конец исхудалого, выписали через два с половиной месяца после трагического случая в заброшенном саду. При-ближался новый год, который, быть может, и сулил что-то хорошее, но Миша не думал об этом. Снег за окном кружился в медленном вальсе, навевая только скуку.
«Так и должно быть. Это закон, - думал Миша, - снег падает, зима ме-няет осень, солнце восходит на востоке. Но то, что случилось со мной – это не норма, оттуда не должны возвращаться. И это тоже закон». И он был совсем не рад тому, что его наконец выписывают. Давно на его бледном, из-можденном и исхудалом лице не сияла улыбка.
За эти долгие дни пребывания в больнице Михаил привык лежать, прак-тически не вставая, и подолгу смотреть вверх, на белый потолок, и думать только о Монахаре. И теперь эта внезапная перемена мест – возвращение до-мой и сопутствующие этому беготня и суматоха отнюдь не доставляли удо-вольствия, а, наоборот, злили и отвлекали от раздумий. Он даже огрызнул-ся, подобно хищному зверку, когда его потревожила мать: хотела надеть на него новый, совсем недавно связанный ею свитер.
Стерильная палата, где все было белым, стала для него почти родной. «Интересно, - возникала порой мысль, - а уголовники, что коротают свой срок в одиночных камерах, скучают ли по ним, когда возвращаются на волю? Вспоминают ли с тоской и ностальгией годы, проведенные в замкнутом про-странстве, глядя сквозь решетку на солнечные лучи, которые гуляют между ветвей деревьев, на безоблачное небо и птиц, кружащих на свободе, в обла-ках…»
Но палата, в которой лежал Миша, напоминала не камеру, а скорее своеобразную монашескую келью простотой и строгостью убранства. Разве что посетителей приходило многовато: то надоедливые врачи, то мать с сестрой, то школьные приятели ради интереса – просто так, проведать.
Заходила несколько раз одна девочка – ее звали Кристина – она учи-лась вместе с ним в одном классе. Мише особенно запомнился вечерний ви-зит, когда она тихонько вошла, как мышонок. Солнце уже почти скрылось за горизонтом, и лишь слабые лучи еле проникали в палату. Кристина положила маленький пакетик с фруктами на столик рядом с койкой и, присев на стул, молча стала смотреть на Мишу. Однако он притворился, что спит. Зачем – не знал и сам. Когда она, еле слышно вздохнув и поднявшись, бесшумно ушла, Миша потом пожалел, что не заговорил с ней.
Назад в общество Миша вернулся совершенно другим человеком. Остава-ясь по-прежнему все таким же задумчивым и молчаливым, Михаил Провалов от-ныне размышлял не над глупыми детскими романами-утопиями, а над высшими, как полагал он сам, запредельными проблемами. Несмотря на свой юный воз-раст, Миша постоянно думал о том мире, где ему довелось побывать.
Иногда он беседовал с матерью, пытаясь донести до нее свои мысли, но она совсем не понимала сына. С тревогой слушая его не совсем понятные ре-лигиозные речи, она молились про себя Иисусу. Она боялась каждого слова, что срывались с быстро двигающихся Мишиных губ.
- Сынок, мне кажется, ты заблуждаешься, - она начинала как можно ос-торожнее. Но это не помогало, и Миша при любом раскладе в конце каждой беседы уходил к себе в комнату, в конец обиженный и раздосадованный. - Миша, какой еще такой Монахар?! Христос – истинный Бог наш, и это именно Он вытянул тебя из рук смерти. И произошло это чудо потому что Господь услышал мои молитвы. Ты пойми, что все эти видения неправда. Может быть даже, - она с трепетом перекрестилась, - и не обошлось здесь без лукаво-го. Не поддавайся на ложь, не прельщайся!
Миша только отрицательно качал головой.
- Ну хорошо, - ее голос становился строже. Она понимала, что мате-ринская нежность и доверительный разговор не приносят пользы, - я для те-бя не авторитет, тогда послушай хотя бы врачей – они ведь изучили множе-ство аналогичных случаев и утверждают, что у тебя были галлюцинации, не-кие процессы в еще не отключившемся мозгу. Ведь ты не первый, кто прошел через это. Твои монахары – они только вот тут, - она указала на лоб, - а вовсе не на небе. Так думаю я, так утверждают доктора!
- И Николаев тоже? – Миша накрыл эту «карту» сильным «козырем», вспомнив про своего лечащего врача, который всерьез отнесся к его словам о мире солнечных лучей.
- А что Николаев?.. Причем тут Борис Андреевич?
- Да при том, что хоть он меня в чем-то понял. И все твои доводы ни-чего не значат. Я беседовал с Монахаром – настоящим Богом, а ты пытаешься мне всучить своего Христа. Или ты веришь, что он есть и живет все время на иконке?
- Замолчи! – отрезала она, - что за ересь ты несешь!
- Это еще надо разобраться, где ересь, а где нет. Я – видел. Ты это понимаешь?
- Что ты видел? – мать постепенно выходила из себя. Казалось, что она вот-вот потеряет контроль над собой и, разрыдавшись, пойдет пить ус-покоительное.
- Я видел свое распростертое тело в операционной и склонившихся над ним докторов. Я как будто вышел сам из себя и затем поднялся в воздух. И мне, не поверишь, было не жалко покидать этот мир. Меня тянула к небесам сокрушительная сила, и там, высоко-высоко, меня окутали солнечные лучи. Только солнце – я имею ввиду не это материальное, что каждое утро восхо-дит, а вечером закатывается за горизонт. Я подразумеваю Монахара!
- Перестань! Больше не желаю слушать одно и то же, - мать грубо пе-ребила его увлеченный рассказ, - лучше послушай теперь, что скажет мать! Хватит думать об одном и том же! Ты можешь сойти с ума!
- Но я не могу иначе. Мысли сами возвращаются туда, будто их тянет кто-то. И неужели ты не понимаешь, мама, что мне пришлось недавно пере-жить? Почему ты охотно веришь всяким церковным пастырям, проповедникам, врачам – кому угодно, но только не родному сыну? Отчего не хочешь войти в мое положение и попытаться понять?
- Ты не прав. Я все время думаю только о тебе и понимаю тебя, как никто другой, - она гладила его руку. - Но вот только не хочу, слышишь, не хочу, чтоб ты думал о смерти.
- А я вовсе и не думаю, - Миша улыбнулся, - потому что ее просто не существует. Это пустое слово, совсем ничего не обозначающее. А то, что под ней принято понимать, есть всего лишь переход в другое состояние. По-этому к физической смерти не стоит относиться столь трагически, как это принято, - он сделал жадный глоток воды и покосился на мать.
- Как же ты изменился! – вздохнула мать, - ты же ведь еще совсем не-давно был ребенком. Тебе нет и четырнадцати. А думаешь как старик… Но почему все должно было произойти именно так?! – она взглянула на Мишу. - Или ты объясни: зачем ты ходил этим проклятым садом?! Ты думаешь, что я просто так, на пустом месте боялась и строго-настрого запрещала это де-лать? Я прожила больше, чем ты, и знаю, сколько на земле дурных людей.
- Мама, прости, но я устал, мне нужно отдохнуть. Оставь меня одного.
Безмолвно поправив прядь волос на голове, мать встала со стула и вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь. Миша проводил ее взглядом, за-тем, нагнувшись, открыл верхний ящик стола и достал небольшие деревянные четки. Он расстелил небольшой коврик на полу и, глядя на небо через стекла запыленного окна, встал на колени. Свежий лак на бусинах, совсем недавно засохший, блестел при свете лампы. Бережно, стараясь не спешить, сосредоточившись, он начал плавно перебирать их пальцами, неустанно по-вторяя одну и ту же молитву, что придумал сам: «Спаси меня, Монахар! Я жду новой встречи с тобою! Спаси меня, Монахар!..
***
Еле слышно раздался слабенький дребезг звонка в дверь, но ему уда-лось разбудить, разогнать меланхолическую дрему, что все это время прави-ла в доме.
Мать медленно, немного покачиваясь, поднялась с дивана и, поправив немного помятый серенький халат, подошла и сонно посмотрела в глазок. На пороге, неловко переминаясь с ноги на ногу, стоял, как ей показалось, знакомый мужчина. Она повернула ручку замка и приоткрыла дверь.
- Здравствуйте, Борис Андреевич.
- Елена Александровна, прошу меня простить, если помешал Вам своим нежданным визитом.
- Да нет, что Вы! – она застегнула верхнюю пуговицу халата. - Прохо-дите, пожалуйста!
Николаев нагнулся, чтоб развязать шнурки до блеска начищенных ту-фель.
- Миша, наверное, уже уснул, - мать пожалела о том, что опять утоми-ла сына болтовней. Но кто же мог знать о визите доктора?
- Да Вы не беспокойтесь, Елена Александровна. Будить Вашего сына во-все ни к чему. Тем более, я пришел для того, чтобы поговорить с Вами.
Они сидели вдвоем за небольшим столиком на кухне и пили чай. Борис Андреевич посмотрел на большую икону с Богородицей в углу, затем перевел взгляд на Елену Александровну. Было в ней что-то такое теплое, чарующее, по-русски приветливое, но при этом грустное, одинокое.
Елена Александровна с надеждой всматривалась в глаза доктора, наде-ясь увидеть в них участие и понимание тревоживших ее в последнее время мыслей.
- Я думаю, - врач размеренно, стараясь подобрать нужные слова, вел беседу, пытался ее успокоить, - не стоит так переживать из-за поведения Вашего сына. Я очень надеюсь, что это своего рода помешательство на по-тустороннем мире - явление временное. В будущем, когда пережитый им кош-мар немного позабудется, и эмоции поулягутся, Миша сам захочет вернуться к нормальной жизни. Ведь все то, что с ним происходит сейчас – это про-цесс закономерный, следствие телесных и душевных травм.
- Но что мне сделать, чтобы он захотел начать думать о другом? Мишу совсем ничто не интересует, кроме смерти и загробной жизни. Он стал дру-гим. Его мозг поражен какой-то ересью, - она тяжело вздохнула и сделала небольшой глоток уже пристывшего чая. - К нему приходят учителя, беседу-ют, пытаются заниматься школьными предметами. Потом они обычно всегда де-лятся со мной мыслями и замечаниями, и я не слышу ничего хорошего. Гово-рят, что Миша превратился в зомби, которому безразличны математика, исто-рия и даже литература, которую он так любил раньше. А вообще, только и делает, что читает разные религиозные книжки. Все подряд. Что самое страшное – делает пометки ручкой, что верно, а что нет. Ужас: на столе у него лежат исписанные и исчерченные Библия, Коран, индусские и буддийские священные тексты. Говорит, что пытается подойти к ним критически! Мише интересно только это. А в основном он молиться, читает молитвы, которые придумывает сам. Представляете, он и учителей пытался завербовать в свою религию – это уже смешно, не правда ли? Борис Андреевич, видит Бог, я этого не выдержу! – она заплакала, и слезинка одна за другой срывались с ее вздрагивающих щек и капали в пустую чашку.
- Постарайтесь успокоиться, - произнес врач. Да и что другое он мог посоветовать в подобной ситуации? Все это время они сидели лицом к лицу, теперь же Николаев поднялся из-за стола и сел рядом. Ужасно захотелось обнять и приласкать эту женщину, утешить и помочь.
Так он и сделал. Елена Александровна не противилась оказанной ей нежности, а наоборот, не переставая хлюпать носом, прижалась к его груди:
- Как же нам быть? – повторяла она, все с той же наивной доверчиво-стью и надеждой заглядывая в его умные, чистые глаза, - как быть?..
|
|