ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Раскаяние
Солнце, казалось, уже окончательно потухло после того, как наступила осень. Теперь с утра и до самого вечера с неба лились нескончаемые потоки дождя. Бывали дни, когда на время природа затихала и не плакала. И, тем не менее, серые, тяжелые тучи постоянно висели над городом, будто напоминая, что капли скоро вновь забьют по крышам и затем журчащим потоком медленно стекут по канализационным трубам.
А в средней общеобразовательной школе, которая с виду больше напоминала дом с привидениями, с облупившейся штукатуркой и торчащими красными кирпичами, начался новый учебный год. Давно пора отремонтировать это ветхое здание, да вот только у местных властей совсем нет времени, чтоб уделить хоть крупицу внимания детям. Видно, существуют более важные проблемы…
Миша, как и в прежние, по его выражению «стародавние» времена, немного сгорбившись, сидел за последней партой. Неспешно думал о чем-то, смотрел, как капли дождя медленно ударяются о стекло и бегут ручейком вниз. С ним произошли, как это заметили все окружающие, некоторые перемены. К привычной грусти добавился сухой оттенок болезненности, извечной усталости. Он стал учиться гораздо хуже, чем раньше, и редко на уроках зарабатывал оценку выше трех - да и то ему «добрые учителя ставили авансом». Мать иногда его укоряла, только Мише было все равно. Стараясь выглядеть как можно более внимательным, спокойно выслушивал все ее доводы, никогда не ругался и не перебивал, слабым кивком головы покорно соглашаясь со всем: и с тем, что он раскис, сам себя превратил в слабака, неспособного взять под контроль мысли, чувства, проявить силу воли. Однако при этом никаких обещаний, что начнет учиться лучше и, наконец «возьмется за ум», никогда не давал. И все оставлял на своих местах.
Он садился каждый день в углу у окна и, совершенно не слушая то, что объясняет учитель, глубоко погружался в свои размышления. Иногда ребята с интересом поворачивались, чтобы искоса взглянуть на него. Миша превратился в некую достопримечательность. О нем говорили «это тот, кто умер и вернулся». Иногда учителя заставляли его отвлечься от раздумий и поднимали из-за парты, задавая вопросы, связанные с изучаемой темой. Не получив никакого ответа, выводили в журнале очередную двойку.
Миша по-прежнему не любил нудных, наполненных бестолковым шумом перемен, когда огромные толпы беснующихся ребят почему-то веселились, шутили, то, собираясь в небольшие кучи, то внезапно рассыпаясь. «Боже, ну когда же вы все повзрослеете? – невзначай думал он, всякий раз с тоской глядя на них, - неужели не понимаете, что жизнь коротка и может оборваться когда угодно? Потому дорога каждая минута, и глуп тот, кто праздно тратит отпущенное ему время и не спасает свою душу, не стремится к Богу».
Никто, кроме него, не стоял в стороне от общей компании. Разве что временами степенно и грациозно (как это казалось Мише) выходила из класса Кристина – та самая девочка, что навестила его в больнице, когда Миша нарочно притворился спящим. В такие минуты он резко опускал глаза или нарочно начинал перевязывать шнурки, сам до конца не понимая, зачем это делает, ведь с ними было все в порядке.
Временами, когда Миша выходил из своих раздумий, мысли сами по себе возвращались к этому удивительному образу. Было в ней что-то, чего нет у других – какая-то таинственная духовная сила, которая может помочь понять истину. Глядя на Кристину, понимал, что сила красоты заключается в некой отчужденности от обыденного. Украдкой заглядывая в ее прозрачные, неподвижно-сосредоточенные глаза, Миша как будто утопал в них, испытывая непонятное наслаждение, и понимал, что отныне не может прожить ни одного дня, если не заглянет в них снова. «Бог так или иначе присутствует во всех людях, - сделал он новый вывод, - но в ком-то Он проявлен с особой четкостью, и потому не заметить Его трудно».
Кристина во многом была похожа на Мишу и, когда они оказывались рядом, создавалось впечатление, что какая-то неведомая сила старалась их объединить. Однако у него даже не возникало мысли подойти, завести разговор, найти какой-нибудь подходящий повод для того, чтобы сдружиться. При этом был почти уверен, что Кристине он совсем неинтересен, и она вряд ли захочет с ним общаться. Представив себе такую ситуацию, Миша решил, что пережить ее будет гораздо труднее, чем клиническую смерть – равнодушие к чувствам бьет гораздо сильнее, чем камень по голове. Но уверенность в том, что она откажет ему, без видимых на то причин росла с каждым днем…
И как же несказанно он был рад, узнав, насколько ошибался! Когда Миша возвращался домой с занятий, уныло смотря под ноги и пиная большие, желтые листья клена, Кристина нагнала его. Он как будто почувствовал ее приближение – то ли услышал тихие шаги за спиной, то ли сумел уловить легкий запах ее духов. Тонкие, мелодично звучащие нотки ее голоса, наконец, вывели его из раздумий:
- Идешь домой? – она улыбнулась, немного склонив голову на бок, и черная кудряшка волос выбилась из-под беретки. Миша понял, что в ней прекрасно всё: и голос, и эти волосы, и голубые, несмотря на веселую улыбку, немного грустные глаза, губы, что слабо поблескивали при неярком осеннем солнце темно-вишневой помадой.
- Да, домой, - ответил он и сразу же запнулся, не зная, что говорить дальше. Однако Кристина сама решила продолжить начатую беседу:
- Знаешь, я давно хотела с тобой поговорить… Раньше, когда ребята постоянно над тобой посмеивались, я не понимала такого отношения к тебе. Однако после того как произошла эта беда… - она опустила глаза и, не зная, стоило ли ей говорить на эту тему, или нет, собиралась с мыслями. Но, посмотрев на спокойное и беспристрастное лицо Миши, Кристина решилась продолжить, тем более что отступать было поздно, - ведь после всего этого они начали избегать тебя, и мне даже кажется, временами немного побаиваются.
- Ты думаешь, что я ничего не замечаю вокруг себя? Я все прекрасно понимаю. И знаешь – мне это безразлично. Абсолютно. Я никогда не переживал из-за того, что у меня нет друзей среди одноклассников. Что-то есть в них такое недоброе, отталкивающее. А, может быть, права моя мама, которая считает, что я после происшествия превратился в самого настоящего старика. Притом во всех смыслах: и думаю по-стариковски, да и болит у меня всё. Тем не менее, эта куча пацанов и девчонок никогда не станет близкой, не превратится в мою кампанию. – Он помолчал, а потом, почему-то, противореча самому себе, тихо добавил:
- Нет ничего страшнее смеющейся над тобой толпы.
- Я понимаю, - прошептала она. - Можно мне задать тебе прямой вопрос, - она остановилась и внимательно посмотрела на Мишу, - он связан с…
- Ты хочешь знать, правда ли то, что я беседовал с Богом?
- Ну, в общем-то, да. Я об этом хотела спросить.
- Да, я говорил с Ним, - восторженно, с упоением Миша принялся вести рассказ на свою любимую тему. Он жестикулировал, то, повышая, то, резко понижая голос. Его глаза горели, и казалось, что он настолько погрузился в рассказ, что не видит вокруг себя ничего, и вовсе позабыл о том, что рядом с ним в эту минуту идет Кристина. Однако она с внимательным видом слушала, не перебивая. Разве что несколько раз резко брала Мишу за руку, когда тот, восторженно и пламенно описывая все подробности, спотыкался о бордюр.
Она сразу поняла, что эта пусть и увлекательная речь может продолжаться бесконечно долго. И, не зная, как безобидно остановить его, Кристина слегка подергала Мишу за рукав:
- Извини, но вот мой дом. Знаешь, все это очень интересно, правда.
- А если честно: ты действительно хочешь побольше узнать обо всем этом?
- Да, - без колебаний ответила Кристина.
- Тогда, если ты не против, то давай встретимся вечером, часиков в шесть. Погуляем…
- Хорошо, давай, а почему бы и нет?
- Я за тобой зайду.
Кристина, с улыбкой глядя на Мишу, открыла калитку и вошла во двор. Нажимая на кнопку дверного звонка, она еще раз обернулась и помахала ему рукой. Миша стоял и молча провожал ее взглядом. В его еще совсем недавно потухших, ледяных глазах горел огонь. Он достал руку из кармана и тоже помахал ей вслед, а затем, уверенно и прямо держа голову, размеренным и четким шагом отправился домой. Казалось, ощущение земли под ногами полностью исчезло – за спиной распустились два широких крыла, которые несли его над дорогой. Их, конечно же, не было, но Миша чувствовал, что как будто парит в воздухе высоко над землей. И он прекрасно понимал, какая сила способна окрылить человека и что является причиной столь резкого душевного подъема.
Теперь в его памяти неспешно проплывали картины из недавнего прошлого – как она, немного печальная, заботливая, молча сидела возле койки, освещенная и как будто благословенная последними лучами уходящего солнца. Воспоминания вызвали на его лице теплую улыбку. И Миша вдруг понял: все-таки здорово, что он остался жить. К тому же Кристину, как видно, заинтересовали его рассказы о мире солнечных лучей, и, кто знает, во что может вылиться этот простой человеческий интерес. Вполне возможно – в искреннюю и пламенную веру, чего Мише бесконечно хотелось.
«У меня будут последователи! – как давно испорченная пластинка на старинном патефоне, крутилась одна и та же мысль в голове. Правда, подобная «музыка» ему вовсе не надоедала, и Миша был рад повторению этой «мелодии» снова и снова, - у меня будет много последователей. Очень много!»
Когда тусклое осеннее солнце скрыло свои негреющие лучи за крышами домов, и наступил долгожданный для Миши вечер, они медленно гуляли вдвоем по полупустым, сонным городским улочкам. Миша решил для приличия даже немного приодеться: наконец отутюжил обычно измятые брюки, надел свой серый пиджак, который в обычной ситуации нацепить на него просто невозможно, и (о ужас!) на его шее был аккуратно завязан клетчатый галстук. Наверное, если бы кто-нибудь из старых знакомых увидел его, то вряд ли бы угадал в нем прежнего Провала. Нет, в это просто нельзя поверить – Миха Провалов надел галстук! «Наверное, у кого-то собака сдохла!» - сказал бы кто-нибудь, самый едкий и острый на язык. Но нет, все собаки продолжали мирно спать в своих уютных будках, а вот былых друзей почему-то больше и не осталось… Зато появилась Кристина, которая тоже так внезапно преобразилась в этот вечер. Вот только причин перемен Миша никак не мог понять: то ли одежда, то ли прическа, а, может быть, вообще что-то совсем иное.
Поначалу он намеревался вести разговор на свою излюбленную тему, но у него из этого ничего не получалось: Кристина слушала как-то невнимательно и все время пыталась перевести разговор на простые житейские темы. И Миша почти сразу это понял, но все же не мог удержать себя и настойчиво лез в дебри философствований:
- Знаешь, с каждым днем я все сильнее и сильнее начинаю ощущать ту грань, что отделяет меня сегодняшнего от меня вчерашнего. Как будто бы речь идет о совершенно разных людях, - рассказывал он, держа кончики ее пальцев в своей ладони, - в последнее время мне кажется, что в этом мире нет абсолютно ничего, что способно сделать человека счастливым. Некое ощущение пустоты и обреченности ежесекундно, ежечасно теребит и мучит меня. Я всегда был одинок, потому что меня никто не понимал. А то, что я ненормальный – так это основной предмет для разговоров в школе. Не помню, когда-то где-то вычитал такое прекрасное и абсолютно верное высказывание: «Попытка казаться нормальным в ненормальном обществе принимается за отклонение от нормы». Поистине стоящие слова!
- Ну почему ты так пессимистично рассуждаешь: в мире существует много хорошего, любовь например. Неужели ты забываешь об этом? И то, что она есть – более очевидно, чем любые людские предрассудки и страхи.
- Любовь. - Миша произнес это слово медленно и немного протяжно, как священник в церкви растягивает «аминь». Он пытался ощутить мощь, которую несет в себе звуковая вибрация, обозначающая Великое Чувство. - Любовь это одно из самых чудесных проявлений Бога в наших сердцах.
- Он, Монахар, - продолжал Миша, радуясь про себя, что смог-таки сманить подругу к разговорам «о запредельном», - есть Любовь в полном и чистом смысле этого слова. И представляет Он из себя вечную, непреходящую божественную сущность, на которой и держится все наше мироздание. И, знаешь, я думаю, в корне неправы те, кто утверждает, что Господь находится вне рамок времени и пространства, будто бы Он совсем неподвластен для человеческого разума. Думаю, Бога можно постичь не только через веру в Него, но также и через логическое понимание Его сущности. Я постепенно прихожу к этому, изучая духовные книги других религий.
- А как ко всему этому относится твоя мама?
- Да что мама, - вздохнул он в ответ, - она, по ее собственному выражению, «нашла себе нового спутника жизни» в лице врача, который меня оперировал. И, похоже, что я в последнее время все меньше и меньше ее интересую – со мной ведь относительно все в порядке. Да, здоровье приходит постепенно в норму, но при этом усиливается щемящее душу одиночество, ощущение, что я всеми покинут и забыт. А также и еще кое-что непосильно тяготит, - Миша помолчал, но затем решился продолжить и высказать все до конца, на чистоту, будто бы он исповедовался перед Кристиной, - я больше не могу и не хочу сидеть с утра до вечера у себя в пыльной комнате. Знаешь, а ведь сколько не молись и не бейся головой об пол – Монахар не слышит. Я точно знаю это и чувствую абсолютную бесполезность. И еще стены… проклятые стены – они почему-то начинают пугать меня. Мне страшно, мне очень страшно – а почему, и сам не могу до конца понять. А ведь, наверное, глупо звучит: я боюсь стен!..
Кристина поняла, что в Мише живут сразу два человека. Один – сложный, замкнутый, все время думающий о Боге, и другой, ему противоположный, желающий во что бы то ни стало вырваться на свободу и жить нормальной человеческой жизнью. Пока что побеждал первый, но второй продолжал борьбу.
- Это нехорошо, - она сделала сочувственное лицо, но потом улыбнулась, - слушай, а ведь я как раз думала: не зайти ли нам с тобой в кафе погреться и заказать чего-нибудь… А то что-то прохладно становится.
- Ну конечно, извини, заболтался. Это я должен был предложить! – Миша что есть силы старался отогнать от себя надоедливые волны тоски и обреченности, - знаешь, когда мы вдвоем, я вообще ничего не боюсь… Ты уж прости, что я размышляю подобным образом.
- После того, что ты пережил, - ответила она, - тебя можно понять… И, все же, пошли в кафе!
После этого вечера, который Миша сохранил в своей памяти надолго, они вдвоем больше не стояли так, как раньше – порознь, а только вместе. Он также понимал, что Кристина зачастую не хотела участвовать в религиозной полемике и вообще размышлять на духовные темы. Однако она всегда делала умный, сосредоточенный вид, никогда не перебивала, пытаясь тем самым показать, что ей все это интересно. А то, что она хотя бы не отказывается его слушать – так это уже хорошо, думал Миша. Кристина оказалась идеальным слушателем.
Приближалась зима, и вот первый снег выпал ночью и прикрыл осеннюю грязь своим белым саваном. Миша был несказанно рад этому, и потому шел в школу, широко улыбаясь и жмурясь в лучах яркого солнца. Затем он встретил Кристину на школьном дворе, и, как это заведено у ребят всех поколений, «поздравил ее с первым снегом», в шутку закидав мокрыми снежками. Кристина же, которая не отличалась меткостью, пошла на другой, более ухищренный шаг. Приблизившись к Мише, она не без удовольствия засыпала ему за ворот пригоршню снега. После чего они долго смеялись, совершенно не обращая внимания на раздраженные взгляды и тусклые мины бродивших неподалеку ребят.
После уроков Миша и Кристина зашли в кафе. Сидя за столиком, он рассказывал ей что-то смешное, и в его темных, обычно неподвижных глазах еле-еле поблескивали робкие лучики радости. Но вдруг его лицо изменилось, стало сосредоточенным.
В кафе медленно вошли трое ребят, показавшиеся Мише очень знакомыми. Но где они могли раньше встречаться? В голове блуждали туманные мысли, но на ум не приходило ничего конкретного, что могло бы дать ответы на поставленные вопросы… Этот толстый и его кепка, козырек которой всегда оттопырен вверх. Потом длинноволосый. И особенно этот третий – где Миша мог раньше их видеть?
И вдруг он вспомнил лица тех, кто был тогда, в заброшенном саду. Именно эта троица толкала его. Толкала и смеялась.
- Что с тобой? – Кристина пыталась найти причины внезапно произошедших перемен.
- Ничего, - он сжался, - все в полном порядке.
Ребята заметили Мишу и уверенно направились к нему.
- Послушай, он обратился к своей подруге, - ты посиди немного одна. Не волнуйся, я скоро приду.
- Да что случилось? – настаивала на своем Кристина, но завидев строгие, не принимающие никаких возражений глаза Миши, решила не спорить.
Они вышли на улицу. Сначала долго молчали. Наконец Мише начала надоедать эта пауза, и он подумал, что надо просто уйти прочь, при этом понимал, что вряд ли так поступит. И он чувствовал, что некая интересная, вызывающая доверие сила исходила от этой троицы:
- Братишка, послушай, - наконец обратился к нему средний, - может быть, ты нас и не помнишь. Хотя мы в этом сомневаемся… Не вини нас. Поверь, нам и вправду не хотелось, чтобы все произошло именно так.
- Да нет, я помню вас, - голос Миши прозвучал немного глухо, но при этом неожиданно, проникая глубоко внутрь и холодя душу. Ребята переглянулись. Миша заглянул в их глаза и сумел прочесть мысли: да, они, похоже, уже сожалели о том, что решились пойти вот так в открытую на этот разговор. И понял, что именно так все должно было произойти. - И не обвиняю вас в том, что вы сделали. Запомните: все произошло именно так, как и должно было произойти. И вы, и я по сути марионетки в руках Бога, и Ему одному решать, как нам жить дальше и какие поступки совершать. – Он помолчал. – А о том, что произошло в заброшенном саду, будем знать только мы четверо и никто более.
Неожиданно Миша сам для себя открыл новую истину и удивился сам, почему же до этого не обращал внимания на эту важную деталь. Те, кто толкнул его и тем самым дал прямой билет в мир солнечных лучей, действовали, безусловно, неосознанно, но по указке Монахара. Звучит немного жестоко, но все же… кто сказал, что Бог несет в себе только любовь? Тем более, если вспомнить, что все пророки и ревнители Господа всегда мучались, страдали, их непременно хулили и побивали камнями, над ними смеялись. Так было написано во всех священных книгах, которые он читал в последнее время. Но Миша пришел к страшному, доселе невиданному и неслыханному открытию, от которого пересохло в горле, и по спине побежала дрожь: язычники во времена становления христианства, большевики при разрушении храмов и расстреле священников и, наконец, эти трое в его случае – все действовали по указке Бога, направляемые и руководимые Им. Богу нужно, чтобы те, кто несет в своих сердцах Его имя, извечно страдали и мучались на земле, тем самым очищаясь и укрепляясь в вере. И ничто в этом мире не может произойти без ведома Монахара – ни доброе, ни злое дело. А вообще-то мы привыкли судить о добре и зле с точки зрения человеческих понятий, но кто сказал нам, что они полностью соответствуют божественным? Звучит парадоксально, звучит страшно… но ничто в мире, в том числе и всё самое подлое и гнусное, кровавое и жестокое не происходит без согласия Бога. Миша был поражен.
- А это правда, что ты разговаривал с Богом? – послышался голос. Этот вопрос в последнее время задавали Мише очень часто и почти все, потому немного его разозлил. Миша, сумев обуздать гнев, вспомнил, где находится, и в свою очередь спросил.
- Вам действительно это интересно? – он смерил своих собеседников недоверчивым взглядом, однако сам того не ожидая, услышал короткое «да». – Тогда что ж, я могу рассказать вам об этом. Вот только одна маленькая деталь: в двух словах всего не изложишь, поэтому нам необходимо найти место, где можно будет вместе собираться, общаться и размышлять. Раз интересно.
- А почему нет? – подал голос толстый, который Мише сегодня показался очень добродушным. – У меня тут, совсем недалеко от города, есть дача. Родители всегда дадут мне ключи – это не проблема. Правда, раньше мы там собирались в основном для пьянок… но это было раньше.
- Знаешь, - начал Дрюха Щербец. Миша понял, что тот сегодня как никогда раньше хотел высказать все то, что наболело и осело тяжелым грузом на сердце. – Можешь верить, а можешь и нет, но я неожиданно для себя понял, что иду по неверному пути. Я понял это, когда мы чуть было тебя не убили… Знаешь, а ведь это я тогда позвонил и вызвал скорую помощь. И не спал все то время, пока ты находился на операционном столе. Постоянно мучался. От страха… и от стыда. Не поверишь, но именно в эти минуты я впервые начал плакать. Даже в детстве никогда не лил слез, ведь меня никто не обижал – это я приносил слезы другим. И это новое пробудившееся чувство оказалось сильнее всего того гнусного и гнилого, что было во мне. Я знал, что не смогу дальше жить, если из-за меня погиб ты.
Миша с удивлением посмотрел на Щербеца и не мог поверить своим глазам: казалось, он был подавлен, расстроен, но при этом выглядел умиротворенным. Даже ежик на его голове немного смягчился и слег.
- Ну вот и хорошо. Я не держу на вас зла. Я с интересом теперь всматриваюсь в ваши лица и вижу в них не вчерашних подхалимов и потенциальных преступников. – Они спокойно молчали, но было видно, что им нравилось слушать его плавную речь, будто бы тембр его голоса обладал некой манящей, мистической силой.
- И еще, - он неожиданно обернулся, - только сейчас вспомнил, о чем вы мне в тот вечер говорили. Из-за чего все и началось. Кажется, моя сестра Ольга имеет к этому отношение, ведь так? – Дрюха виновато опустил голову и стал еще больше непохож на себя прошлого. – Так вот, тот самый рыжий поэт-простофиля с ней весьма грубо, прямо-таки сказать не по-мужски обошелся. Ей очень грустно и одиноко в последнее время. Так что, Дрюха, лови момент. Не волнуйся, уж я дам тебе хорошие рекомендации. Поверь, сумею это сделать, ты в считанные минуты вырастешь в его глазах. И я докажу ей, что ты исправился.
В ответ Андрей Щербец благодарно улыбнулся.
«Не могу поверить», - подумал Миша, возвращаясь в кафе.
***
Дрюха встретил Ольгу, когда она шла домой от подруги.
- Привет, - сказал он и улыбнулся.
Оля промолчала и ускорила шаг.
- Подожди! Давай поговорим.
- Дрюха, о чем с тобой можно говорить? Сам подумай.
- Например, о том, что такой красивой девушке, как ты совсем не идет грустное выражение лица.
Она слегка улыбнулась:
- О как заговорил! В тебе что, поэт проснулся?
- Нет. Но кое в чем ты права: во мне правда проснулся кто-то новый.
- Неужели?
- Конечно.
- Как-то не очень верится.
- А я вот и говорю: давай поговорим, тогда и поверишь.
- Ладно. Только скажи: ты что, моего брата загипнотизировал? Зачаровал?
Андрей посмотрел на нее с удивлением:
- Не понимаю.
- А что тут понимать. Он то и дело мне говорит, что ты изменился, стал нормальным парнем. Уж не пытается ли он сманить тебя в свою веру.
- Может, и так. А тебе разве не интересно все это?
- Если честно, не очень. Я верю в Бога, но по-другому.
- Это твое право. Но ведь это не значит, что я не могу пригласить тебя сегодня вечером? Сходим куда-нибудь.
- Ни в коем случае.
- Почему?
- Мне некогда.
- Да ладно. Ничего ты сегодня не делаешь.
- Может, мне лучше известно?
- Не-а. Поэтому я за тобой зайду.
- Ты совсем не изменился. Такой же настырный, как раньше. - Она посмотрела на него и улыбнулась. – Ладно, так и быть.
|
|