Май
Ты говоришь, Джек, что для того,
чтобы воздушный змей
достиг бесконечного,
требуется длинный хвост,
я подумал:
я рыба и плаваю по бесследному морю
одна вода, никаких дорог,
никаких направлений и проспектов
хлопая хвостом, я двигаюсь дальше
но моя голова ничего общего
с моим хвостом не имеет
пока я могу хлопать
спинными плавниками бесцельно,
то буду просто двигаться вперед,
ни о чем не беспокоясь.
Все это у меня в хвосте,
а голова моя это просто мысли,
моя голова барахтается в мыслях,
а хвост юлит и толкает меня вперед.
Можно затаиться тут в горах,
притащить с собой немного жира,
варить травы на крошечных
индейских костерках
и жить вечно.
«Счастлив с камнем под головой,
пусть небо и земля занимаются
своими переменами!»
пел старый Китайский Поэт.
Интересно, если Бог это личный Бог,
которому небезразлично,
что с нами происходит, с каждым.
То Он проверяет нас тяготами?
Временем?
Вопиющим кошмаром рождения
и невозможной затерянностью
обещания смерти?
А зачем? Потому что мы падшие ангелы,
которые сказали на Небесах.
«Небеса превосходны,
такими им лучше оставаться»
и пали вниз?
Но вы или я помним ли такую вещь?
Я помню только, что перед тем как родиться,
было Блаженство.
Помню темное роящееся
Блаженство 1917 года,
хоть и родился в 1922-м!
Наступали и уходили новые годы,
а я был лишь Блаженством.
Но когда меня вытащили из чрева матери,
посиневшего, синенького малыша,
то заорали на меня, чтоб я проснулся,
и шлепнули меня, и с тех пор я наказан
и потерян прочно.
Никто не шлепал меня во Блаженстве!
Бог есть всё? Если Бог это всё,
то это Бог меня шлепнул.
По личным причинам?
Должен ли я таскать везде с собой
это тело и называть его своим?
«А загляни внутрь» говорю я на черные ящики,
полные белого, «бьющиеся голУбки -
все маленькие голУбки умрут».
«Им рубят шеи над бочонком»,
говорю я.
Мы все скитаемся сквозь плоть,
пока голубка взывает к нам,
назад к Голубке Небесной-
Поэтому я писал в честь вот этого.
Счастливые священники,
играющие в баскетбол
в католической церкви,
поднимаются на заре,
звоня в колокол,
ради меня.
|
|