ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Отъезд в деревню
Они мчались вдвоем в поезде, глядя в окно на то, как на горизонте гаснет слабое зимнее солнце, последние лучи которого неярко переливались на снегу. Михаил с интересом смотрел на верхушки деревьев, покрытые мох-натыми шапками снега, на замерзшие реки, на дым из печей деревенских до-мов.
- Неужели мы правда с тобой куда-то едем? – спросил он у Кристины, которая сидела рядом. Он не верил своим глазам, и реальность казалась ка-ким-то теплым сном, будто ожили страницы детских сказок и теперь радостно ворвались в его жизнь. Да нет же, все происходит на самом деле. Они едут вдвоем в деревню, и самая любимая девушка сидит напротив. Она одета в пе-стрый свитер, который связала своими руками. Размешивает ложечкой чай в стакане. В таком стакане, который Миша видел только в фильмах, когда ге-рои ехали куда-нибудь.
Вся жизнь, все двадцать лет были проведены в каком-то кошмарном бре-ду, где сначала были стены дома и тоска, а потом – храм и серый туман странных мыслей и идей. Будто бы кто-то очень добрый и ласковый взял его за руку и теперь вытащил на свет. И не просто кто-то, а Кристина.
- Да, мы едем в деревню! Здорово. Знаешь, я так рада! – она улыбну-лась, но потом почти сразу надула губки. – А ты небось и не заметил, что мы с тобой в последнее время редко бываем вместе.
- Ты же знаешь, я…
- Нет, не знаю. Ничего не хочу знать. Иногда мне кажется, что тебе все равно. Глупый, ведь я люблю тебя. А ты не дорожишь мной. Мне иногда кажется, тебе будет все равно, если я вдруг исчезну из твоей жизни.
- Милая, перестань! Ну прошу, не обижайся! – он приласкал ее. – Обе-щаю, что отныне все будет по-другому. Но тут многое будет зависеть и от тебя. - Он помолчал. Кристина сосредоточилась. – Я никогда ни о чем не просил тебя раньше. Теперь же… прошу. Помоги, вырви меня из когтей секты.
- Что?!
- Да, из когтей секты, которую я создал вот этими проклятыми руками. Из этой организации под названием церковь Монахара, обирающей людей на улицах.
- Прости, но мне странно слышать это.
- Правильно. Потому что я все время молчал и хранил эти мысли в сво-ем сердце. Понимаешь, поначалу-то я надеялся, что, когда мы построим храм, наладим контакты с людьми, дела пойдут по-иному. Нет. С каждым днем все только хуже.
Колеса мерно стучали. Где-то впереди, должно быть, в соседнем купе, кто-то очень оживленно спорил, были слышны голоса.
- Хорошо, - Кристина поставила недопитый чай на столик. –Теперь и я могу открыться тебе. Я давно поняла, что сама идея не принесет ничего но-вого, а только погубит последние искорки хорошего. Сначала, когда нам бы-ло по четырнадцать лет, и мы собирались на дачах вот в такую же погоду, я верила твоим словам, открыто слушала. Но потом все изменилось. Я поняла, что ты крутишься на одном месте. Прости, Миша. Я очень люблю тебя как че-ловека. Ты самый близкий и родной для меня на земле. Но мне кажется, что твое учение, философия и прочее – как бы фрагментарны, размыты, и основа-ны на призрачных воспоминаниях о том кошмарном дне, когда Щербец толкнул тебя на весы жизни и смерти. И согласись, что учения, как упорядоченной системы взглядов просто нет. Так значит, ты хочешь, чтоб я помогла тебе?
- Да! – прошептал Провалов, и его глаза загорелись огнем.
- А знаешь, что тебе самому нужно сделать?
- Что?
- Забыть! – она выдержала паузу и внимательно посмотрела на Михаила. – Забыть все то, что испортило твою жизнь! – эмоции взяли верх, и показа-лось, что она вот-вот разрыдается.
- Про камень и удар головой – забудь. Про тоску и метания – забудь. Про храм и Монахара, слышишь! – она отвернулась.
- Уже все позади, уверяю! Прошу, успокойся. Ну, Кристинка, посмотри на меня.
- Хочу верить.
- Мне нужна только ты, а не этот мистический Монахар, которого, быть может, и нет на самом деле. Знаешь, я со временем, взрослея, начал пони-мать, что Николаев, то есть Борис Андреевич, возможно, был прав насчет того, что эти лучи света, голоса и прочая… - он запнулся, потом отпил чай из стакана. Собрался, и нашел в себе силы, чтобы сказать то, что хотел, - и прочая ересь не что иное, как видение. Процесс в мозгу. Мне не повезло в том плане, что мама у меня слишком мягкая и добрая. Запрети она мне, глупому, заниматься этой религией, может, и дела тогда пошли бы по-другому.
- Не получилось бы. Ты был одержим.
- Все правильно. Я и сейчас одержим, вот только иной идеей - изба-виться и уйти. Как думаешь, у меня получится?
Он надеялся, что она ответит «да», но Кристина молча смотрела в пол. Наконец она вздохнула:
- Не надейся, что это будет так просто.
- Почему?
- Тебя не отпустят, ты врос в секту, как никто другой. Ведь ты осно-ватель.
- Я уже все решил. Мое место займет Суворин. Он справится.
- Не думаю, что братья согласятся поменять своего лидера. Да, может, Женя и справится. Но ведь он – не тот, кто видел Бога и разговаривал с ним.
- Да я тоже не тот.
- А вот это будешь объяснять монахарцам, которых на протяжении шести лет убеждал в обратном.
- Думаешь, они не отпустят меня так просто? – в его голосе чувство-вался наивный испуг.
Кристина покачала головой:
- Ты полагаешь, что независим? Считаешь себя лидером.
- Я и есть лидер.
- Да и нет. Ты – формальная необходимость. Лицо, символ, при помощи которого идет обогащение.
- Не понимаю, о чем ты.
- На самом деле все очень просто. Деньги, которые приходят в цер-ковь, далеко не все идут в казну. Кто-то начал вести двойную бухгалтерию, часть средств оставляя себе.
- Кто же. Неужели Дрюха Щербец!
- Не думаю. Хотя и не собираюсь сейчас никого обвинять. Потому что суть не в этом. Те гроши, что попадают тебе – это, скажем, пять, от силы десять процентов того, что приносят. Теперь ты понимаешь, какой ты ли-дер?!
Провалов сосредоточился, брови сошлись на переносице:
- А почему же тогда ты молчала, раз знала обо всем этом. Я быстро бы со всем этим разобрался.
- Нет, - оборвала она, - если бы стал разбираться то тебя просто убили бы, и все.
- Не может быть.
Кристина на мгновение задумалась, потом продолжила:
- Как ты не поймешь, какого зверя выпустил в свет! Все по началу бы-ло весело и здорово. Бог, Монахар, свобода. До тех пор пока не коснулись денег. Теперь ты вляпался по уши.
- Понимаю… - мрачно произнес он, потупив голову.
- Одно ты сделал правильно – то, что решил уехать на время. Подумай хорошо о том, как быть дальше. Но и не забывай! – она засмеялась, и обня-ла его, - мы едем отдыхать и встречать новый год. Пусть он станет годом твоего перерождения.
- Хорошо, - он поцеловал ее, - я постараюсь расслабится и неспешно поразмышлять над будущим. Может, в тиши и покое найду приемлемый выход.
Колеса продолжали мерно стучать по рельсам. Спорившие в соседнем ку-пе наконец замолчали. Может быть, помирились, или просто устали.
Миша прилег на подушку и принялся смотреть в потолок.
«В принципе, - размышлял он, - я уже знаю, как поступить, - посмот-рел на Кристину, - только ей пока лучше ни о чем не говорить».
Через два дня они наконец добрались до места назначения.
- Ух! – сказала Кристина, выходя на перрон. Михаил вылез из вагона первым, чтобы спустить сумки, а потом протянул руку своей девушке. – Как здесь холодно.
- А как деревенька-то называется? –спросил Михаил, забросив за спину большой и круглый рюкзак.
- Семёнково. Родное село моей покойной мамы. Здесь такой замечатель-ный народ живет!
- Хочется верить. – Пробубнил Михаил, ощущая тяжесть сумок, которые придется нести. - Слушай, а отсюда далеко идти?
- Как тебе сказать… - Кристина приложила ладошку, одетую в веселую расписную варежку, к глазам и посмотрела вдаль. – Посмотри. Вон – видишь, вдали дымят печные трубы?
- Эх-ма! Так это версты три, не меньше.
Кристина залилась смехом:
- Да ты, небось, никогда в жизни на такие «большие» расстояния не ходил!
- Ты что! Вспомни, как лазили через грязь и топь, чтоб на дачи по-пасть. – Сказал он и тут же смутился, потому что пообещал не возвращаться к этим воспоминаниям.
Она в ответ сделала вид, что ничего не слышала и продолжила все тем же веселым голосом:
- Давай-давай, шагаем быстрее. А то замерзнем.
- С такой поклажей не замерзнешь! - сказал он вслух, а сам подумал: «Чего это она там такого нагрузила? Ей-богу, будто переезжаем мы с ней в это захолустье. Наверное, подарков родным набрала. А у нее ведь этих «родных» - вся деревня».
У Кристины было прекрасное настроение. Она шла впереди – такая эле-гантная, стройная, и Мише почему-то показалось, что он сейчас очень похож на негра-раба, который несет за своей хозяйкой ее вещи.
Однако это была его королева, которой Миша был готов с радостью слу-жить, выполняя любые желания, лишь бы удостоиться ее нежной улыбки и по-хвалы. Они шли вдвоем по дороге, расчищенной от снега. Миша с интересом смотрел по сторонам. Опустив сумки, он окликнул подругу:
- Кристинка, стой!
Она обернулась:
- Почему встали? Что за несанкционированный привал!
- Погоди, - он снял шапку и утер пот со лба. – Дай передохнуть хоть минутку.
- Какой ты у меня нежный и слабый!
Он покраснел, но не обиделся. В этих словах было что-то ласковое, доброе, участливое.
- Да ладно уж! Я б без проблем донес твои сумки, только мы отдыхать приехали, правильно? Зачем зря напрягаться? Лучше скажи, далеко нам еще?
- Ну, если не будешь так лениться, то через минут двадцать будем на месте.
Неровно дыша, Провалов с удовольствием смотрел на огромное белое пространство поля, покрытое местами свежими заячьими следами. Различил две полоски, уходящие куда-то далеко, к самому горизонту: совсем недавно проехал лыжник.
- Хорошо здесь, - Миша улыбнулся.
- Не то слово! Пошли-пошли, хватит бездельничать. – Подгоняла она.
- Так точно. Ну и строгая ты у меня! – весело сказал он и вновь взялся за ручки.
- Уж какая есть, – засмеялась она в ответ.
***
Через несколько минут они увидели ухоженные бревенчатые дома, окру-женные низкими, почти полностью вросшими в снег заборами. Михаил наконец понял, чем же отличается город от деревни. Не столько разница в масшта-бах, количестве людей, сколько в уникальности. В Семёнково каждый дом представлял собой строение, не похожее ни на какое другое. Каждый дом был неким произведением искусства, результатом кропотливого, творческого тру-да местных зодчих.
- Деревню-то еще беглые староверы обосновали в конце семнадцатого века. - Сказала Кристина, когда они шли вдвоем по центральной улочке, - А до них это место пустовало. Но затем постепенно сельчане начали принимать новые порядки, стали креститься тремя перстами. В общем, старообрядцев здесь больше нет, зато все традиции остались. Этим избам - минимум по сто лет. Их еще деды нынешних седовласых старух строили. Главное, пра-вильно построить и следить за всем, поправлять вовремя. Чувствуешь, как старой Русью от них веет?
- Здорово! – изо рта Провалова вырвалось облако белого пара. – Не то, что в городе. Все дома одинаковые, будто по трафарету их лепили.
- Что правда, то правда. Меня тоже многоэтажки шаблонные угнетают. Как взгляну на них – сразу тошно становится. Думаешь, я просто так пред-ложила приехать именно сюда? Уж тут точно хорошо отдохнем.
- Ты у меня умная, ничего не скажешь! – похвалил ее Миша.
В одном из дворов, согнувшись в три погибели, пыхтя и кряхтя, над низким пнем стоял старик. Клубы пара валили изо рта. Он неспешно рубил дрова, размеренно опуская топор на очередной чурбан. Разрубленные паленья дедушка аккуратно собирал и складывал в одну кучу. Потом он поднял глаза и стал внимательно рассматривать приезжих. Когда те приблизились, при-ветливо заулыбался и поспешил им навстречу:
- Ой, кто пожаловал. Кристинка, да неужели это ты?
- Я, Поликарп Тимофеич, кто еще? – Кристина улыбнулась и шепнула на ухо Мише:
- Это самый веселый обитатель деревни. В детстве он мне часто сказки рассказывал.
Лицо старика раскраснелось.
- Заждались тебя, родная.
- Да вот бабушку решила навестить, посмотреть, как она тут живет.
- Ефимовна-то? Так что ж ей будет-то? С хозяйством своим пока справ-ляется, не бросает, - помолчав, добавил. – Вот радость-то!
- Поликарп Тимофеич, познакомься! Это Михаил.
Старик широко улыбнулся:
- Хорош малый, только сразу видно, городской. Уморился поди сумки переть, не привычный к труду физическому. Да это ничего страшного. Умные Вы, образованные. Небось, учишься где?
- Я?
- Да, он у меня специалист по религиям. Теософ. – Кристина решила соврать, решив, что такое определение будет звучать лучше, чем сектант-ский лидер.
- Робята, может, я вас провожу?
- Как хотите, Поликарп Тимофеич. – ответила девушка.
Они шли втроем по сельской дороге. Старик, расправив плечи, шагал впереди и выкрикивал на всю деревню:
- Солнышко наше приехало! Радость наша!
Люди выходили из сенцев посмотреть, что это дед расшумелся. Завидев Кристину, улыбались, приветствовали. Веселые солнечные зайчики, отражаясь от стекол окон, радостно слепили глаза.
Провалов и представить себе не мог, что остались на земле еще такие люди: добрые, приветливые. Их души были чисты и открыты, потому как знали – скрывать теплых чувств не стоит, тебе ответят тем же. И не плюнут, не посмеются, потому что здесь так не принято. И будто бы Семёнково – другая планета, где обитают похожие внешне на горожан создания, совсем отличаю-щиеся от них внутренне. Бесхитростные, широко улыбающиеся, лишь только увидят тебя. Несмотря на невысокий уровень образования они наделены уни-кальной природной мудростью, которая передавалась из поколения в поколе-ние с молоком матери, поддерживалась устоями и обычаями жизни, характер-ными для русской культуры и православия, а также своеобразной деревенской этикой, складывавшейся по крупицам на протяжении многих столетий.
- У нас Новый год скоро! – сказал Поликарп Тимофеевич, - как всегда, по всем канонам справлять будем.
«Вот и первое, о чем стоит хорошо подумать, - размышлял про себя Ми-хаил. – Сельчане отмечают праздник строго по определенному канону. И что в этом плохого?»
Тем не менее, они приближались к центру деревни. Наконец останови-лись возле большой избы.
- А домик-то изменился, - сказала Кристина, глядя на знакомое с дет-ства строение. – Покрасили, пристройку смастерили.
- Да, - ответил старик. – Да и сарай старый, что за домом стоял, кривой такой? Помнишь, небось? Снесли. Как вот потеплеет, в апреле-мае с мужичками новый срубим. А-то как же: надо Ефимовне подсобить.
- Тимофеич, да ты никак за ней приударил, я гляжу? – засмеялась Кри-стина.
- Ну, - покряхтел смущенно старик, - я хоть и не молодой уже, да все ж рано меня в немощные записывать. Хозяйство держать могу, не пью, добро почем зря не проматываю. Потом, одинокий.
- Ой, Тимофеич, ой, Казанова! – девушка не могла удержать смех.
Миша отвлекся от размышлений и робко присоединился к смеху Кристины.
- Ну, пойдемте в дом, ребятушки. – Сказал Тимофеич. – Эге-ге-хей, Ефи-мов-на! Выйди, подивись, кого я тебе привел!
***
Миша несмело шагнул к двери, но тут же отскочил в сторону: из будки выскочил пес и принялся громко лаять, рваться с цепи. Тимофеич сдвинул кустистые брови, и, подняв хворостину, накинулся на собаку:
- А ну сгинь, окаянный! – пес, поскулив, забился обратно.
- Ты чего расшумелся, Поликарп Тимофеич, псину мою гоняешь? – на по-рог вышла женщина. На вид ей было не больше шестидесяти лет. Ее лицо рас-краснелось, и Михаил решил, что она все утро провела возле горячей печи.
- Ой, батюшки! – воскликнула она, - Кристинушка, неужели пожалова-ла?!
- Я, бабушка.
Они долго стояли, целовались, обнимались, охали и ахали.
Мужики – Миша, Тимофеич и пес, который вылез из будки, скромно опус-тив хвост, наблюдали за ними и чувствовали себя не в своей тарелке. Миша прислушался, о чем они говорят:
- Жених твой? – старушка покосилась на Провалова, в глазах промельк-нул хитрый огонек.
- Ага.
- Ты погляди, какого отхватила. Статный.
- Во-во. А ты что ж Тимофеича никак не отхватишь, он вон как топором орудует.
- Да иди ты, куда ж мне.
- Не скажи, бабуль, не скажи!
- Ладно, зови гостей в дом.
Миша и Тимофеич прошли в дом и разулись. Потом сели на лавку.
Кристина с бабушкой крутились у печи, наверно, готовились собирать на стол. Правда, получалось у них это очень медленно: они в основном го-ворили о чем-то, смеялись, шептались.
Тимофеич поглаживал бороду:
- Да, хорошо у нас здесь. Дружно живем, помогаем. В церковь по вос-кресеньям ходим, Богу молимся. Строго живем, но и повеселиться, погулять можем. Эх, благодать тут, Мишутка, о какой ты никогда не слыхивал. А ле-том и подавно. Такие зори, восходы. Покосы высокие, сочные. А рыбалка ка-кая! Я вот в июле-месяце во какого сома поймал!
Старик широко раскинул руки в стороны, так, что Мише пришлось посто-рониться, чтобы уступить дорогу примерному размеру Тимофеичева сома.
- Вот так-то! – он засмеялся беззубым ртом и Провалов, заглядывая в уголки его сощуренных глаз, почувствовал, будто знает Тимофеича всю жизнь. Казалось, они прожили бок о бок целый век, и теперь могут говорить о чем угодно и открыто, ничего не боясь, без комплексов открывать душу.
- А еще на охоту сходить можно. Тут на диких озерах такие утки! В общем, вам бы летом приехать, тогда я б тебе показал, чем славится Семён-ково. А если честно, - он наклонился к уху и прошептал:
- Может, глупостью покажется, но вам бы с Кристинушкой сюда навсегда перебраться. Так лучше будет для тебя и для нее. Плюньте на город воню-чий, не ждет там вас никто. Я хоть институтов не кончал, но душу челове-ческую хорошо знаю, жизнь научила. Я вот разок только взглянул на тебя, Мишутка, и сразу понял: больна душа твоя, страшные черви гложут. Но здесь ты избавишься от них. Я помогу. Другие помогут.
Михаил промолчал.
- Тебе лет-то сколько?
- Двадцать один скоро.
- Вот, а выглядишь, будто на пенсию пора выходить. А к пятидесяти как корыто битое-перебитое станешь. Мне вот уже за шестьдесят, а я еще о-го-го! – Тимофеич подмигнул, имея ввиду Ефимовну. Миша невольно улыбнул-ся. – Пусть здоровье не то, но вот здесь, - он ткнул себя кулаком в грудь, - все в порядке, понимаешь, на месте. Я никогда не почувствую себя стариком. Пусть спина гнется плохо, а я все равно возьму бревно и распи-лю. Скажу себе – должен, сумею. Пусть глаз не тот, вижу плохо, а гвоздь с одного удара загоню. Вот и ты коснись груди и поищи там силу, которая скажет: «Я смогу бросить эту чепуху!»
- Откуда вы можете знать, о чем я постоянно думаю?
Тимофеич засмеялся:
- А я и не знаю ничего. Не хочешь рассказать, поделиться?
- Простите, пока нет. Не готов.
- Ничего страшного, Миш. Спешить нам некуда. Походи, подумай, а как сам захочешь – так выложи душу. Поверь, я тебе плохого никогда не посове-тую.
- Так, мужчины! – Ефимовна, все с таким же здоровым, румяным лицом, отвлекла их от беседы. – Живо садитесь за стол.
- В общем, хорошо у нас здесь. – Сказал еще раз Тимофеич.
Провалов с аппетитом набросился на предложенные блюда. Ему так на-доели бутерброды и супчики из пакета, которыми приходилось питаться в по-езде. Да и в городе, в своей повседневной жизни, он ел что попало. Гото-вила Ефимовна просто замечательно:
- Давай-давай, смело налегай, милок, не стесняйся! – старуха с любо-пытством рассматривала парня. Она сидела рядом с Тимофеичем, оперев ло-коть о край стола и положив голову на ладонь. – Кристинка, штой-то больно чахлый он у тебя, ей богу.
Михаил поперхнулся от такой прямолинейности, но, подумав, что здесь, наверно, так принято, продолжил дальше кусать большой пельмень, от кото-рого исходил горячий, ароматный пар.
- Ничего, - вступился Тимофеич, - у нас поживет, живо поправится. – Потом, отхлебнув большой деревянной ложкой густых щей, добавил:
- Вы, бабы, главное кормить нас не забывайте. А уж мы всегда на по-мощь поспешим, коль надо. Я вон уморился топором махать, а он – сумки пе-реть.
- Чуть не забыла! – воскликнула Кристина и, вскочив со стола, стала копаться в одной из сумок. – На, это тебе, бабушка, носи на здоровье, - и она достала пеструю шаль.
- Ой, Кристинушка, - Ефимовна залилась смехом, - да на кой она мне, старухе, такая красивая. Ты б мне еще бальное платье привезла.
- Ну, не скажи, - весело ответила девушка.
Тимофеич утер усы и, доедая краюху хлеба, улыбнулся:
- Ну, хозяюшка, спасибо тебе, ублажила. В долгу не останусь. К вече-ру дровишек принесу. От меня ведь тоже польза должна быть.
Ефимовна поднялась с табурета и, подойдя к зеркалу, посмотрела, как шаль смотрится на плечах:
- Красавица, чего говорить. Эх, хорошая ты баба, Ефимовна, дай тебя расцелую! – заливался Тимофеич.
- Ой, молчал бы лучше, старый бесстыдник.
Дед весело подмигнул Мише.
- Семёновский Дон Жуан, - весело хихикнула Кристина и обняла старич-ка.
После обеда Кристина и Миша пошли погулять. На улице бегали деревен-ские ребятишки и, весело смеясь, бросались плотными снежками. Временами они переводили свою веселую «войну» в прямой «рукопашный» бой, валяли друг друга в снег, громко смеялись. Провалов посмотрел на них, и ему по-чему-то стало грустно:
- Знаешь, - сказал он Кристине, - как же мне чертовки хочется стать такими же, как они. Вот так, забыв обо всем, пуститься в простую бесхит-ростную игру и практически ни о чем не думать. Я никогда не был нормаль-ным ребенком. Вернее, после удара о камень.
- Зато еще не все потеряно. Ты вполне можешь стать нормальным чело-веком.
- Может быть.
- Не может, а точно! Именно для этого мы здесь. Пойдем, я познакомлю тебя с одним очень интересным человеком. Возможно, у него ты найдешь от-веты на многие вопросы.
|
|