Дача досталась мне по наследству от деда Петра Васильевича. Незадолго до своей смерти — а это случилось в 1976 году — он сделал по периметру дачного участка забор. Раньше (лет двадцать, насколько я помню) никакого забора не было, а имелась едва заметная межа с соседями. Не то, чтобы мой дед повздорил с ними, а просто решил, что земельный участок надо огородить. Поставил забор осенью, а к весне «сгорел» от раковой опухоли. Так и не увидел, как его забор пережил зиму. Впрочем, забор выстоял, и служил исправно ещё четверть века.
Однако, всё в нашем мире не вечно. Пришло время и для дедова забора. Поселковые мальчишки стали его ломать (видимо, от избытка сил), да и просто штакетник износился и начал гнить. В позапрошлом году я задумал забор обновить.
Вместе с отцом мы закупили двухметровую вагонку и стали делать новый забор со стороны улицы. Это немного — всего двадцать метров, а если исключить калитку и ворота для въезда на участок моей «старушки» (так я ласково кличу машину), то и вовсе метров пятнадцать будет. Короче, где-то в ноябре позапрошлого года, мы с «уличным» забором финишировали. В декабре, когда уже выпал снег, отмечали 70-летие моего отца — на даче, на свежем воздухе жарили шашлыки на берегу прудика, который получился из неудавшегося колодца. Мы расположились вокруг мангала с шашлыками и пили любимый напиток моего отца горiлку «Nemiroff», он ведь у меня украинец. Снег у мангала растаял, на полутораметровой проплешине мокрая изумрудная трава чудесно гармонировала с тлеющими углями, короткими язычками пламени и запахом поджаривающегося мяса, насаженного на шампуры. Изредка капельки жира стекали с кусков мяса, падали в огонь и шипели, разбрызгиваясь во все стороны. Было что-то захватывающее и варварское в этом огне на снегу… Временами шум и гам обрывался, разговоры стихали, и тогда по-особому ощущался терпкий холодный воздух, настоянный на хвое растущих рядом густых елей и запахе мяса. Каждый в эти короткие молчаливые мгновения думал о своём.
Мой отец не забыл, как мы с ним строили забор, как подгоняли вагонку, чтоб не было щелей, заменяли ветхие столбы, красили забор зелёной краской. «А теперь забор с улицы скроет от посторонних глаз нашу дачную пасеку. И всякие идиоты не будут на неё пялиться в надежде поживиться», — считал отец. Даже на свой юбилей он предложил выпить за эту нашу нелёгкую, как он выразился, работу.
А в феврале моего отца не стало. Отказало сердце.
Никто не вернёт нам умерших родных. Без них жить ужасно тоскливо и тяжело. Тем более что из памяти ничего не выкинешь: ни то, как мы вместе закладывали пасеку; ни то, как отец ездил со мной на Украину и там учил стрелять из ружья, водил на первую охоту; ни то, как сильными руками отец обхватывал меня, маленького мальчишку, и мы скользили с ним по гладкому льду стадиона на Дмитровском шоссе. Но нет уже того московского стадиона, нет большой страны, из которой все мы родом, нет и моего отца. Остаётся только память…
Забор я всё же решил достроить. Помогать мне вызвался мой школьный друг Валера. Однажды, когда мы с Валерой — потные от жаркого июньского солнца — приблизились с новым забором к моей крошечной дачной пасеке, на нас набросились пчёлы. Ну да, пчёлы не любят резкие запахи (а запах пота именно такой), не терпят человеческие волосы, напоминающие им шерсть злейших врагов — медведей и куниц (а у нас головы были непокрыты). Короче, пара десятков пчёл нас точно ужалила. Валеру через майку они ужалили даже в спину. От пчёл мы, в конце концов, отбились, и, отойдя в сторонку, Валера задрал майку, а я стал вытаскивать пчелиные жала из его спины.
— А это что у тебя? — спросил я, увидев окровавленный «пятачок» слева от позвоночника.
— Ерунда, — уверенно пробасил Валера, — я вот мажу стрептоцидовой мазью, пройдёт!
Я пригляделся и… с ужасом понял, что не пройдёт. Из крупного невуса росла меланома. Девять лет моей давней службы в онкологическом НИИ не оставляли ни малейшего шанса для сомнений. Целых две недели я убеждал Валеру, что надо идти к врачу. Он тянул и был искренне уверен, что всё это ерунда. А что ещё мог думать такой человек, как Валера — мастер спорта, всю жизнь проработавший тренером, и никогда ничем, кроме ОРЗ, не болевший?!
Когда Валера согласился на операцию, опухоль уже дала метастазы. К сожалению, такова особенность меланомы — она даёт отдалённые метастазы на ранних стадиях развития; именно потому и считается одной из самых злокачественных.
Впрочем, Валере повезло. Он жив, только операция Дюкена оставила свой след — мой друг с трудом ходит, ему определили вторую группу инвалидности.
Однако, вернёмся к дачному забору. Пока новый забор не готов. Осталось обновить ещё две стороны. Это аккурат 60 метров — двадцать с одной стороны плюс сорок с другой. Валера мне уже не помощник. Приходится рассчитывать на свои силы. А лет мне уже немало. Так что сделаю забор, и… продолжу семейную традицию.
Copyright © 2005 by Andrei E. Gusev
|
|