Мя-я-я-яу! Мя-я-я-яу! – ворвалось в открытое окно. Весна! Ясное дело, март! Разве можно уснуть под эти вопли? Я встал и пошлёпал босыми ногами к окну, чтобы закрыть его.
Одинокий фонарь выхватил из темноты кусок двора. Вдоль кособоких сараев шествует процессия. Впереди – Он. Ва-а-ажный, го-о-ордый! Правда, немного облезлый, и худой. Следом, на небольшом расстоянии от Него – три «красотки». Ну, так, ничего себе. Но хвосты позадирали и вопят. Друг на дружку косятся. Тьфу! Закрыл окно.
Пошлёпал в туалет по коридору. Проходя мимо зеркала, бросил взгляд… и остановился. Худой. Не так, чтоб совсем облезлый… Наполовину лысый. Но зато усы – ничего, средней пышности. И чего так, думаю, за этим облезлым – три сразу, а за мной… Ладно, сотрудницы в конторе – все, сплошь, в дочки годятся, но главная бухгалтерша! Хоть бы когда слово ласковое сказала. Об остальном я уж и не мечтаю. Вот так всегда: одним всё, а другим… Эх, мне б сейчас в шкуру этого кота влезть!
Влез под одеяло. Как-то грустно стало. Такое состояние называется «на душе кошки скребут». ДалИсь мне эти кошки! Повздыхал-позевал и уснул.
Мать честнАя! Глядь, иду я, худой и облезлый, по двору, а за мной – эти три, ну, которые «так себе», и орут. Догнали. Куда ж мне деваться? Всё сделал в лучшем виде. Из другого двора ещё три, залётные! Как не уважить? Облагодетельствовал. Все довольны. И закружилась карусель. Жизнь — песня! Только что-то этот мотивчик меня быстро радовать перестал. Потом мальчики-девочки пошли. А толку-то? Мои-то где? У каждой мамки – по десять штук да все разные! Своих не найду! Где ж моё племя-семя? На кого в старости надеяться? Вон, по помойкам лазят. Гордиться кем? Из-за хвоста селёдки подрались, морды порасцарапали. Да такие у отца последний кусок из глотки вырвут!
— Мурчик мой! Проснись! На работку пора!
Проснулся, слава Богу! В холодном поту. Из кухни ароматами потянуло. Умылся-побрился и на запах пошёл. Моя у плиты колдует. Я подкрался сзади, обнял жену. А она такая мягкая, пушистая! Я выбритой щекой о плечо потёрся.
— Садись, родной. Сейчас сырничков со сметанкой дам.
Тут и «гаврики» мои подоспели – Антошка с Андрюшкой. Сели со мной завтракать. Худые! Рыжие вихры точат. Все — в меня! Моя порода! Это пока вихры. Постареют, такими же лысыми, как я, будут. Зато моя кровь! Моя надежда и опора!
Сыновья выпорхнули за дверь. Отправились в школу за знаниями. Пусть учатся. Наука карман не тянет, тем более, что дают бесплатно.
Я напяливаю куртку, маскирую лысину беретом. Жена бутерброды мне в сумку укладывает, чтоб я, не дай Бог, в столовке не отравился. Бережёт меня. Заботливая! Чмокаю её в щёчку. Потом — в шейку. Ещё ниже. Ещё ниже. Она игриво хихикает. Я знаю, почему. Мои усы, хоть и средней пушистости, но щеко-о-очут! Я прижимаю её к себе.
— Да ладно тебе! Иди уже на работу, кот мартовский! И не нервничай там слишком. Начальников много, а ты у меня один. В общем, держи хвост пистолетом!
Я спускаюсь в лифте и думаю: «А чего это я должен хвост пистолетом держать? Я и ещё кое-что могу! Март всё-таки!»
|
|