Как приходит весна в лес и выносит старый помёт талыми реками в мировые хранилища, так приходит весна в город и вымывает из подвальных закоулков скопившийся за зимние века хлам.
И тогда наступает время выть!
ГРОМКО!
ПРОТЯЖНО!
ПЕЧАЛЬНО!
О НЕВЕДОМОМ!
О ЧИСТОМ!
О ТВОЁМ!
УСЛЫШАВ ВОЙ, НЕ СПОРЯ ВТОРИТЬ ЕМУ ВОЕМ
О БОЛИ!
НЕБЕ!
ЗЛЕ!
СМЕХЕ И ЗЕМЛЕ.
***
Последние полчаса он доставлял себе неимоверное удовольствие, расшатывая гнилой зуб, грязным и твёрдым, как кусок старой коры, пальцем. Недавно начавшаяся игра неожиданно закончилась: расколовшаяся на кусочки кость открыла во рту новую вонючую дырку. Бомж сплюнул: клейкая масса красной слюны медленно сползла со скомканной бороды прямо на чисто вымытую проливным дождём грудь. Он подумал ругнуться, но жёсткий мат застрял где-то внутри, где-то среди воспоминаний о прошлом частично уже смешавшихся с детскими мечтами о будущем. Он присел на ступеньку, взглянул на подохшего Шаа и попытался глубоко вздохнуть: утробный кашель прервал кислородное прошение и забрызгал отштукатуренные стены подвала красноватыми каплями слизи.
***
Один хлопок в ладоши и огромная пустая комната наполнилась музыкой. Она, пошатываясь, подошла к окну и прижалась к нему щекой. На улице шёл дождь: уже второй день подряд. Её тело горело: она вдавила себя в холодную стеклянную поверхность и каждым сантиметром себя старалась ощутить точечные удары капель. Она закрыла глаза и простонала о нём, бокал, красной размазанной линией, выскользнул из руки и липкая винная лужица окаймила её тонкую ступню. Она думала о его солёном теле. Она вспоминала его клочковатую бороду. Однажды их свёл вместе дождь: она шла, пошатываясь и босиком, мягко ступая в тёплые лужи, а грязь скользила между её нежных пальцев, тогда она увидела его: он сидел посреди опустевшей улицы, откинувшись назад и запрокинув голову к небу, его проржавевшая куртка валялась рядом, а дождь хлестал крупными каплями его голое грязное тело. Ему не нужны были слова, а она не хотела их говорить. Она стала частью чёрного неба, упала на него миллионом прозрачных капель. Он принял её, как безропотная земля разевает сухие расщелины перед живительной влагой, скопившейся на небесах. Сверкала молния, и её сотрясали громовые раскаты оргазма.
***
Он жрал объедки с её стола, грыз по ночам сырую картошку и был счастлив и был одинок.
Она питалась его грязью, пыталась пресытиться, но не могла – была ненасытна и была одинока – им не позволялось замечать друг друга по статусу.
***
- ты всегда молчишь. Спасибо тебе. Мне стало бы страшно, если б ты что-нибудь однажды сказал. Мне нравится, как ты зовёшь своего пса. Так можешь только ты. Так зверь зовёт зверя. Шаа…
- у вас с ним одинаковый взгляд. Ты сам знаешь. Ты сам пёс. Ты грязный бродяга, живущий, как, отбившийся от стаи волк. На тебя все смотрят, как на вонючего шакала. Они овцы. И я тоже – овца. На – бери – жри меня!
- тебя не было слишком долго. Видишь, я съела твои старые следы. Я сгрызла косяк, на который ты опирался. Меня постоянно рвало, но я всё равно жрала. Я такое же животное, как ты! Слышишь?! Внутри меня зверь! А эти овечьи хари плюют в нас! Пусть так – они же овцы!
***
- АНА, ПОЧЕМУ У ТЕБЯ ТАКАЯ ГРЯЗЬ В ВАННОЙ?
- АНА, ГДЕ ТЫ БЫЛА ПРОШЛОЙ НОЧЬЮ? Я ЗВОНИЛ ТЕБЕ ДЕСЯТЬ РАЗ! Я ДАЖЕ ПРИЕЗЖАЛ – БЫЛ ТАКОЙ ЛИВЕНЬ, ПОКА ДОБЕЖАЛ ОТ МАШИНЫ ДО ТВОЕЙ ДВЕРИ – ВЫМОК, КАК СОБАКА!
- АНА, ТЫ ВООБЩЕ ДОМА БЫВАЕШЬ? ПОД ТВОЕЙ ДВЕРЬЮ УЖЕ КРУТЯТСЯ ВСЯКИЕ БРОДЯГИ! ВЧЕРА МНЕ ПРИШЛОСЬ ВЫЗЫВАТЬ…
- АНА!
- АНА!
- АНА!
- ГДЕ ТЫ, АНА???
***
- где я? Я там, где должна быть. Я там, куда меня ведут инстинкты. Может, я уже шагнула в завтра. Может, я отстала на тысячу лет. Я знаю одно – моё место здесь.
- иди ко мне. Смотри – этот город полностью принадлежит тебе. Я ходила по улицам, и повсюду был твой запах. У всех собак, которых я видела, были твои глаза – они знают тебя и уважают.
Они прикасались друг к другу и превращались в общую массу грязи. Они смешивались друг с другом и утопали в общности своей отвратительной обособленности: грязные удовольствия, как они есть – ни теней бабушкиной стыдливости, ни занавеса косых взглядов вездесущих соседей. Они брали друг друга с той непосредственной искренностью, с которой маленький ребёнок засовывает ложку каши себе в рот и не думает о свой фигуре – это было неистовое воспевание человеческих слякотей, они были звериным естеством, которое могло жить только так.
ГРЯЗНО!
МИЛО!
ЖАЛКО!
ПРОТИВНО!
НЕВИННО!
ОСТРО!
СКЛИЗКО!
НЕНАСЫТНО!
БОЛЬНО!
СКОРОТЕЧНО!
ВЕЧНО!
С КРОВАВЫМИ ЦАРАПИНАМИ – ГНИЮЩИМИ УКУСАМИ – АЛЫМИ ЗАСОСАМИ!
ЧЕСТНО.
***
- АНА – ЭТО ВСЕГО ЛИШЬ МЕЛОЧЬ! НЕМЕДЛЕННО ПРЕКРАТИ! Я ЖЕ НЕ СПЕЦИАЛЬНО! СМОТРИ, Я ДАМ ЕЙ ДЕНЕГ, И ОНА ЗАБУДЕТ О СВОЕЙ ЖАЛКОЙ БАНКЕ! АНА! НЕ ДОТРАГИВАЙСЯ ТЫ ДО НЕЁ! ОНА ЖЕ ГРЯЗНАЯ – НАВЕРНЯКА В НЕЙ ЗАРАЗЫ БОЛЬШЕ ЧЕМ В КРЫСЕ! ФУ! НУ И ВОНЬ!
- Да пошли вы на х..й! Педрищенские буржуи! Убери свои руки, курва жалостливая! На х..й мне твоя жалость не нужна! Убери руки, я сказала! Сука, оставь банку! Да отъе..ись ты от меня! Ходят тут…
- АНА, ЧТО НА ТЕБЯ НАШЛО? ЭТО ЖЕ ВСЕГО ЛИШЬ НИЩЕНКА. НУ ЗАЧЕМ ТЕБЕ НУЖНО БЫЛО ЕЙ ПОМОГАТЬ? Я ПОВЕРИТЬ НЕ МОГУ – ТЫ ЕЁ ЕЩЁ И ПОЦЕЛОВАЛА! ВИДЕЛА БЫ ТЕБЯ ТВОЯ МАТЬ! НУ НЕ МОЛЧИ. Я ЖЕ СЛУЧАЙНО БАНКУ ЕЁ ЗАДЕЛ – НЕ ВИДЕЛ ПРОСТО И ВСЁ. НУ…Я ЖЕ ДАЛ ЕЙ ДЕНЕГ. ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ ТЫ САМА НЕ СВОЯ. Я ОТВЕЗУ ТЕБЯ ДОМОЙ.
- нет. Я дойду сама.
- АНА, НЕ ГОВОРИ ЕРУНДУ! ЭТО ЖЕ ДРУГОЙ КОНЕЦ ГОРОДА! АНА…
- я не люблю. Я не любила. Я не знала, как.
- АНА!
- теперь знаю.
БЕСПОЩАДНО!
НЕИСТОВО!
БЕЗУМНО!
СОПЛИВО!
КРАСИВО!
ВОНЮЧЕ!
ЗЛОБНО!
ЛАСКОВО!
ОСТЕРВЕНЕЛО!
САМКА ОДНА НА ВСЮ ЖИЗНЬ – ПРЕДАСТ – ЗАГРЫЗТЬ – УМРЁТ – СДОХНУТЬ!
***
Она не понимала, почему он исчез. Она искала его везде, заглядывала в каждый подвал, но его нигде не было. Она скулила, подобно избитой беременной суке. Она пила больше обычного, её покачивающийся силуэт всё чаще узнаваемо растворялся в утренней дымке городских трущоб. Её, ставший шершавым, язык слизывал его последние остатки с пролёженных ими ступеней. Тучи, громким треском оповещали о своей встрече где-то высоко в небе и она, допивая горькие остатки прокисшего пива, вновь превращалась в миллиарды страстно хлещущих прозрачных капель. Сливаясь с дождевым потоком, она по водосточным трубам и серым арыкам уплывала на его поиски.
***
В полуразложившемся трупе она узнала Шаа. Вложив голову в прогнившее собачье нутро, она вдохнула запахи знакомой свободы и, задохнувшись, нахлынувшими воспоминаниями о чистейшей любви растворилась навек, прогремев над городом своим последним дождём: «Шаа-а-а-а…».
|
|