Дорогой мой Пух!
Странная вещь - эти фотографии. Смотрит на меня твое лицо, а что лицо? Глаза, нос, уши, рот улыбается. Бегущие и кривляющие-ся на бегу буковки письма. Но ничего не говорит мне твоя лопо-ухость и даже особенный хвостик у буквы «р», не такой, как у меня. Могу подойти к телефону и услышать твой голос, говорящий вся-кую ерунду. И это будет не то. Набор знаков, слившейся в одну еди-ницу человеческой толпы.
Шаманов, тех, говорят, прямо трясет от гнева, когда они видят фотографию. И они что-то там вещали о потере содержания. Содер-жания нет, понимаешь? Содержание твое отгородилось от меня и покрылось скорлупой неважных внешних признаков.
Где-то по космическим дорожкам бегают неотличимые кор-пускулы и общаются… Впрочем, кто их знает, как они общаются. А вот мы здесь вынуждены раздвигать губы в странной гримасе и тря-сти друг другу руки, чтобы показать, как мы рады встрече. А мы здесь играем, составляя из кубиков лиц и голосов свою собственную маленькую жизненную панораму. А мы завели себе искусство, что-бы крепла и мужала иллюзия, что малыш не только познает мир, но и вертит им, как зарвавшееся божество.
Так что прости меня за сказку.
Вот приходит племяшка моя и видит твою физиономию на мо-ём рабочем столе.
-Эй! А где моя Бритни? Кто это вообще? – спрашивает. - Хмырь какой-то.
-Как, ты не знаешь? - восклицаю я. - Об этом случае последнее время кричат все газеты!
(Верный ход, эти тинейджеры отродясь газет не читают.)
-Да? Всё равно хмырь болотный, - неуверенно говорит она. Вздохнув, я начинаю рассказ, по возможности короче, потому что поколение next, как известно, не понимает сложноподчинённых предложений.
-Ну как же, это же известная история. Неоднократно описан-ная в сказках, а теперь произошедшая в нашей жизни. Жил-был че-ловек, страшно одинокий, бесконечно одинокий, как сказал классик. Вот однажды взял он ружьё и пошёл охотиться. Буквально, куда гла-за глядят. Долго ли шёл, коротко ли, вышел он в чисто поле, к вели-кому озеру. Смотрит - просторная берлога, а на пороге медведица сидит. Взвёл ружьё человек и стал целиться. А она сидит и сидит, не шелохнётся. Посмотрел на неё человек да и пошёл себе восвояси.
-Ну и правильно, - философически заметила моя слушатель-ница. - Окружающая среда всё-таки. Хотя зачем же он тогда ружьё-то брал?
-Вернулся он в свой город, и всё пошло по-старому. Всё да не всё. Вот стал замечать человечек печаль какую-то на сердце. Смот-рит на людские лица, а видит везде одну только медведицу. И глаза её, спокойные и глубокие, как воды того озера. И вот однажды по-нял он, что не может больше так жить, нет, значит, терпения. Бросил всё и поехал туда, к медведице...
-Ну да? А ружьё взял?
-Сухари взял, кусок сыра и бутылку вина. Разыскал ту берло-гу, подошёл к медведице и говорит: - Знаешь, день похож на день, ночь на ночь, лето на зиму, а год на год. Ничего нет, всё пусто. Но надо брать судьбу в свои лапы, брать и нести её навстречу ветру пе-ремен. Обнялись они, сели в берлоге у камина (Неслабая берлога, заметило мудрое дитя) и стали вино пить да стихи слагать.
-Что, и всё?
-Но вот однажды злая колдунья по имени Вихман, которая уже давно искала нашего человечка, подошла к берлоге, и, приникнув к окну, увидела его. Он обнимал медведицу и шептал ей на ухо свои новые стихи. Позеленела колдунья от злости и завопив: "Смерть са-рацинам!" - разбила окно и выстрелила в медведицу заговорённой пулей. Но в самый последний момент добрый молодец заслонил медведицу своей широкой грудью, и пробила калёная стрела его верное сердце...
(Погоди, какая калёная стрела? Неважно. Это тоже был вер-ный ход - великовозрастное дитя смотрела на меня, широко раскрыв глаза и сопя от волнения.)
-Подумаешь, - сказала она, когда я замолчала, - Ну и о чём эта история? Вот если бы у них родился маленький монстр...
Ну, извини. Ничего не поделаешь, опять хэппи-энда не полу-чилось. И кто остался на этом белом свете? Злодейка Вихман да я, в сущности, тоже злодейка.
|
|