Эта история, если ее можно так назвать, началась, когда мне было 11 лет. Почему-то тогда все мои мечты начинались со слов «Когда я буду в восьмом классе...». По детской наивности я думал, что лучшее впереди: нескоро еще я пойму, что лучшее – в настоящем. Ну, да это отношения к теме не имеет.
Так вот, в то лето семья наша получила новую квартиру в только что построенном спальном районе. Квартира была хорошая, со всеми удобствами, только вот вокруг никаких удобств не было: ни тебе метро, ни тебе магазинов. Чтобы куда-то добраться, надо было идти на автобус, долго ждать его, а потом полчаса трястись по недавно еще деревенской дороге до ближайшей станции метро.
Дом только заселялся, друзья мои остались на старой квартире, телефона не было, новыми друзьями обзавестись не успел. Переехали мы в начале июня, и все лето, до самого сентября я почти все время сидел дома, иногда только выходил, чтобы покататься на велосипеде по только что проложенным асфальтовым дорожкам между новостройками. Лето стояло жаркое, благо через дорогу от дома был небольшой лесопарк, куда иногда я ходил гулять: когда с родителями, но все же чаще – один. Брал книгу, садился где-нибудь в тени на поваленное дерево и читал.
В один из таких жарких дней, когда я, сидя на бревне, читал мрачный английский роман из жизни английских подростков девятнадцатого века, появилась она. Увлеченный чтением, я не сразу понял, что это.
По тропинке, по краю полянки шло странное созданье: небольшого роста женщина, одетая более чем вызывающе, широкими шагами шла, бормоча что-то себе под нос. Широкополая соломенная шляпа скрывала лицо, ярко-красная лента, опоясывавшая тулью, развевалась у нее за спиной в такт резким шагам. Длинное ярко-синее платье, вернее даже сказать, сарафан с желтой бахромой внизу, резало глаз. Широкие рукава блузки с какой-то затейливой вышивкой светились белизной. Ярко-розовый платок на плечах дополнял это буйство цвета. Женщина шла быстро, немного согнувшись под тяжестью двух корзинок, связанных между собой за ручки, и перекинутых через плечо. Надо сказать, что я был впечатлительным ребенком. И это видение в жаркий полдень, в тихом и солнечном лесу меня потрясло и испугало. Женщина достаточно быстро прошла мимо меня, а я отчего-то вскочил и кружным путем побежал к дому, боясь столкнуться с ней на каком-нибудь перекрестье тропинок. Как водится, так оно и произошло, или почти так: выйдя из леса, я увидел, что она переходит улицу и идет в сторону моего дома. Не торопясь, но и не замедляя шага, я вынужден был идти за ней, потому что в тот момент мне больше всего хотелось оказаться дома. К счастью, мои опасения не оправдались, она не вошла в мой подъезд. Я был рад этому, но, тем не менее, не стал дожидаться лифта и бегом поднялся на свой пятый этаж, и был не очень доволен тем, что мама не сразу открыла мне дверь.
***
Время шло, я по-прежнему катался на велосипеде, ходил в лес с книжкой, а по вечерам смотрел «Семнадцать мгновений весны». Странная дама, увиденная мною в лесу, не шла у меня из головы, заставляла мучиться и строить предположения.
Жара стояла неимоверная, спать приходилось под тонкой простыней, распахнув все окна. Иногда, среди ночи, я просыпался от духоты, покрытый липким потом, выходил на балкон, но – увы! – даже ночной воздух был не по-московски горяч и влажен. Как-то утром я проснулся рано от слепящего глаза солнца, заглядывавшего в комнату через открытую балконную дверь. На улице пели птицы, слышались шаги ранних прохожих, где-то скрипели и тарахтели строительные механизмы. Но ко всем этим обычным для новостройки звукам примешивался еще один: какой-то напряженный шелест, горячечный шепот, страстный, но неразборчивый диалог. Я нежился в постели, солнце слепило глаза и мешало вновь заснуть. Не выдержав, я вскочил, подбежал к окну, чтобы задернуть занавеску, и понял, что этот странный шелест, эта быстрая тихая скороговорка исходит с соседнего, смежного балкона. На цыпочках прокравшись к перилам, я осторожно заглянул к соседям. Там, на двух раскладных стульях сидели дряхлая старушка с вязаньем в руках, и та, чей образ так испугал меня. Она была все в том же сарафане, в той же блузке и с тем же треугольным платком на плечах. На этот раз на ней не было шляпы, и были видны седоватые волосы, заплетенные в две тоненькие косички. Теперь я мог разглядеть ее профиль: костистое лицо, плотно обтянутое коричневой кожей, крупный крючковатый нос, острый подбородок… То, что мне показалось шелестом, было ее тихим голосом. Она читала, по всей видимости, своей матери, что-то написанное в общей тетрадке. Мне было страшно, но любопытство взяло верх, и я затаился, чтобы послушать, о чем идет речь. Наверное, это был рассказ, или роман. Диковинные герои говорили странным языком о непонятных вещах. Женщина читала с выражением, и с каждым предложением все более воодушевлялась. Голос становился громче, она начинала жестикулировать, но текст, который она читала, оставался все таким же бессвязным, и был понятен, наверное, только ей одной.
- Ну все, Лерочка, - сказала старушка, - хватит, спасибо тебе большое, очень хорошо. Давай продолжим потом? А сейчас пора завтракать.
Голос старушки был ласков и нежен, но прозвучал неожиданно трезво и громко. Остановив чтицу, голос и меня вывел из какого-то странного оцепенения. Спохватившись, я ретировался в комнату, закрыл балконную дверь, и лег в постель, но уснуть уже не мог. Меня угнетала мысль, что эта странная женщина – моя соседка по балкону. «Хорошо еще, что живет, - думал я, - в соседнем подъезде».
***
Прошло лето, наступила осень - ненавистная пора, когда надо идти в школу. Незнакомые учителя, незнакомые одноклассники, показавшиеся мне поначалу враждебными. Пересиливая волнение, я пошел в пятый класс - стояли жаркие дни и мне совершенно не хотелось идти в новую школу, знакомиться с неизвестными мне людьми. Однако через какое-то время я освоился, у меня появились новые друзья - двое девчонок и двое мальчишек, все четверо, как выяснилось, жили в моем доме, а один из них даже в квартире напротив. Летом я не видел его, поскольку он был сослан своими родителями в пионерский лагерь и приехал всего за пару дней до первого сентября.
О прекрасное время! Это сейчас я понимаю, насколько оно была прекрасно, тогда мне так совсем не казалось. Я всегда учился хорошо, мне хорошо давались все предметы, за исключением рисования - этого таланта у меня никогда не было, и физкультуры - не был я спортивным ребенком.
Тем не менее, просыпаясь каждое утро, я с тоской смотрел на окна своей новой
школы, а засыпая вечером, втайне лелеял надежду, что завтра проснусь с температурой и наконец-то пропущу неделю-другую школьных уроков. Единственное, что мне нравилось - мои новые друзья. Пожалуй, тогда для меня это было главным стимулом для посещения школы - возможность увидеть их, пообщаться с ними. Прошла осень, наступила зима, а за нею пришла весна. Нам уже было по двенадцать лет, это была бешеная весна - яркое солнце, быстро сошедший снег, пьянящий запах только что оттаявшей прошлогодней листвы, и щемящее предчувствие чего-то непонятного, но весьма заманчивого, по всей видимости, любви...
Мы учились во вторую смену, поэтому уроки делали с утра, после чего выходили на улицу, уже одетые в школьную форму, чтобы насладиться общением, разговорами, играми, потом бежали домой, хватали портфели и мчались в школу. Главное время в школе - конечно, перемены, когда можно продолжить прерванное учителями общение. С
трудом дождавшись окончания уроков, мы шли домой, медленно и долго, обмениваясь
новостями о том, кто кого любит, кто кого разлюбил, и кто с кем пойдет сегодня гулять. Поужинав, мы снова спешили во двор, чтобы продолжить свои чудесные игры. Прошел март, апрель был удивительно теплым: девчонки играли в классики, на деревьях распускались листья, можно было ходить в летней одежде. Темнело еще рано, но уже
чувствовалась летняя лихорадка, а наши головы дурманили мысли о предстоящей
любви. Мы уже не играли в прятки и салочки, нам уже было неинтересно играть в
футбол или в «картошку», мы сидели целыми вечерами на скамеечке во дворе и болтали, почти вплотную приближаясь к теме личных отношений, желая ее и опасаясь. «Почти» потому что тема эта казалась нам тайной и недоступной.
***
В один из таких теплых весенних вечеров, когда мы сидели на скамейке у второго подъезда, дверь его распахнулась и вышла она, та самая странная женщина, которую я видел летом в лесу, а потом на соседнем балконе. На этот раз она была одета не столь ярко: длинное темно-синее платье с белым кружевным воротником, седые волосы убраны за уши, а на голове надета какая-то странная маленькая меховая шапочка. Женщина огляделась и быстрым шагом направилась к нам. Мы замолчали. Подойдя к нам вплотную, она наклонилась и тихим свистящим шепотом спросила:
- Дети, вы не видели здесь кошечек?
Мы переглянулись и самый смелый из нас задал ответный вопрос:
- Каких кошечек?
- Обыкновенных! – горячо зашептала она, - Я очень люблю кошек, а они, - она показала рукой куда-то наверх, - мне не разрешают, поэтому я ловлю котенка и ношу тихонько домой, чтоб никто не видел, прячу его у себя в постели, и ложусь спать. А если он мурлычет, я затыкаю ему пальцами носик, чтобы никто не слышал! А то если услышат, то сразу выкидывают бедняжку на улицу и меня ругают!
- Нет, мы не видели тут котят, - хором ответили мы, нам эта история была знакома: кто из нас не хотел бы завести дома котенка или щенка, и кого из нас родители не выгоняли из дому в слезах маленьким пушистым комочком, прижатым к груди?
- А вообще меня зовут баба Лера, - заявила женщина, - я не так уж и стара, но вы можете называть меня так, я гораздо старше вас и жила еще до революции! Тогда все было по-другому, я расскажу вам. Во-первых, когда люди умирали, их хоронили сидя по-турецки, вот так!
При этом женщина лихо села на асфальт, скрестив по-турецки ноги и сложив руки на
груди.
- Видите, как сложены у меня руки? Когда от человека в земле оставался один скелет, тогда он был похож на что? – задала она нам вопрос, - Ну, кто догадался?
Мы потрясенно молчали.
- Не хотите думать! - строго сказала баба Лера и, еще раз скрестив руки на груди, назидательно продолжила: - Когда от человека в земле оставался один скелет, тогда он был похож на череп и кости, ну знаете, такие, как нарисованы на электрических столбах!
Она замолчала и обвела нас победным взглядом. Мы потрясенно смотрели на нее.
- Кроме того, до революции все девушки умели фотографироваться обнаженными. Сейчас этого не умеет никто, кроме меня, но я, - тут она обратилась к нашим девчонкам, - прямо сию минуту вас этому научу!
Баба Лера вскочила, и начала принимать странные позы, скрещивая колени, а руками прикрывая грудь.
- Вот так! Вот так! Запоминайте, девочки, это вам пригодится, когда вы будете сниматься обнаженными! Кто еще вас этому научит кроме меня?
Мы были потрясены и взволнованы. Баба Лера вдруг остановилась, прислушалась и, будто бы о чем-то вспомнив, сказала:
- Ну, мне пора! До свиданья! - и быстрым шагом зашла в подъезд.
Тут мы все испытали необыкновенное облегчение, но оставаться у этого подъезда у нас уже не было никакого желания. Мы стали расходиться по домам, хорохорясь и смеясь, обсуждали эту «сумасшедшую бабку», пытаясь за своим смехом скрыть неприятный осадок, оставшийся у всех после этой странной сцены.
***
Я периодически встречал эту сумасшедшую, но она уже не вызывала у меня страха. В общем-то, она была безобидна. Дети жестоки и некоторые ребята из нашего двора смеялись над ней. Например, однажды, когда она в очередной раз вышла к нам во двор и завела очередную лихорадочную беседу, один из мальчишек вдруг резко крикнул:
- Баба Лера, у вас на голове кирпич!
Охнув, баба Лера смешно дернула головой, пытаясь скинуть с головы «кирпич», ощупала голову руками, наклонилась, пытаясь разглядеть на тротуаре, упал ли «кирпич…
Ребята смеялись над ее нелепым видом, когда она, одевшись, как всегда, в яркие платья, возвращалась из дальнего магазина, нагрузив две связанные и перекинутые через плечо корзинки упаковками с солью. Она объясняла, что соль – самый странный продукт: ее расходуют мало, но она имеет тенденцию неожиданно заканчиваться, сколько бы ее ни было запасено у хозяйки.
О ней ходили разные слухи, в частности, говорили, что у нее два высших образования, что она была подающим надежды научным работником в закрытом НИИ, но однажды у нее случилась душевная драма, связанная с одним немолодым женатым профессором, и она сошла с ума. В то же время о ней рассказывали, что она была отличницей-медалисткой в школе и после ее окончания решила поступать в какой-то престижный и очень сложный ВУЗ, но провалилась на первом же экзамене. Это так ее расстроило, что она не знала, куда деваться. Проходя мимо музыкального магазина, баба Лера зашла туда, купила себе гитару, и выйдя на улицу, не сдержалась, уселась на урну и стала петь, тут, будто бы, ее и забрали в сумасшедший дом.
Баба Лера и правда умела играть на гитаре: когда мы были уже постарше и собирались во дворе, она как-то подошла к нам, попросила гитару и спела нам пару песен, видимо, собственного сочинения. Слова в них были столь же странными, сколь и она сама. В одной из них пелось:
«Когда с небес слетают облака,
я плачу от любви и табака».
Однажды она привязалась ко мне, когда узнала, что я ее сосед по балкону. Она подошла ко мне вплотную и в своей специфической манере стала лихорадочно мне говорить:
- Это ведь ты живешь со мной через стенку? Я слышу, что у тебя есть пианино, потому что у вас постоянно на нем кто-то играет! Знаешь, я дам тебе совет! Ты научись играть на пианино «Ах вы, сени мои, сени», это очень хорошая песня! Она очень хорошо поднимает настроение! Если ты не умеешь, давай я буду к тебе приходить и играть «Сени» на пианино, я буду играть, и мы с тобой вместе будем петь!
***
Шли годы, мы взрослели, шестой, седьмой класс, мы росли, влюблялись, страдали, строили планы… Только баба Лера не изменялась, ну разве что становилась все суше и суше, как вяленая рыба, и кожа ее становилась темнее, а нос все больше и острее.
Из года в год она ходила все в тех же нарядах, которые тщательно стирала и сушила на балконе. Она все также писала тот длинный роман, который летними вечерами читала своей матери.
Ее странное имя - баба Лера – воспринималось мною как одно слово, длинное и экзотическое – Бабалеро. Во всяком случае, мне казалось, что это имя больше
подходит ее странному облику - этим странным нарядам, корзинкам, платкам, шляпам,
лентам, лихорадочному взгляду и сбивчивой речи. Это странное имя - Бабалеро слышалось мне даже в кубинской песенке о прачке «Бамбалейо». Забавно, если бы кубинцы и правда пели бы о моей сумасшедшей соседке! Интересно, что фамилия бабы Леры была столь же загадочна, как и она сама - Лоренцо. Что-то итальянское. Валерия
Лоренцо. А может, Бабалеро Лоренцо? А может, испанское? А если испанское, то те кубинцы...
***
Баба Лера периодически пропадала на месяц – два. По всей видимости, у нее бывали некие обострения, которые заставляли родственников помещать ее в лечебницу.
Потом она возвращалась и, как ни в чем ни бывало, продолжала отлавливать котят, разговаривать с детьми и пускаться в тяжелые походы за солью в дальние магазины. Со временем ее отсутствие становилась все более длительным. Однажды, после такого
затяжного лечения она появилась в нашем дворе в тяжелом и грустном настроении. Ее речь не была так быстра и сбивчива, как раньше. Она подошла к нам, уже почти взрослым, и тихо сказала:
- Ребята, а вы знаете, что Бог есть?
Она подняла глаза к небу:
- Эти татуировки я сделала в доказательство существования Бога! - объявила она, показывая нарисованные шариковой ручкой православные кресты на своих сухих морщинистых ладонях.
***
А потом баба Лера пропала совсем. Говорили, что она умерла, поскольку и правда была немолода. Хотя и ходили слухи, что причиной ее смерти стала передозировка опасных лекарств в психиатрической клинике, а кое-кто даже сказал, что ее лечили электрошоком. Последнее, что я о ней слышал – это слухи о ее алкоголизме: будто бы вернувшись однажды после лечения, она познакомилась у магазина с алкашами и, пытаясь вернуть их в лоно православия, она увлеклась с ними водкой. Будто бы бабу Леру неоднократно видели в ближайшем лесопарке в компании местных пьяниц и дебоширов. Баба Лера размахивала руками, показывала на небо, горячечно им что-то объясняла, но они только смеялись над ней и подливали ей в стакан водки…
Сейчас, когда я встречаюсь с моими бывшими одноклассниками, случайно, на улице – ведь мы не поддерживаем с тех пор отношений – мы начинаем вспоминать то время, веселые и грустные моменты нашей дружбы. И почти всегда один из нас спросит:
- А бабу Леру помните?
И мы грустно улыбнемся.
|
|