Мы шли, а Гора не приближалась. Мы шли, а под ногами скрипел песок, катилась навстречу раскаленная галька. Холм, еще один. И снова вереск, небо песок.
А этот все поет о Горе, о свежем дыхании мороза и соблазнах высоты. И мы все плетемся за ним, ошарашенные нездешними речами. Маленькие, кроткие, бессловесные. И миражи преследуют нас. И тают в потоках зноя.
Холм, холм, холм. Слово, похожее на глоток. И ни у кого нет воды. И все мы скоро умрем. Нет, и возвращаться некуда.
- Сейчас он скажет речь, вот увидишь, - прошипел спотыкающийся рядом Хиден, - споет в честь Горы.
- Какой Горы? – тупо спросил я. Я спал. И меня разбудили.
- Да вот, - ответил он просто, - Вот же она.
И ты склонилась надо мной последним миражом.
…Мы карабкались, а вершина манила нас жемчугами. И ресницы стали сосульками. И дыхание – белым и неживым. И камень под ногой – острым, как нож предателя. А этот все пел о том, что за Горой просторная и теплая долина, пологие холмы, кусты вереска и песок. Боже правый, песок!
Вчера еще здесь был Хиден. И раздражал меня своей походкой. А сегодня Гора стряхнула его щелчком каменного пальца. И он полетел в пропасть нелепой и одинокой птицей. Он всегда был безумным, этот Хиден.
Но я не оглядываюсь. Я смотрю на вершину. И слушаю, слушаю эту глупую выдумку про горячий песок.
|
|