Дым отечества там, где север.
Рыжий запах смолы и серы,
он плывет на восток и юг
от геенны металлургии
(по законам драматургии
самый верный – заклятый – друг) –
над цитатой (но без кавычек),
осенившей фасад парадный:
мол, теперь и у нас (теперь
площадь Павших так архаична,
площадь падших так заурядна,
и так далее, и т.п.),
задевает немного, краем,
уголок на границе с раем
(белым стражником до небес
там Курчатов широколобый,
пополам разломивший глобус,
охраняет закат и лес),
затихает в садах, рассеян
меж корявых уральских яблонь
и клубящихся облаков.
Дым отечества там, где север.
Я уеду на запад, ладно?
Ненадолго. Недалеко.
В те края, где в июле грозы
рассыпают цветы и звезды
по холму с золотой травой,
где Сунукуль, сонный младенец,
обнимает легко, по-детски,
пару плюшевых островов.
Окунусь в дремотные воды,
перепутаю дни и даты,
день и вечер, когда в траве
музицируют с неохотой
разленившиеся цикады
бестолковых родных кровей,
и замру в немоте восторга
на неделю. Сюда с востока
не дотянется серный вкус.
Но без горьких дымов и камня
мало горя наверняка мне.
И поэтому я вернусь
к площадным перебранкам улиц,
к заключенным в гранит цитатам
вдоль урочища Челяби́…
…Я вернулась.
Мы все вернулись
к отмеряющим дни цикадам –
поминутно, как ни люби.
|
|