***
Гостевые страницы заполнены траурным дымом.
Рубежи и курганы усеяны серым вьюном.
Пропиаренным персом, койотом, певцом-пилигримом
Пропадаю наутро в лимонном лесу жестяном.
Приторочив глаза к затяжному червонному часу,
Созерцаю движение завязи чёрной дыры.
Словно росы зернистые катятся по плексигласу –
Шаровые предчувствия правила шифра игры.
Оловянная скво напевает вдали love me tender,
Наливные плоды отрывая от матери зря.
Травяной барабан, рок-фантазия птичьего бэнда
Приглушённо звучит, земляничная тайна твоя.
Искривляется ось дровяной параллельной планеты.
Буратиновый ребус не сходится, как ни крути.
Рассыпаю, как сеятель, медные буквы-монеты,
Примеряя седую костлявую тень травести.
***
Бесконечные проводы…
Листьев продрогшая горсть –
Мой случайный гербарий.
Лоскутьями лунной туники
Упадают под ветер. Покорно плывут на авось.
Все мгновения слитны.
Сердца до обиды безлики.
Клёны хлопают крыльями.
Липы безмолвно кричат.
Ты в нелепых сандалиях месишь размокшую глину.
Одинокая статуя
Ждёт – палача ли, врача,
Налетевшей тоске подставляя щербатую спину.
На поверхности времени –
Серая зябкая рябь.
Не засматривай в озеро.
Воды неймут отраженья.
Ядовитое облако
Чёрно-рудая заря
Давит в мёртвые уголья, множа лучи напряженья.
Панихида отслужена.
Холод в пустотах глазниц.
Заколочены двери.
Гниют плесневелые доски.
Все мгновения слитны,
Лежат, словно пленные, ниц.
И тяжёлая тень, ниспадая, скрывает подмостки.
***
Три тысячи дорог, и все к метро.
И никаких тебе импровизаций.
Рассвет на пробу сладок, что ситро.
Посланцами иных цивилизаций
Воображаешь маленьких людей.
Как фрезерный станок, утилитарен
Их утренний бросок из ночи в день,
В утробы парикмахерских, пекарен,
Лабораторий, офисов, цехов,
Депо, складов, палат, аудиторий…
Пальто, дублёнки, запахи духов,
Дезодорантов… фиги, виги, тори —
Пластмассовые лодки-близнецы,
Несчётные, колотят, точно в старом
Пустом «вчера» - по млечным тротуарам…
Ничьи супруги, матери, отцы…
С какой планеты посланы? Зачем? —
Опустошённо спрашиваешь ветер…
Шагаешь, и… сливаешься совсем
С потоком прочих маленьких — в рассвете,
Теперь лишённым сладости ситро.
Весло галеры, кибер-точка, атом —
Напоминаешь в профиль букву «ро»…
Три тысячи ручьёв – вода метро,
И жалобно бормочет эскалатор.
***
Укатилась луна колесом стародавней кареты.
Выплывает безвременье из-под пустого плаща.
Отсырели созвучия, словно в дожде сигареты.
Пронеслось Рождество, и январь постарел, обнищал.
Равелины молчат. Каждый камень – вина без прощенья.
По трамвайным путям отползает безногий связной.
И слезами сиротскими снова прольётся Крещенье.
И картонные ангелы снова сгорят на Сенной.
***
Появляешься вечером, влагу в ресницах тая.
Облака осыпаются, лишь накренится основа.
Проплываешь немая-немая, ничья, не моя.
В лабиринте прощаний забыто секретное слово.
Инвалидные лодки – большие речные жуки.
Ты, вжимаясь в уключины, молишься высохшим телом.
Остаётся гадать, глядя с берега Леты-реки –
Что ты хочешь услышать, зачем появляешься в белом.
Твои хрупкие вёсла – всего лишь стекло, зеркала.
Слева быстрое зеркало, медленно зеркало справа.
Ослепляя блистают два солнечных диска-крыла.
Два кривых ятагана.
Разъятое время.
Расправа.
Волны чёрные вязкие мнут отражения лиц,
Где дрожат небеса – под водой перевёрнутый купол.
Ты – последняя женщина древнего племени птиц –
Слишком долго живёшь в этом городе каменных кукол.
***
Упаду на колени на лестничной клетке прости
Замусоленный голос мой мечется в чёрном парадном
Словно алый снегирь между пальцев ладоней в горсти
Согреваюсь чужим равнодушным пустым безотрадным
гололёдным теплом
Собираю окурки и жмых
На щербатых ступенях рассыпана мёрзлая жалость
Не прощённый позор как стальная заточка под дых
Между рёбер вошло и застряло огромное жало
Измочалю звонок на твоей территории тишь
Буду дико рычать сумасшедший огромный горилла
Упаду на колени прости появись не простишь
Оборвусь точно трос разобьюсь о кривые перила
Раздарю себя крысам по крохотным сырным лучам
Разлечусь оловянно по бешеным камням наждачным
В ту минуту как голос мой славу врачам палачам
Пробормочет на ветер в окне голубином чердачном
***
Влюблённые ветра на пустыре
Вальсировали, плыли, умирали,
Луна звучала в радужной петле,
Врастала в строй, овальная, в хорале.
Стекло рождало долгую слезу,
Солёную, как будто было море,
Ушедшее на синюю грозу,
Где «Дольче вита» суть «Мементо мори»
На форточке капроновая сеть
Улавливала голос посторонний.
И комариных труб дурную медь,
Баюкала в ячеистой ладони.
Надорванный, истёртый, мятый туз
В овальном звуке отражался дамой.
Сухому скарабею снился груз —
Огромный шар, тяжёлый, самый-самый.
Не выросло спасительных идей,
Лишь паутинка — нить прозрачной шали
Роняла вальс, летучий чародей,
Ветрам, что плыли.
Тем, что умирали.
Дорога-гора
Лови на ветру цветные шары
Гори-догорай, дорога-гора.
Соломенный бриг. Брикет мишуры.
Барочный баркас. Сорви номера.
За пазухой мир. Тезеева нить,
Камыш, Гильгамеш –
Краплёный коллаж.
Герою дано судьбу изменить,
Обломками душ набить ягдаташ.
Легендою жить, легендою стать.
Гранёной стрелой пробить облака.
Горгона, гляди в зеркальную гладь.
Змеиный валун, замри на века.
Дорога-гора. Везувий-закат.
Червивой толпе неймётся, не в мочь.
Панический бес. Горячечный град.
Расплавленный плед уложится в ночь.
Брикет мишуры оплакивать зря.
Они – номера в Господней горсти.
В одном из шаров стрела янтаря.
Почувствуй заранее. Не упусти.
Леда без лебедя
Дальнее облако в дымке, миражные луны…
Время бессонницы тянется. Леда летит
С лебедем призрачным.
Вольные волны, буруны
Бьются, вальсируют, падают. Чудится Крит.
………………………………………………..
Леда без лебедя – стёршийся старый набросок.
Грифельный контур неясности на бересте.
Дайте терпения, времени, шляпу и посох.
Ял в Адриатике – жук на измятом листе.
Дайте провизии, пресной водицы немного.
Если сумеете – выдайте «Алиготе».
Свечи пред зеркалом. Се фонари и дорога.
И силуэт по ту сторону – с чашкой мате.
Вёсельный ангел забрезжится по-над кормою.
Хитрый бесёнок сожмёт деревянный штурвал.
Мне покорится, как зеркало, облако-море.
Как бы и кто за глаза меня не называл.
Леда без лебедя, ждёшь ли меня у причала?
Куришь, волнуешься. Граппу пригубишь, глотнёшь…
Если легенда тебя с божеством повенчала –
Смутно чего-то подобного всё-таки ждёшь.
Не подведите, уважьте, друзья-сателлиты!
Вы одинаково дороги, милые, мне.
Прямо на пирсе большие чугунные плиты.
Дротики ржавые – около пирса на дне.
Дальнее облако, зеркало, мы воедино
Собраны, сдержанно шепчемся, может решим.
Леда легка, вероятно, она балерина.
Любит уют и не любит спортивных машин.
Мир-невеличка. Протёрся сапог Апеннины.
Зеркало треснет, и облако вдруг упадёт,
Леда тотчас закатает повыше штанины
И осторожно в холодную воду войдёт…
Лебедя не было, лишь оборванка-синица.
Глупеньком посвистом обозначала весну…
Как разобраться, к чему Адриатика снится?
Леда – снотворное.
Маялся, что не усну…
Бремя бессонницы рухнуло, будто бы пуля
Сбила крепление, тяжести ленту-дугу.
Леда, спасибо… Лунища, дурная кастрюля,
Больше не давит…
Ты снишься мне. На берегу.
Дрейф
По водяной суровой простыне,
Когда мосты давно разведены,
Мы плаваем – дрейфуем на спине,
Невидимые с каждой стороны.
На глубине лоснится чешуя –
Сновидных рыб холодная броня.
Сафьяновая скорбь небытия
Укутывает зыбкого меня.
Закутаны в щербатый парапет,
По набережным пятятся авто –
Ленивые подобия торпед;
В пустых салонах ёжатся никто.
Гранитный бог стоит на стременах,
Оскароносен, горд, богат, горбат…
Простудный мегаполис, как монах,
Презрев мирское, принял целебат.
Восходит, словно студень на дрожжах,
Иссиня-жёлтый драповый туман;
Многоконечной лапой на вожжах
Трясёт пустой изодранный карман.
Сочится, пузырится плёнка-плеть,
Касаясь языками сорных стен.
Разборная готическая клеть
Испещрена тенями слова тлен.
Карманная старуха-нищета
Срамно кудахчет, прячется в стене…
Мы – два полуистлевшие листа.
Мы – медленно дрейфуем на спине.
Среди сырых громадных грузных глыб
Река – большая чёрная змея –
Влачит броню холодных мёртвых рыб –
Бесслёзную тоску небытия.
Последний кадр
Иди, покуда голос не угас,
Держа в ладони вещую синицу.
На вдохе выжимая полный газ,
Молиться на пустую плащаницу.
Стоп-кадры чёрно-белого кино,
Календари, отметки, эпизоды
Выкладывай костями домино
На шерстяные груди непогоды.
Гранаты града грянут на шоссе.
По тормозам – протяжный звук мышиный.
Жан-Поль Марат братается с Мюссе,
Изобретая новые аршины.
Не выпускай синицу из руки
По-над крылом вселенского аркана.
Занесены стальные кулаки.
Сверкают зубья волчьего капкана.
Струясь, искрит расплавленный свинец.
Плывёт на город атомная вата.
Последний кадр. Написано конец.
Указана сегодняшняя дата.
***
Саблями вычерчен вычурен облачен
Трассер сновидный знобящий признание.
Розами зоркими черпая до ночи
Мир, оброните же воспоминание.
Смыслы Таро разбиваются каплями
Вас не смущает на вы обращение
Медленно мерно немею кифарами
Звуками ковами коловращение
Не остановишь
А всё-таки, может быть…
Нет отвечаете или безмолвие
Лиственный горний пространственный кожаный
Воздух дыхание красная молния
Красная рана размыта ресницами
Саблями веком кровящими веками
Розы, взлетая дозором зарницами
Кружатся над городами и реками
Разве что бред – не такое забрезжится
Вязкие россыпи зги заклинания
Сложится свяжется жар уже нежится
Радуя до ночи мир без названия
Некрополь всё растёт
Стеклянные дома, как бисер, под откос
Срываются, дробясь, смертельные больные.
Изрезаны на раз на тысячу полос
Тряпичные рантье – паяцы площадные.
Разучен по ролям резиновый клубок
Дурашливой любви удушливой Ла Скала.
Атилла продаёт аттический лубок.
Ревёт Сарданапал в тональности шакала.
Некрополь всё растёт, глотая города.
Летят календари дарёными конями.
Армады на воде, Хароновы суда.
Клонируй Персефон и скрещивай с парнями.
Сойтись на вираже читай сойти с ума.
Со скрежетом кружат заржавленные косы.
Срываются, дробясь, стеклянные дома.
Безбожный божий мир дешевле папиросы.
***
Остановите маятник!
Болею
Зубовною любовною бедою.
Вы скажете: «Конечно. Сожалею»,
Наполнив рюмку пятою звездою,
Бесчувственность дежурно гримируя,
Одетая по предпоследней моде…
Два с четвертью коньячных поцелуя
Я получу при следующем ходе.
По ту сторону
Стены – головы, ветви – колени.
И попробуй, пойми номера
По ту сторону света и тени,
По ту сторону зла и добра.
Полнолуние. Срощены клеммы.
Пёс-магнит – собиратель монет.
А подумав, зачем мы и с кем мы,
Понимаешь, ответа-то нет.
Простота отмороженных формул –
След ноги на зыбучем песке.
Потерявшему чёткую форму
Не доплыть до луны в каяке.
Многослойные матрицы смысла –
Иллюзорный полёт на метле.
Где вы видели умные числа?
Что за истина в умном числе?
Персональные своды законов –
Бесконечные войны страниц.
Из зубов ницшеанских драконов
Прорастает система границ.
Зря ты Рема кормила, волчица.
Здесь отнюдь не его балаган.
Верно, время по новой учиться
Поклонению мёртвым богам.
Я начну с минус первой ступени.
Почему? – невеликий секрет:
По ту сторону света и тени
Позабыл, как он выглядит, свет.
Вилами на воду
Горе горит огневище окалина.
Разве не солоно соло на имени
Сына Адамова Авеля Каина
Травы потравлены рваные в инее
Тесно текучий ручей рукавицами
Перегорожен у города в пазухе
Уголь сырее скажи загорится ли
Дважды четырежды горе на азбуке
Выложи ложе пустыми каменьями
Пусть ему будет до донца и сразу же
Цезари цепи смыкаются звеньями
Дважды четырежды радости радужны
Знаки латиницы сложим числительно
Жалобно ждёшь очищения мира ты
Лобные дуги сдвигая мыслительно
Робко проследуют серые сироты
Вилами на воду старые правила.
Овеществлённые грани безветрия
Шатко ли валко ли время буравило
И ничего что ни слова о смерти я?
Обрыв плёнки
До горизонта грязные торосы,
Чешуйчатое пегое колье.
Змеится змей, звеня дугой коросты.
Апоплексичен мир дезабилье.
Пигмеи-рыбы с пятнами пигмента
Метают бисер перед VIP.
Сорокою стрекочет кинолента.
Покорный зритель знай себе терпи.
Блистают, как пятнистые пироги,
Скукоженные выползни-плащи.
Змея дрейфует азимутом строгим,
Перемещая свой бугристый щит.
Сон разума: рождаются уроды.
Французы бы сказали, се ля ви.
Но эту киноверсию природы
Механик тут возьми да оборви.
***
В половине восьмого пригреешься, как никогда.
Вертикальные версии выстроишь, стрелы-дурман.
Может быть, через вечер нагрянут уже холода.
И по западной ветке пойдут веера в Бантустан.
По багряным артериям, скинувшим давешний пыл,
Про себя рефлексируя, будет струиться нектар,
Не умеющий толком согреть коченеющий тыл.
По восточному тракту пойдут кармелиты в Катар.
Засбоит индевеющий мышечный камер-мотор.
Ледяною крупою забьются его клапана.
А по южному кругу дельфины пойдут в Эквадор,
И кильватерным шлейфом зашторит окно пелена.
Не на шутку дичая ввиду ледяных перспектив,
В полдевятого сбросишь дремоты горячечный плед.
А на северной трассе гальюны запишут в актив
Фаворитов фортуны, кто смог наскрести на билет.
|
|