ЗА ЧАС ДО РАССВЕТА
За час до рассвета особенно травы седы,
туманы густы, леденящие росы обильны.
За час до рассвета из зоны двенадцатимильной
душа выплывает в открытое море беды.
За час до рассвета особенно звезды бледны.
За час до рассвета особенно холодно ложе.
За все, что не сделано, горькое чувство вины
за час до рассвета нам сердце особенно гложет.
За час до рассвета часы замедляют свой ход.
А может, вращенье свое замедляет планета.
И кажется нам – никогда не наступит восход.
Но к счастью, все это бывает за час до рассвета.
***
Вовек не забуду, как все это было.
Как нас молотило и с фронта, и с тыла,
и с левого фланга, и с правого фланга,
не разбирая ни чина, ни ранга.
Убит замполит, и не слышно комбата.
Осталось патронов по штуке на брата,
махры на затяжку, воды на глоток,
да сил на бросок, на последний бросок.
Нас мало осталось. Нас мало осталось.
И жизни осталась нам самая малость.
Вовек не забуду, как было все это.
Как чертову тьму пропорола ракета.
Как тело хотело зарыться в пыли.
Как шопот раздался:«Ребята, пошли!».
Как шопот раздался. Ребята пошли.
Как тело я смог отодрать от земли.
Как воздух ночной превратился в металл.
Как легкие рвал он, как горло он рвал -
«Урррааааа!..»
Воды – хоть залейся. И воздух – как воздух.
Да только не нам полагается роздых.
Да только не нам хорониться в тепле –
как будто бы рай наступил на земле.
Нас мало осталось, нас мало осталось.
И жизни осталась нам самая малость.
Но пуще и пуще грохочет вдали
тот шопот, зовущий – «Ребята, пошли!»
***
Не повезло: ночная смена –
куда ни глянь, хоть глаз коли.
Не отличить морковь от хрена.
И даже небо от земли.
Не отличить врага от друга.
Не отличить от правды ложь.
Туманом залита округа –
где дом, где хлев, не разберешь.
То расшибаешь лоб о стену.
То оступаешься – и в грязь…
Но мы идем в ночную смену, –
чтоб связь времен не пресеклась.
***
Как улитка свой дом или как черепаха свой панцирь,
куда б ни ползли мы, покорные нашей судьбе, -
свой родимый Содом, свой родимый запущенный канцер,
свое сердце – Россию повсюду влачим на себе.
Пуще всякой неволи безумная эта охота.
Что бы ни было рядом – Арбат, Пикадилли, Бродвей.
Так по полюшку-полю ползла в сорок первом пехота,
закусивши кольцо от гранаты и в прахе земном до бровей.
Наш кончается век. И пока что не видно просвета.
Как пехота, как мы, жизнь ползет к своему рубежу.
Но как слово-заклятье, как вечное слово Завета,
я Россия, Россия, Россия, Россия твержу.
Как улитка свой дом…
***
Я верю в человеческие плечи –
что могут ношу разделить со мной,
и вынести меня из лютой сечи,
и заслонить от пули роковой.
` Я верю в человеческое слово,
прошедшее сквозь тысячи преград,
чтоб как бы ни была судьба сурова,
мы раками не пятились назад.
Мне говорят: «Все в мире ненадежно».
Я говорю: «А как же рамена »?!
Мне говорят: «И чудо невозможно».
Я говорю: «А как же письмена»?!
***
Ел нечасто. Любил второпях.
По неделям не мылся.Не брился.
На костлявую клячу садился
В неудобных железных штанах.
Но в отваге не ведал границ.
Против ветра плевал то и дело.
И десница его не скудела,
Защищая сирот и вдовиц.
Годы мчались, грызя удила.
И домчались к последнему часу.
И пред Сыном Господним, пред Спасом
Он очнулся в чем мать родила.
« Много мельниц еще у меня »,-
Молвил он, не поддавшись испугу.
И Христос ему подал кольчугу.
А потом подсадил на коня.
С той поры на дороге любой,
Лишь послышится зов безответный,
Появляется всадник бессмертный
И бросается в праведный бой.
***
И тьма не тьма,
и свет не свет,
и грозный вал не вал, –
до той поры, пока поэт
их словом не назвал.
Но слово найдено.И вот
чернеет ночи лед,
и Солнце плавит небосвод,
и грозный вал встает…
Так береги свой дивный дар
и даром слов не трать
на то, что кто-то до тебя
уже успел назвать.
***
Ах, как просто говорить,
Если нечего сказать!
А я словам своим, как мать…
А ты попробуй-ка родить.
Напои-ка.
Накорми.
Научи-ка вере.
Научи, как жить с людьми.
С деревом.
Со зверем.
Подбери пошире шаг.
Да обуй.
Да выряди.
Да на верный на большак
на рассвете выведи…
А потом замри с тоски.
Расползайся жижею.
Да гляди из-под руки -
Пропадут?
Выживут?
***
Я никогда не знал себе цены,
поскольку жил в фальшивую эпоху,
поскольку жил в эпоху ту неплохо,
ни в чем своей не чувствуя вины.
И лишь теперь, когда исчез морок,
когда нетрудно разглядеть всю сцену,
я понял, чего стоит мой мирок,
и сам себе могу назначить цену.
Отброшены затертые клише.
Разомкнуты расшоренные вежды.
Но, Господи, как холодно душе,
когда спадают ветхие одежды!..
***
В нашем туговаримом крошеве
вопрос о любви особенно нелеп.
Мы встретились просто, сошлись еще проще,
словами подсахарив дела хлеб.
И ложь станет правдой в безмолвии ночи,
среди добела раскаленных ласк.
А впрочем, пожалуй, мы лгали не очень.
Ведь мы и днем не опускали глаз.
Мы просто были нужны друг другу.
Как водка в далекой дороге зимой.
Как жаркий костер в леденящую вьюгу.
Как хлеба кусок на стоянке ночной.
Довольно игрушек. Окончены танцы.
Старая пластинка заиграна до дыр.
Только в груди все не может уняться
Глупого сердца щемящий волдырь.
***
Мы так умны, что можем все понять.
Так молоды, что жить, наверно, сможем,
когда разлуки черную печать
навечно на сердца свои наложим.
Сейчас я здесь. Потом меня не будет.
Но будет петь все так же соловей.
Потом сюда придут чужие люди.
И кто-то назовет тебя своей.
И кто-то поведет тебя по саду,
где льнет к веранде тонкая лоза,
где на рассвете яблони в слезах…
А ты опять чему-то будешь рада.
Что из того, что так почти всегда
кончается все самое святое?
Что к нам идет незрячая беда?
Что наше счастье, как беда, слепое?
Что из того, что мне не согревать
продрогшие доверчивые плечи?
Мы так умны, что можем все понять.
Но никому от этого не легче.
***
Помереть не страшно – страшно помирать.
Белыми губами кислород хватать.
Истыканной веной ловить иглу.
Корчиться смертником у смерти на колу.
Помирать не страшно – страшно помереть.
Ничего на свете больше не суметь.
Ни коснуться взглядом.Ни руки пожать.
Ни губами белыми кислород хватать.
***
Не отключай свой телефон!
Ночной звонок – сигнал тревоги.
Пусть кто-то просит о подмоге.
И пусть ее получит он.
Жизнь коротка. Не стоит жаться,
беречь спокойствие души.
В непотревоженной тиши
еще успеем належаться…
***
Наверно все же в этом есть
какой-то тайный знак, -
что жил во Франции Пастер,
в России – Пастернак.
Один в одном, другой в другом
великий был мастак:
ученый муж Луи Пастер,
поэт Б. Пастернак.
Чтоб миру в бешенство не впасть,
не погрузиться в мрак,
они зажгли свои сердца –
Пастер и Пастернак.
Конечно, мир, где мы живем , –
пока еще бардак.
Но неповинны в том никак
Пастер и Пастернак.
***
Неповторима. Как стихи.
В ней все концы. В ней все начала.
И чем судьба нас ни встречала,
как ни рычала за грехи, -
мы не сдавались. Ибо нет
бегущим дням альтернативы.
Лишь эти люди. Эти нивы.
Лишь этот мрак. И этот свет.
***
Мы вечность зовем.
Бессмертия ждем.
Нам хочется в рай живьем.
Но мы живем, пока живем.
И только пока живем.
Все надо посметь,
все надо поспеть,
пока не пошел на дно.
Жизнь и смерть это жизнь и смерть.
Третьего не дано.
***
Не кипятите воду впрок.
В том проку нету никакого.
Через два дня микробы снова
заселят бывший кипяток.
Не кипятите воду впрок.
***
Руза.
Яуза.
Вазуза.
Лебединая страна.
Отчего распались узы,
опустели стремена?
Отчего той дивной речи
отзвенели бубенцы?
Словно кости после сечи,-
слов забытых останцы.
Где те люди?
Где те кони?
Где потомки тех коней?
В опустелые ладони
льет потемки Водолей…
…Окровавленный подранок,
в милый край, где мирно рос,
прилетаю спозаранок
на последний чистый плёс.
Нет на свете горьше груза,
чем избытая до дна –
Руза,
Яуза,
Вазуза –
Лебединая страна.
***
Стучит капель по подоконнику
напоминаньем о весне.
Как будто где-то скачут конники
по синей-синей целине.
Она опять лежит невспахана -
и в сорок лет, как в двадцать лет.
А сердце кружится от запаха
летящих в космосе планет.
Но только люди мы, не птицы мы.
И капля виснет, как топор.
И вяжет день лучами-спицами
свой незатейливый узор.
***
Уж давненько за тридцать.
А точней – сорок пять.
Мне все легче ложиться.
Все труднее вставать.
Все приходится перчить:
и котлету, и суп.
Надоело перечить
тем, кто властен и туп.
Ах, куда, мои годы,
вы меня завели?
Павильон «Пиво-Воды»
показался вдали…
***
В кружке с облезлой эмалью
густо мутнеет спирт.
С пьяной моей печалью
завьюженный вечер слит.
Вьется снежная стая.
Свивается мыслей спрут.
Кружку мою поднимаю
за тех, которых не ждут.
За тех, у кого от любимых
давно остыли дома,
чье счастье неразрешимо –
как теорема Ферма…
***
Руза.
Яуза.
Вазуза.
Лебединая страна.
Отчего распались узы,
опустели стремена?
Отчего той дивной речи
отзвенели бубенцы?
Словно кости после сечи,-
слов забытых останцы.
Где те люди?
Где те кони?
Где потомки тех коней?
В опустелые ладони
льет потемки Водолей…
…Окровавленный подранок,
в милый край, где мирно рос,
прилетаю спозаранок
на последний чистый плёс.
Нет на свете горьше груза,
чем избытая до дна –
Руза,
Яуза,
Вазуза –
Лебединая страна.
***
Слава – дым.
И деньги –дым.
Счастье – хрупкая посуда.
Ах, как жаль, что я отсюда
не смотался молодым!
Не лысел бы,
не седел,
не подсчитывал потери.
Как на елочке тетеря,
все б на облачке сидел.
Ангел тих.
Архангел тих.
Всё – такое голубое!
И Создатель сам с собою
тянет вечность на троих.
***
Чего уж там – все канет в Лету,
пройдет и не вернется вновь.
И эта ночь, и утро это,
и жизнь, и слезы, и любовь.
Но все ж – пока не вышли сроки,
В небытие упершись лбом,
белеет парус одинокий
в тумане моря голубом !
***
Эх, качели, вы, качели –
незабвенная игра!
Кто там следующий?
Сели?
Крепко держитесь?
Ура!..
То вперед, под облака,
мчит крылатая доска,
то летит она назад,
прямо в пропасть,
прямо в ад.
Вас качели укачали?
Что ж вы думали в начале?
Не хотели б – не садились.
Не дышали...
Не родились…
Может, есть игра другая –
без падений,
без печали.
Только я ее не знаю.
Мне ее не показали.
***
Пусть так. Пусть на белом свете
есть только то, что есть.
Все, чем он чист и светел,
будем считать за честь.
За честь и великое счастье,
как в пустыне глоток воды,-
быть хоть маленькой частью
нашей большой звезды.
***
Солдат пришел с большой войны.
Пришел к своей любимой.
Его глаза опалены.
Шинель пропахла дымом.
Еще не веря, что пришел,
Что наяву все это,
Он гладит платья тонкий шелк,
Ее теплом согретый.
Пришел, и слов найти не смог –
Не выразишь такое.
И только гладит теплый шелк
Обветренной рукою.
***
«Темная ночь разделяет,любимая,нас…»
Тысячу раз эту песню мы пели с тобою.
Замерло сердце. Погасли светильники глаз.
Только сейчас я и понял, что это такое -
«Темная ночь разделяет,любимая,нас».
Все еще будет. Рассветы летят, как ракеты.
Листья лопочут. И пробуют грозы свой бас.
Только тебя никогда уж не будет при этом.
Темная ночь разделяет, любимая, нас.
***
Все поезда уходят в никуда.
Туда же улетают самолеты.
И пчелы, наполняющие соты.
И сотами набитые года.
Неужто не отменят никогда
все эти нескончаемые рейсы?
...Все поезда уходят в никуда.
И только взгляд соединяет рельсы.
***
Бьется в тесной печурке огонь.
На поленьях смола, как слеза.
И поет мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза.
В переходе трубач все трубит про землянку.
Все трубит про землянку, где я был молодым.
Нам подкладывал век за подлянкой подлянку.
И не только поленья превращаются в дым.
Но нет счета дарам – как нет счета утратам.
Был рожден я сто раз – как сто раз был убит.
Мне доставшийся срок дошагаю солдатом.
Ведь трубач в переходе все трубит и трубит.
***
Ты сейчас далеко-далеко.
Между нами снега и снега.
До тебя мне дойти не легко.
А до смерти четыре шага.
Все готово к зиме.
Вот и клены на землю легли.
На минутку проглянет на небе прозрачная просинь,
И опять все кругом в водяной беспросветной пыли.
В мире поздняя осень.
Запах палой листвы возвращает ушедшую речь,
Возвращает любимых ушедшие лики.
То, что память, казалось, не сможет сберечь.
Драгоценные счастья улики.
Все готово к зиме.
И во мне, как в природе, готово.
До тебя далеко, а до смерти четыре шага.
Мы еще возвратимся друг к другу когда-нибудь снова.
В ком-нибудь повторясь.
А сейчас пусть ложатся снега.
***
Ну что под ногами ты вертишься,
милый шарик земной?
Чуешь, что больше не встретишься
на звездных дорогах со мной?
1946 – 2006
|
|