БЫЛЬКИ
1
Четыре лишние страницы
из книги времени – четыре
года – честный стоматолог
мне удалил, из-под наркоза
улыбаясь солнцу,
как новый век.
Я словом заплатил и вышел,
облегчённый чистой сделкой.
Крикнуть
тут хотелось: “Свой!
Теперь я свой…”
Перетерпел. Но
как далеко ещё до дома…
2
Кота пустить на ветер,
вывихнуть все спицы,
размотать лыжню, уйти
из века в принципе
и вынырнуть в конце,
и прыгать за оградкой,
пугать грачей
в кромешной пустоте,
кемарить в царской ложе… Пусть.
Только бы – в Египет
слетав, купив, построив
машину и коттеджик – тихо
не сказать кому-то: “жизнь удалась
3
Под иконой комфорта
на конвейере дней
чтоб лепёшками шлёпать
нищих судеб и слов,
посещения чёрта
с каждой ночью лютей,
раздражённее шёпот,
доказательней зов.
Бедный рыночный чёрт…
Трудно делать людей?..
В этой самой свободе…
Люди любят свой счёт…
Словно маятник, ходит
тихий век-счетовод…
ЖЕНА
1
Души молочный полумрак
разлит везде – и жизнь нежна:
в её таинственных мирах
есть сердца глубина:
как лунной грусти луч, в ней стих
мерцает – перезвон
души с душой, и лёгкий сон
её лесных
ручьёв журчит меж строк
в земных ночах –
единых вод единый вздох...
Из рода в род вливает страх
в неё свой яд: он муж.
Животным ужасом полны
глаза ночей. Ему ж
она верна. В том нет вины.
И спрашивать грешно:
за что? за что? за что?..
Зачем ты льёшься, свет ночной?
Там волки воют... И уму
смешно соперничать с тобой,
в любви бессильному...
Но страх ревнив, старик скупой.
И соль твоя горчит.
Иль жалость это? слёзы чьи
прекрасней страсти: чист
напевов русских сладкий хмель.
Но сказки наши всё страшней...
Сердечко сжалось... И стучит
лишь дождик за стеклом;
души далёкий метроном:
"туман, туман...
потом, потом...
потом, потом поймёшь..."
Жизнь так туманна, что с ума –
захочешь – не сойдёшь.
2
РАЗЛУКА
Когда-нибудь... Когда-нибудь
мы встретимся... Одежды
так сбрасывает лес... Вот путь –
торжественный и нежный...
Души наполнит устье
последним осень сном –
и разольётся грустью...
Мы всё поймём,
и всё простим,
и жизнь благословим.
3
Уходит день, покойный и понятный.
Рябина за окном. Свобода чуть горчит.
Заказан путь обратный.
Влюблённая в гранит,
в заката пьяных пятнах,
всей памятью меж нами
Нева лежит.
Рождённая великими ночами,
поэзия ревнива. В люльке время
качает звёзды, плещет о ступени
уснувшей набережной... Тайно,
в тумане нежном ты из волн,
ты – жизнь, выходишь,– и сквозь сон
стихов я слышу прорастанье.
Она – соперница!– не спит:
подмешан в этот шёпот лунный
бессмертия тяжёлый яд;
и утро скоро обнажит
твоих мостов узор чугунный
и гордость всех твоих утрат.
4
Как встреча, весточка, весна,
ты, долгожданная, дана
была мне жизнь,– моя, одна,
таинственная, эта!
Неповторимая, верна
чудесному, единому завету,
так искренне связующему нас,
так бережно ведущему по краю
дремучих снов, что каждый раз,
когда, сорвавшись, засыпаю,
тебя немой пронизывает вечер,
ты ждёшь, ты веришь, ты одна
во тьме моей горишь, как встреча,
невеста, весточка, весна…
Но сердцу осень говорит,
что время полное синéй,
что небо больше и больней,
разлука вещая горит,
чем безнадёжней, тем верней;
что станет до краёв полна
судьба, поэзия, жена.
СКАЗ О МЁРТВОМ ВОЗДУХЕ
Когда свободой мы назвали деньги – доверие убогое закрылось изнутри. И буква чистого закона, освятив себя, взошла над городом. И слово опозоренное, власть утратив, стало средством. Свет обновился и помолодел. В стеклянном ящике шушукались личинки и в ритме времени пускали пузыри. Спорт, секс и комикс радовали дух. Казалось, мёртвый воздух до конца веков теперь, надёжней старых честных тюрем, оберегает достигнутое миром равновестье. Где-тоза края планеты ещё цеплялось прошлое, чадила память: террор и нищета в предсмертных корчах щекотали нервы. Но чудотворный гений тонких технологий уже торжествовал победу и в этих косных дебрях. Вдруг…
Кто бы смел подумать, простое слово скрывает термоядерную силу!– на задворках, среди кузнечиков и трав забытое, копилось и взрослело… Срок
вышел, корень зашипел и вылез, день споткнулся, как дурак, и слово лопнуло. И – в полушаге от конечной цели – вспышка ослепила очи, разбились окон зеркала – открылся слух, стихами в горло олово рассудка стекло…
И деньги выпали из рук.
***
Что делать мне с моей виной?
Как только сердце оживает –
и солнцем катится в нём обруч золотой:
то облачным весельем прозревая,
то зрелой тайной яблока блеснув,
себя качает слово на весу
вращающейся в лёгких полноты…–
тогда на слух ведут как раз
Вины моей кромешные кроты,
деньгами века вскормленного, Вия;
и воздух хлюпает, как грязь:
“Что с нами сделал ты,
И где твоя Россия?..”
***
И прячутся поспешно в уголки,
И выбегают из углов угланы.
Мандельштам
В диком мире расчисленных линий
крайний угол нашёлся для зренья:
вечный сор, словно небо излишний,
заметает в него гончар-время.
Эта красная глина чревата
то стихами, то войнами. Только
синий строй наш стихает: солдаты
растворяются солнечной солью
в чёрной памяти звёздного моря,
как в крови неродившихся песен.
Ночь глазами кошачьими смотрит,
паутину бессонниц развесив,
всё считает – кому чего стоит…
Крайний угол не тело – не тесен!
Эта красная глина как тесто,
заметает нас времени веник:
есть углы, где дышать интересно,
где нет страха, ни зрелищ, ни денег.
Мы такого там неба намесим!–
и за словом в карман не полезем:
в глубине голубиной для смеха
в планах века таится прореха,
где живое живым не помеха.
ВРЕМЯ
Круг вращает гончар, частник-стоик,
лекарь-пекарь правдивый в глубинке –
лепит, лечит и мнёт нас, как совесть;
и нелепо вздохнёт, успокоясь,
там, за печкой, в углу. Под сурдинку
пляшет пламя, труд зреет… Историк
черепичный кров памяти строит.
***
Души открытой жизнь двойная:
как некий Штирлиц тайно пьёт,
родную речь припоминая;
на дне моём она живёт,
моя свобода;
но блистает
на солнце стихотворный лёд,
и в сердце время застывает
и, как маньяк, чего-то ждёт.
СЧЕТОВОД
поэма качелей
Мне на плечи кидается век-волкодав…
Мандельштам
Словно маятник, ходит
волкодав у ворот...
Волкодава уводит
гордый век-счетовод.
По законам свободы –
волкодава на склад!
Из краплёной колоды –
чудеса на весь Ад:
________
Колесо расписное
катит век-счетовод,
катит... глядь, на престоле –
душегуб;
да не тот,
волкодав горемычный:
сей –
умнее Христа:
всем вопросам – отмычки! –
верный счёт большинства!..
________
Нечет-чёт… чудеса!
Нечет-чёт... пустота.
“Нечисть! Чёрт!” – голосá...
Кровь течёт по устам –
мёд! Бьёт-бьёт по умам:
просто – как – раз-два-три:
час настал – говори:
________
“...Вековые привычки –
зá борт! крыс с корабля!
В моём веке, счастливчик,
ты родился не зря:
станешь гордым! Оставим
нерадивым, отсталым
тайну, глупость и страсть
и кредиты простим.
С нами мир! Победим
косных комплексов страх
и болезненный стыд:
быть, как я, молодым
и здоровым, как быт,
гениально, комфортно!..”
________
Города, города…
Стадионы. Реформы.
Горизонты. Стада…
В бурном месиве формул –
тошнотворный маяк.
Скуки клейкие волны…
Смеха кляпы, и горлом –
вольной смерти струя...
Города, стадионы…
Волны времени, волны…
И Кощей у руля.
________
Верхней точки качелей
замерзающий миг...
Тяжкий вздох облегченья…
Льда и пламени стык.
Взрыв безмолвия…
Скрип
летучей калитки.
Складки кладбища. Шов,
раздирающий скрипку
навзрыд. Молния...
И –
щелкунчик-засов.
________
Самой прочною нитью
мир с изнанки зашит:
защищён; лишь наитий
лучик тонкий дрожит:
время камнем лежит,
когда веки смежит
снов студёных язык,
строф холодных как штык:
________
Стеллажи, стеллажи...
Чисел чистые слитки.
Судьбомер. Кладовщик.
В кольцах вечной улитки
тих, как ужас, парник:
словно маятник, ходит
счетовод за стеклом:
сотый век уже сводит
счёты… с белым листом.
________
И Кощей с ума сходит.
И играет рулём…
________
…Ходит, ходит и ходит,
и качает челом:
бесконечный век хочет
стать бессмертным Христом…
________
В красном небе хохочет
Всадник с бледным лицом,
время плещет сквозь очи,
пляшет чёрным костром…
________
Словно маятник, ходит
человек-механизм,
в нерушимой свободе
обречённый на жизнь.
|
|