ПИСЬМО ГОРАЦИЮ
Как и прежде, Гораций, в почете лишь деньги и власть,
Человечности суть до нуля обесценило время,
И удачлив лишь тот, кто сумел незаметно украсть,
И кого на престол посадило бездумное племя.
Правду можно купить. И Фемида, увы, не строга.
И любовь – лишь товар. И не знают величия духа.
Мог ли это не видеть теряющий зренье Дега?
Мог ли это не слышать Ван Гог, отрезающий ухо?
Эта странная жизнь, где вещичек накопленных воз
Называют «добром», не изведав душевных сомнений.
Ах, Гораций, ответь: неужели мы только навоз
Для расцвета иных, приходящих сюда, поколений?
***
А Мастер плакал перед Маргаритой,
Рассказывая ей про род людской,
Твердил, что правда временем сокрыта,
А он устал и хочет на покой,
Припомнил, как роман писал когда-то,
Как прост и безыскусен был сюжет
С пленительною пластикой заката,
Легко перетекавшего в рассвет;
И тем одним из вечного народа,
Пытавшимся постичь своим умом
Идею безграничности свободы,
Когда о небо стукаешься лбом;
И совместимость честности и власти;
И тот неугасимый интерес
К вопросу: как добиться в жизни счастья,
Хоть счастье – не итог, а сам процесс
Длиною в жизнь - лишь крошечную точку
На смерти, как оси координат…
И плакал Мастер, поджигая строчку,
Хоть рукописи, верил, не горят.
ИГРА
Прощальный акт в активе у актера,
Где пьеса – жизнь, а случай – режиссер,
Где Бог, уставший, в будочке суфлера
Уснул и сладко дремлет до сих пор,
Где звуки, заблудившиеся в зале,
Затеплят озаренье сотен глаз.
Что жизнь – игра давно мне рассказали.
Обидно, что играю только раз,
Что в контрапунктах сумерек и света
Немало боли вынести пришлось,
Понять, что суть – не в поисках ответов,
А в том, чтоб сформулировать вопрос.
Я на стихи саму себя пластую
И раздаю до донышка, до строк
С надеждою, что истину простую
Подскажет пробуждающийся Бог.
И если это кто-нибудь оценит,
То, может быть, потом, когда умру,
Опохмелясь, собрат по мизансцене
Мне выдохнет: «Спасибо за игру».
***
Всю жизнь мы ждем. Сначала - чтобы вырасти,
Потом - любви, взаимности, добра,
Мифической какой-то справедливости,
А после - промелькнувшее вчера.
В копилки собираем не из жадности,
Детишкам передать, как долг велит,
Одни – простые маленькие радости,
Другие – вороха своих обид.
Решений ожидая, часто мечемся,
Смахнув усталость, словно пот, с лица.
А по ночам вздыхает человечество
И ждет, как в сказке, доброго конца.
***
Ты и вправду Малыш? Извини: я ответ не расслышал.
Приоткрыто окно, словно в гости друг друга зовем.
А давай полетим прогуляться по вымокшим крышам
И по лунной тропе, что протоптана летним дождем.
Ты заглянешь в дома и увидишь, как выглядят люди.
Это очень смешно. И неважно, что ты еще мал.
Мама с папой поймут и тебя никогда не осудят.
Не поверит лишь тот, кто всю жизнь ни о чем не мечтал.
Мы собаку найдем самой лучшей на свете породы.
Будем с нею втроем мы по лужам бродить до утра.
Только знаешь, Малыш, ничего нет прекрасней свободы
Ощущать высоту. Но домой возвращаться пора.
Я еще прилечу. Никуда друг от друга не деться.
Подсади на окно. Да на кнопку не сильно дави.
Одиночество я или Карлсон, что родом из детства.
Я – ненайденный друг. А быть может - начало любви.
Что ж ты, милый, ревешь? Говоришь, у тебя день рожденья?
Ну, держи. Я дарю. Мне для друга нисколько не жаль
Этот сказочный мир, как огромную банку варенья.
Пригуби и почувствуй, что горечью пахнет миндаль.
***
Как безумно манит запах яблок Эдемского сада,
Их тугая хрустящая мякоть под розовой кожей.
Любознательность наша – проказа? А, может, награда
С неуемным желаньем понять и почувствовать тоже?
Нам познания смертью грозили уже изначально,
Но рвались мы вперед, создавая науки и саги,
Чтобы детям своим под конец признаваться печально,
Что меняется мир, только люди по-прежнему наги.
СТАРЫЙ НОЙ
«Вот и день отгорел. Видишь, Боже, измученный Ной
В утомленном ковчеге упавшие звезды качает,
И слезится душа, и над черной постылой волной
Кроме Ноя молитвой никто Тебе не докучает.
Позабыть бы о днях, когда рос этот мрачный ковчег,
О соседях, друзьях и родне, ребятишках и прочем.
Я доподлинно знал, что уже обречен человек.
Но без воли Твоей разве мог я хоть чем-то помочь им?
А когда напирала, с высот низвергаясь, вода,
И в отчаянье люди бежали под прорванным небом,
Я за них не молил, малодушно боявшись тогда
На себе ощутить отголоски великого гнева.
Помнишь, юную мать заливало холодной водой,
А она мне тянула бутон верещавших пеленок
И молила: «Спаси! Помоги ему! Смилуйся, Ной!
Ведь ни в чем не виновен родившийся этот ребенок!»
Я до смерти своей этим плачем, как грязью, облит.
И устала душа принимать эту горечь без меры.
Потому-то, наверное, старое сердце болит,
Что придавлена совесть моей стопудовою верой.
Что мне делать, Господь? Я давно потерял аппетит
И смотреть не могу на сынов помрачневшие лица».
«Успокойся, старик. Видишь: голубь назад не летит.
Значит, будет весна. И Земля для любви возродится».
***
Он создал Тьму и Свет, и Землю,
И звуки сочные нашел.
И, сотворенное приемля,
Решил, что это – хорошо.
На жизни пестром карнавале
И мы, не ведая стыда,
Все время что-то создавали:
Сонаты, книги, города,
Чтоб где-то на изломе судеб
Постичь измученной душой,
Что ничего уже не будет,
А все, что было – хорошо.
***
Ах, где мы только счастья не искали,
Какие только дали не прошли.
Ведь мы за ним гоняемся едва ли
Не с мига сотворения Земли.
Летаем к звездам, бороздим планету
И килем режем толщу водных масс,
Не понимая, что оно не где-то,
Не подле даже, а внутри у нас,
Когда бредем знакомою дорожкой
Вдвоем к привычным радостям земным.
Когда ты просто жаришь мне картошку.
Обычную.
С лучком.
По выходным.
ВИД ИЗ ОКНА
А вид из окна – хоть багет натяни:
Прозрачны, почти акварельны узоры,
И мягко спускаются с неба огни
На купол стоящего рядом собора,
Чьи луковки к Месяцу устремлены
В молитве о нашем всеобщем спасенье,
Туда, где в глубинах пришедшей весны
От корня Исхода растет Воскресенье.
И хочется верить в прорвавшийся свет,
Как в первооснову, как в первопричину.
И рама оконная, словно багет,
Любви и надежд замыкает картину.
***
Клавиша белая, клавиша черная.
Звуков волнующих бешеный вихрь.
Жизнь отзвучала мелодией вздорною
И безнадежно запуталась в них.
Клавиша белая, клавиша черная.
Строит судьба гармонический ряд,
Только вплетает в аккорды минорные
Все диссонансные звуки подряд.
Мыслей и чувств благозвучное крошево
Сетью морщинок легло возле глаз.
Вот бы собрать все, что было хорошего,
И наиграть, как шопеновский вальс.
Клавиша черная, клавиша белая.
И интермеццо летит из-под рук.
Что же ты, жизнь, как душа оробелая,
На alla breve сбиваешься вдруг.
Alla breve – укороченный (итал.), музыкальный размер 2/2
ГОЙЯ
Этот бал Сатаны с загнивающей рыжей гвоздикой,
Громко воют коты, как металлом по краю стекла.
И толпа, что вокруг, безобразна, пестра, многолика.
И гогочет, юродствуя, ночь раскалив добела.
И раздавлены звезды. И я по осколкам душою
Сквозь кровавый, нелепый, отчаянный времени бег.
Подарите мне кисти. И я полотно небольшое,
Написав, озаглавлю: «Капричос. Сегодняшний век».
***
Страна каравеллой вошла в полосу сентября.
Дожди и шторма предвещает грядущая осень.
Но пьян капитан, и утеряны все якоря,
И риф впереди, на который волна нас выносит.
Так что ж ты, команда! Бери в свои руки штурвал.
Тебе ли бояться стать духом и телом сильнее!
Ведь он же не каторжный сброд в кабаках вербовал,
Чтоб так беззастенчиво вешать матросов на рее.
Еще не темно. Но все гуще удушливый мрак.
И вторят ветрам до предела уставшие снасти.
Так что ж ты, команда! Когда тебе дорог твой флаг,
И жизнь дорога – выбирай между жизнью и властью.
СВОЯ ВОЙНА
У каждого – своя война,
Свои счета, свои потери.
Зато на всех одна страна,
Которой мы привыкли верить.
Но, несмотря на кровь и ад,
Тогда несложно было это
Понять: кто – прав, кто – виноват,
На свой - чужой деля планету.
И бесконечно дорога
Была мечта дойти до дома
И жить, и не искать врага
Среди любимых и знакомых.
А вышло все наоборот:
Твердя о чувствах сокровенных,
Мы расчленяли свой народ
На языки и даже гены.
Нам уготовили удел
И размежевывали ловко
На тех, кто думал под диктовку,
И тех, кто жить так не хотел.
Вот и сегодня: «Так!», «Не так!» -
Лишь лаем полнится округа.
Опять Отчизна, как собак,
Нас натравила друг на друга.
Как прежде жив приказ «Вперед!»
Без объяснения причины
Нам Родина, любя народ,
В который раз стреляет в спину.
***
2005г. Первый всеукраинский пушкинский поэтический фестиваль.
Село Каменка Черкасской области. Имение Раевских. Гостевой
домик. И возможность прикоснуться к роялю, на котором играл
П.И. Чайковский и, облокотившись на который, писал стихи
А.С. Пушкин. И звучащее в душе любимое произведение
Чайковского «Воспоминание о Флоренции», партию альта в котором
так божественно исполняет Ю. Башмет
Слегка заденешь, чуть ударишь -
И побежит по нервам ток,
Чтоб откровенья ждущих клавиш
Нетерпеливый слышать вздох,
Чтоб у себя в Днепропетровске,
Была я звуками полна,
Чтоб на минуточку Чайковский
Вошел и замер у окна,
Чтоб стали пальцы непослушны,
И трепетало естество
Во всех без исключенья душах,
Внимавших музыке его,
Когда потоком чувств и света
Преображался старый зал,
И вспоминался альт Башмета,
И дух Флоренции витал,
И полнились глаза слезами,
И вдохновение пришло,
Чтоб, как у Пушкина, стихами
Душа стекала на перо.
***
О любви я ее спросила,
Но ответила Божья мать:
«Я ведь, дитятко, не любила.
Мне не ведомо, что сказать.
Я законно иль незаконно,
Но мечтала любить сама,
А не ликом святым иконным
Мир вытаскивать из дерьма.
Я хотела на этом свете
(Как представлю – бросает в дрожь),
Чтобы сын, как и должно детям,
На любимого был похож.
И моя нелегка судьбина.
Уж не знаю, поймешь ли ты:
Проступили в лице у сына
Незнакомые мне черты.
И все ходят и ходят люди,
Плачут, молятся предо мной.
Но сама, как о высшем чуде,
Я прошу о любви земной».
***
А утро начиналось как всегда
Метаньями меж кухнею и ванной;
И слышной от соседей речью бранной
О том, что в кране кончилась вода;
Яичницей, сгоревшей невзначай;
Косметикой, наложенной неловко;
Толпой людей на каждой остановке,
Штурмующих троллейбус и трамвай;
Плакатами «Изменим старый быт!»,
Развешенными над привычной трассой.
И вдруг тобою сказанное: «Здравствуй».
И мир качнулся и сошел с орбит.
***
Сыграть! Да так, чтоб зал рукоплескал!
Цветы в корзинах, шоколад, букеты,
Улыбки, крики «Браво!», вспышки света
И пенного шампанского бокал.
Потом в гримерной протереть лицо,
Салфеткой промокнуть остатки грима,
Одеться, не спеша, и выйти в зиму,
В колючий снег, на скользкое крыльцо.
Поймать такси, доехать, а потом,
Ключи нащупав в темноте кармана,
Войти и сесть на краешек дивана.
И только после расстегнуть пальто
И, приготовив вазу для цветов,
Усталым взглядом обвести квартиру.
И знать, что любят все мужчины мира.
А лучше бы один. Весь мир – ничто.
МАГДАЛИНА
Ты говорил, что есть любовь иная:
Высокая и чистая вполне.
И та любовь, какую я не знаю,
Под твой рассказ стучалась в сердце мне.
Ты говорил о вере и о Боге,
Но вспомнила я, прошлое кляня,
Как ты один у старой синагоги
Среди толпы вступился за меня.
И с этих пор мне ежедневно снится,
Что и в веках не избегу молвы.
Но для тебя я только ученица
Не самая хорошая, увы.
А вот сегодня снилось мне иное.
Как горько исполняется мечта:
Я назовусь на миг твоей женою,
Чтоб разрешили снять тебя с креста.
МАДОННА
Белый мрамор моей души
Отогрев теплотой ладони,
Легким трепетом нежных рук
Обозначив овал лица,
Ты ваять меня не спеши,
Придавая черты мадонны,
Дай прочувствовать сладость мук,
Мук рожденья из-под резца.
Ты создашь меня на века,
Ты подаришь мне бесконечность,
Чтобы время игривым псом
Где-то рядом у ног легло.
Но, прошу, не спеши пока
И подумай: зачем мне вечность?
Мне ведь нужен обычный дом
И любовь, и твое тепло.
***
Любовь, как заблудившаяся птица,
Настойчиво в мою стучится грудь.
А я стою, боясь пошевелиться
И это чувство нежное спугнуть.
И, кажется, впервые в жизни каюсь
За каждый миг, что прожит мною до…
И радуюсь, когда любовь, как аист,
Так по-хозяйски вьет в душе гнездо.
***
Чем ближе март, тем сумрачней в душе.
И тем сильней предчувствие утраты.
Пожалуй, я открою Бомарше
И улыбнусь строке его крылатой.
И погружусь в счастливый мир любви,
Смешных интриг, веселого коварства.
Поэзии всесильное лекарство
Настаиваю на своей крови,
Чтоб встретить март и, может быть, тебя,
Твоих стихов в источнике напиться
И, безответно этот мир любя,
В его пространстве светлом раствориться.
***
С обветрившихся губ лижу шершавость слов,
Покалывают грудь молекулы озона,
Босою по душе прошлепала любовь,
Придав особый смысл всем жизненным законам.
И тороплюсь сказать: в усталости ночей
С бесцельностью дорог бездомного пространства
Я буду ждать тебя всех дольше и верней
С наивностью надежд в огранке постоянства.
И принимая все: жару и частый дождь,
И радужность миров, я не устану верить
В тот самый звездный миг, когда ты подойдешь
И тихо постучишь в незапертые двери.
***
Хоть стол накрыт, на елке огоньки
Резвятся и подмигивают славно,
Я в Новый год сбегаю от тоски,
Боясь себе признаться в самом главном.
А дикторша по ящику спешит
На завтра предсказать прогноз погоды,
И нужно аудит своей души
Успеть закончить перед Новым годом.
Пассив с активом привести к нулю,
Выказывая всю свою наивность,
Когда в пассиве: я тебя люблю,
В активе: без надежды на взаимность.
Но дарит праздник новые мечты
На очевидной жизненной спирали.
Загадываю нежно: я и ты
Наперекор сомнительным «едва ли».
АВГУСТ
Кипит адажио в аду,
И предречен авгуром август.
Тебя придумав, я приду,
Чтоб убедиться в том, что нравлюсь,
Что под ресницами давно
Любовью льдинка засверкала,
Звезды зеркальное звено
Звенит о краешек бокала,
Шуршащий шелк волшебных струй,
Махрова персиков прохлада,
И созревавший поцелуй
Совсем по - августовски сладок.
ЛОМБАРД ЛЮБВИ
То, что дорого мне, называлось любовь.
Я сегодня ее заложила в ломбард.
Средь старинных гравюр, бриллиантов и карт
Она смотрится скромно в фольге голубой.
А оценщик пузатый, картавый, рябой
Говорит мне с издевкой: «Скажите, мадам,
Разве это – товар? Разве он ходовой?
Я Вам больше десятки, поймите, не дам».
«Как десятка?! А, впрочем, уже все равно.
Говорите, десятка всего? Ну, и пусть.
Сколько в маркете стоит сегодня вино?
А дешевле? О, Господи, и не напьюсь!»
Я червонец замызганный прячу в карман.
И квитанцию мятую рядом кладу,
Понимая отчетливо: самообман,
Я второй раз сюда никогда не приду.
Где-то там, на углу, звуки скрипки горчат.
И у ног музыканта открытый футляр.
Я десятку бросаю ему сгоряча –
Безответной любви обжигающий дар.
ЕЩЕ НЕ ПОЗДНО
В расплавленную платину реки,
Как в зеркало, глядятся звезды, хмурясь.
Мониста фонарей совсем легки
На вытянуто-тонких шеях улиц.
А ночь снимает черное пальто
В прихожей городских микрорайонов,
Смешав морзянку мчащихся авто
Со светотенью беглого неона.
Уставший люд торопится домой,
В рельефные в оконных пятнах стены,
Где чуть дрожит встревоженный покой
На длинных рожках комнатной антенны.
И снова я завариваю чай,
Нарезав, как лимон, на дольки вечер,
И веря, что сегодня невзначай
Мой телефон от немоты излечишь.
И, глаз твоих представив огоньки,
Осознаю: еще совсем не поздно,
Хотя в остывшей платине реки
Шипят с небес сорвавшиеся звезды.
***
Безысходность дождя. И смущенной весны виноватость.
И озябшее солнце в пуховом платке облаков.
Невозможность мечты, так нелепо разбитой когда-то
На бессмысленность горьких сжигающих заживо слов.
И душевных пустот си-бемольно-бездонная гулкость.
И хрусталик надежд, раскрошившийся в мертвой крови.
Где же силы берет неожиданно нежная хрупкость,
Робкой первой травой прорастая сквозь камни к любви?
БАРКАРОЛА
Под звуки баркаролы отчаливает барка,
Чешуйчато зеркалит излучина Днепра.
Монетой солнце в реку заброшу – и не жалко,
Зато не будет жарко до самого утра.
А берега поодаль уже набрали скорость,
И ветер ублажает горящее лицо,
И ночь большой ракушкой приоткрывает полость,
А в ней манит, как жемчуг, искомое словцо.
Проглядывают звезды. Стихает постепенно
Дневной, многоголосый, такой привычный гам.
А баркарола реку взрезает, словно вену,
И тянет прокатиться к нездешним берегам.
ЛИСТОПАД
Во влажном мареве рассвета,
Что расплескался впереди,
Где сквозь дуршлаг озябших веток
Густые цедятся дожди,
Листвы прощальный выдох пылок.
И чудится: случайно тронь –
Сусальным золотом прожилок
Вмиг оцарапаешь ладонь.
Под слоем теплой позолоты
(Щекой прижмись и оцени!)
Природы тонкая работа,
Что гениальности сродни.
И доктор, осени подвластный,
Рецепты пишет всем подряд:
«Миг красоты.
Три капли счастья.
Стакан рассвета.
Листопад».
|
|