***
От привкуса любви еще не сводит скулы.
Любовь еще – страна, сиянье, благодать.
Уже рассвет глядит сквозь ветреное дуло
Замерзшего окна, но солнца не видать.
Сосед включает рок, стена дрожит и гнётся:
Нам вдалбливают вновь, что все – тоска и бред.
В снегах застыл январь. У зимнего колодца
Ни кружки, ни ведра, чтобы напиться, нет.
Сквозь седину ветвей – серебряные пули -
Цепочка звёзд блестит в разрыве снежных туч.
И воздуха разлук ещё мы не вдохнули,
А притяженья пыл, как юный бог, могуч.
Размытою строкой белеет дым над крышей,
Промчался снежный вихрь и сгинул вдалеке…
И не успеть прочесть, о чём и кто нам пишет
Невидимой рукой на чуждом языке.
ВИТРАЖИ
Нет постоянства в мире. Только расчертят ветви
Небо над головою сеткою витража,
В клочья порвет плетенье хмурый восточный ветер.
Жалко обрывки кружев над головой дрожат.
И не понять узора, не разгадать сюжета,
Что-то бесследно тает в августовском тепле…
Снова творят березы хрупкий рисунок лета
На предзакатном небе в голубоватой мгле.
Это же я! – Выводит контур прозрачный ветка.
Это же ты! – Сплетенье, частая сеть, а в ней…
Нетерпеливый ветер уничтожает метко
Хрупкое обещанье благословенных дней.
***
Я знаю мир, где ласковый прибой,
Где небосвод беспечно голубой,
И нет зимы, и лето горячо
Кладет загар на гладкое плечо,
А осень плавит медь и заодно
Вливает в бочки пряное вино.
За нею – вновь весна, и год насквозь…
Но для тебя здесь места не нашлось.
Есть мир другой. Над ним звенит звезда,
Сквозь темноту струятся поезда,
И в мареве дрожащем золотом
Шоссе ползет, как лава, под мостом.
Там здания до неба поднялись,
Как звездолеты, рвущиеся ввысь,
Земное притяжение кляня…
Есть в этом мире все – но нет меня.
Есть третий: лучше двух знакомых он –
Как радуга, как зреющий бутон.
Благословеньем солнечным горя,
Он весь в лучах, как в нитях янтаря.
Пестреет луг, выводит трель родник,
На зыбкой синеве играет блик.
Там птичий рай и вековечный свет…
Вот только нас с тобой, любимый, нет.
А этот – черно-белое кино.
В нем небеса не чинены давно:
Все льет и льет. Который день подряд
Над нами тучи хмурые стоят.
Здесь серый дым и серая вода,
И к августу листва уже седа,
А в ноябре – мороз и свет не мил…
Таков он – мир, что нас соединил.
***
Когда моя любовь просила хлеба
Под окнами другой – твоей – любви,
Ты медный грошик в пасмурное небо
Смеясь, подбросил и сказал: «Лови!»
В тот миг судьба, пригревшаяся где-то,
Сентиментально всхлипнула во сне –
И тусклою, истертою монетой
Твоя душа в ладонь скакнула мне.
И понеслись года в мельканье спором…
Среди невзгод – в нужде, порой в бреду –
Мне было слаще сдохнуть под забором,
Чем на медяк тот выменять еду.
Когда же мною жизнь вертеть устала
И в дом ввела, где шелк и зеркала,
Твоя душа – простой кусок металла –
На дно шкатулки бронзовой легла.
Менялся мир, скрипя остовом ржавым.
Покой мой креп. Яснел небесный свод.
Все дальше рубежи моей державы
Отодвигались от моих ворот.
Сверкали шпили так, что больно глазу,
И легкий ветер тюль трепал в окне…
Прости, что я припомнила не сразу
Тебя, когда ты сам пришел ко мне.
Но что с тобой? Дрожишь, неровно дышишь…
Как? Любишь?!.. Что? Клянешься на крови…
– Верни мне душу! Душу, ведьма, слышишь?
– Да слышу, слышу… Вот она. Лови!
***
Превращая в обряд или таинство каждую встречу –
Знаю, – ждешь ты зимы, охлаждения бурной души.
Время лечит. Мы знаем наверное – лечит
И любую сердечную нежность оно сокрушит.
Пестрым, ласковым счастьем нас лето с тобой поманило,
Мирно дышит над пылью и зеленью уличный зной.
Ну же, милый, не хмурься! Лучистою радостью, милый,
Одаряет нас солнце сквозь лиственный полог резной.
В наши годы – чудес и открытий любовь не дает, но
Ярким, праздничным шелком расцвечена щедро канва:
Взгляды ясны и долги, касания рук – мимолетны,
И молчание кротко, и сладко бездонны слова…
Знаем оба: по снегу строками обыденной прозы
Санный след разбежится, взметнется поземка, звеня…
Что ж ты холода жаждешь, в жару – предрекаешь морозы
И, задолго до срока, стремишься оплакать меня?
***
- Синее с золотом сари царевна надела,
Словно наряд этот мог укрепить его силы.
Чудищ-ракшасов и черных уродливых дэвов
Острым лучом красота ее насмерть разила.
Радость ее была лучшим из лучших оружий:
Рядом любимый, чье сердце не знает измены!
В страхе бежали враги - изнутри и снаружи
Царственный гнев сотрясал ненавистные стены.
И никогда человек ни один еще не был
Благословенным, как Рама. И многим казалось:
Синее сари ее, словно синее небо,
Знаменем славы его над страной развевалось.
В день же, когда его радость иссякла и скрылась,
В день, когда в уши царя просочились наветы,
Синее сари, пылающий взмах его крыльев,
Пеплом рассыпалось, мир обесцветив навеки…
Что наша власть по сравнению с вечной любовью?
Что наша мощь - перед горечью вечной потери?
Что мы узрим, когда небо, склонясь к изголовью,
В вечную синь растворит нам узорные двери? -
Так говорил мне брамин, и душа моя крепла,
И на меня сквозь глазницы тщедушного тела –
Как затаившийся тигр, как огонь из-под пепла,
Пристально – мощная, яркая древность глядела.
Пусть наше небо иного полета и веры,
Тот же мне чудится проблеск в бессолнечной хмари:
Над задремавшим на севере городом серым
Стелется взмах шелковистого синего сари.
|
|