1 И гонка солнечного дня за окнами - поймай меня! - околицей, за самый край Земли, где спит подъемный кран жирафом, шею присогнув. Я в ночь иду, в неё одну - идут. Глаза сомкнув, ладонь вдаль протянув, как на огонь, вдоль. А за окнами Земли другого дня играет блик. 2 Когда не будет времени - тогда, в один из дней, который неприметен, непразднован все годы напролет, я воздуха вдохну, а он - вода, и я - в воде, а в трубке воет ветер, крутясь шнуром от каждого алло. Когда-нибудь - не осознав, не вняв - застав врасплох, и взгляд, и удивление, она войдет из зеркала окна - в ночной сорочке, вылитая я, издалека кому-нибудь белея, как эпизод из завтрашнего сна. И мы пройдем друг дружку, и глаза окажутся у нового пейзажа, а ноги станут слишком уж легки. Здесь будет смерть, но я - я буду за. За всем, что здесь. Меня не будет даже в чернильном пятнышке свисающей руки. 3 Смерть. Пустота и полумрак, и паника оставшейся без разума души. Очнись, смотри – здесь тоже можно жить бесплотным и бесслёзным звёздным странником. Лучом молчать, достигнувшим Земли, на письменном столе с моими книгами, не помнить слов и, между литер прыгая, читать пробелы. Целый белый лист мне исписать пробелами – молчанием. Как много солнца выпало на днях… Лучами и молчанием обняв, не дай мне впасть в последнее отчаянье. 4 Светло, как там. На Марсе плакал кот. Наплакал океан и заморозил себя во льду сухим, совсем бесслезным рисунком - фигуристам на каток. Светло, котам всё видно и во тьме, но так - видней, и видят - мир подлунный и валуны деревьев в блеске лужи и в контурах бушующих теней. А если закатить глаза до лба, то видно день - когда-то наступивший на четвереньках из четверостиший и детский бело-сине-белый бант, воздушный шар, спустивший с потолка завязочки, как ноги и как косы, кусочек дня (весна там или осень - понять нельзя. Как минимум, пока), двух человек, терзающих рояль - наперебой - смеющихся и молча идущих к чаще, комаров, чьих полчищ не перебить ни рОясь, ни роЯсь. И больше ничего. Точнее - всё. Да, это всё, что в памяти осталось под желтой костью. Детство - это старость, тот для нее оставшийся кусок него. В него и пустится душа, косичку заплетя под звуки клавиш. Как хорошо, что шара не исправишь - воздушного, земного, ай да шар!
|
|