Шёл белый снег, как белый пух, нет он не шёл – летал, кружился.
Напоминали белых мух в том белом танце все снежинки.
А в белом доме человек на белый лист смотрел серьёзно,
Не ощущая тяжесть век. Он был один и было поздно.
Весь белый свет вместить хотел он на один листок бумажный:
И белый парус, что летел за горизонт, так был отважен,
И чистый белый пароход, взбивающий винтами пену,
И птиц, что ловят крошки влёт, крикливых чаек белых-белых.
Навстречу белым облакам он сам летал неоднократно,
Но в детстве и во сне, а там и падать и летать приятно...
Взлетал он к белым шапкам гор и руки, вытянув, как крылья,
Восторгом наполнял простор и, будто, делал сказку былью.
Воздушный образ вдруг уплыл, и появился образ милой.
А, помнится, он счастлив был, и верил, что она любила.
Её весёлые глаза и платье белое с фатою…
Нет, это вспоминать нельзя, а то не справишься с бедою.
И образ милой тут исчез. Пред ним больничная палата
И костыли, их целый лес и белые кругом халаты.
Таблеток белых горсть лежит на тумбочке его больничной.
Тупая боль, он весь .дрожит. Потом всё стало так привычно.
Как много он хотел сказать, но ничего не получилось.
В белом платке седая мать к нему как будто наклонилась.
Пойди, родной, усни, приляг. Все чувства живы, ты не сдался.
Я поднял, мама, белый флаг. А лист так белым и остался.
|
|