Был я руским солдатом,
за границей служил,
разговаривал матом,
в самоволку ходил.
Корчевал пни лопатой –
выпал в поле десант –
лучше, чем с автоматом,
чем иной оккупант.
Был я русским солдатом,
не валился без сил
в снег – всегда с автоматом
доползал, доходил.
Из пожара, с другого
боку, будто скользил
по кривой, то другого,
то себя выносил.
Это мирное небо
охранял. Подметал
мирный плац и свирепо
мирный склад охранял.
Почернел от загара,
потной коркой загар,
покрывался нагаром,
как с мотыгой Назар.
Был, как водится, духом
и в солдатах старел,
и с народом, без слуха,
хором пел, как умел.
И начальство, бахвальство
презирал я как мог,
доблесть и самохвальство
как порятнку – в сапог.
Винокуров Евгений –
мой напраник и брат,
вместе по воскресеньям
заступали в наряд.
Винокуров Евгений –
все с него началось:
собирая коренья
слов, прожить довелось.
Это – книга. Под игом
ханства, барства, хамла
я писал свою книгу,
и она сберегла.
А писать снова книгу –
сочинять колесо.
Ведь отрыгнуто рыком
это все, это все.
И безликим солдатом,
запираясь в толпе,
все молчу – предоплатой
безымянной судьбе.
Обжигают морозы
целый строй горячо,
а приказы, угрозы
бьют в лицо. Что еще?
Что еще? – Разве книга
не свободы сюжет.
Лыком шит и не лыком,
сбит ударами бед
лик разведки, пехоты.
Сдвиг по фазе – герой.
Умирать – так чего ты
плачешь, мальчик родной?
Я все пел о свободе
той, что все не видать.
В сердцевине народа
боль взошла – как пить дать.
Но никто – и не надо –
это случай иной –
говорить про солдата:
не был мной, не был мной.
12.4.2001.
|
|