К жизни нас приведет:
царская сухая трава
высотой до бессмертия,
растущая в ушах пустырей;
развалины храма,
не нужные комитету
по реставрации;
недостроенные особняки
застреленных магнатов;
кооператив по изготовлению
могильных плит и памятников;
черные латки асфальта,
которые плавятся как кофе;
каждый день оглушен жарой,
словно балкой,
перебившей хребет
рабочим, что растянулись в тени; –
мало ли где придется поработать;
что жара нам,
отвыкшим от света!
Если б было хоть что-то,
хоть пустота,
а то ничего
во владениях смерти.
Если б было хоть что-то:
компания бесов,
а то ничего
невозможно исправить
в последней картинке жизни.
Воздух полон лазеек
и ниш,
и в каждой нише нашего дыхания
света не больше,
чем тьмы –
глубины греха
и высотки построек
светоносной культуры.
И тени ада, которые холодят
прикосновением
к одушевленной плоти;
и лестница наверх,
на чердак,
к панораме
радости и скорби.
Откуда у нас эта страсть
к искажению смысла?
Воображению не справится
в чердачном завале
света и пыли
нашей души.
Лишь перед дверцею смерти,
держащейся на ржавых петлях,
соблазн сдернуть ее одним толчком
заменяется страхом
быть втянутым
в полное одиночество,
когда и вина перед Богом
(или перед нашей жизнью)
не вытянет больше,
и не помогут,
ни тысячи постов и обетов,
ни вой покаянья.
Смерть в виде больной и чумной
старухи, вооруженной косой,
есть слияние
больной совести
и невозможности утешить ее.
Тяга к смерти, по Фрейду,
вербует рыцарей и холостяков,
свергая хрустальные конструкции
нашего разума,
вливая желчь и соки
в растения похоти.
Если б было хоть что-то,
хоть вести спасения,
хоть голоса детей,
играющих в классы над головой,
вмурованной в смерть.
Если б было хоть что-то,
понятное разуму
доступное воле,
по силе паденья,
а то лишь одно есть –
есть чудо.
У нижнего предела паденья
еще мы живем,
еще мы думаем,
что мы живем,
неторопливо
устраивая быт
песочной крепости
и карточного домика.
И вместо жизни нам выткано время,
знойное время июля и августа,
украшенное катастрофами и терактами.
И наша единственная беда –
если провалится чердак.
И наши победы нам не помогут,
и слезы родни
нас не омоют
и не отмолит
куренье смолы.
И наше скукоженное настоящее
медленно разглаживает жизнь,
и вера в чудо
делает нас реалистами
пожеще,
чем бойни ХХ века.
И стало быть, крест.
Мы станем гробокопателями
во спасенье души,
почернеем на службе
от пота и загара,
и похудеем
за ради грошей,
за ради милостыни
милости.
30.07.02
|
|