Я молоток. Работаю что надо.
Стучу башкой, вбивая в стенку гвоздь.
Не каскадер – те бравые ребята,
страхуясь, падают,
ломая только кость.
Я парень на площадке. Декораций
таскаю доски и пилю окно.
Затем мне каждый вечер убираться,
со стен стирая кровь, мозги, дерьмо.
Я выметаю скомканные гильзы,
отстреленные в сцене «в кабаке».
Я тот курок, который вдруг спустился.
И сила та, что спрятана в бойке.
Я раздираю сваренные дверца,
капоты, крылья сплющенных машин.
И впечатления – от сердца,
с актерами хлеща за полночь джинн.
Я не актер, я не герой – рабочий,
я человечины вожу навоз.
После погони по дороге ночью
я трупы подбираю – труповоз.
Фильм без меня развалится. И смеху
не зацепиться больше за меня.
В ковбойке залатаю я прореху,
потом вскочу обратно на коня.
Актриса Джейн, актер Патрик искусству
родные дети – вот семья взялась.
И режиссер-отец их учит чувству.
Я ж дух святой, что обеспечил связь.
В постельной сцене я – диагноз страсти:
нога с ногой кладу, плечо к плечу.
Само изящество и сладострастье,
невидимый, во тьме держу свечу.
Еще сказать два слова я хочу
о тайнах ремесла, что я молчу.
Я помогаю полицейским мчаться,
от пуль героям шустро уклоняться.
И выстрелов я обрываю счет,
и шестерю всегда еды насчет.
Я – малый – собеседник сценариста
и подтолкну, коль надобно, сюжет
под самый склон, к порогу и на выстрел,
организую в мэрии фуршет.
И если режиссер наварит каши,
ее хлебаю молча я в углу
и профсоюзу жалуюсь, и наши
подбавят перцу красного в игру.
В финальной сцене я есть справедливость,
то есть законный и счастлливый брак
и отбелю – в ведре таскаю известь,
и уберу – как сказано – я шлак.
Кинематографическое чудо
я демонстрирую – все что могу
и большее: обрыв в одну минуту
найду я в электронике – мозгу.
Я – стиль, фортуна, утренняя почта,
идея, доскональность, на бегу,
заказ, доставка, виза, правда, срочно,
юстиция, комьютер, месть врагу.
Да всего ж прокладка реализма,
упущенная кем-то на на ходу
и истончен в профессионализме,
и утончен так, что везде пройду.
Я обеспечиваю массовость в массовке,
а зрелищность – в попкорнах и очках,
искусность – в джинсах, майке
и кроссовках,
а цель в бейсбольских ядрышках – мячах.
Я реалист, я дока, я болельщик,
и по натуре – парень и домкрат.
К тому же я есть налогоплательщик,
и попрошу вертеть ее сто крат –
пластинку жизни, знаете, такую,
чтоб проще было...
было заменить,
не сбившись с ритма, словно бы танцуя,
не оборвав напева, мысли нить...
Шекспира знают люди в Голливуде,
Кто он такой? – Хоть он и на устах.
Скажу я просто, если спросят люди,
что лучше страх, что лучше даже крах.
Уж лучше за станком стоять и глохнуть,
мотора наслаждаяся игрой,
голодным быть и по любимой сохнуть,
не уголовник я – антигерой.
Уж лучше за полночь, вдыхая звезды...
Уж лучше засветло лежать в стогу...
И лучше поздно...
И лучше так, как я и не могу.
И лучше быть хотя бы в смысле смысла,
и лучше знать хотя б в конце конца,
и лучше на весах, под коромыслом,
чем выковыривать слезу свинца.
И лучше ветер, дующий налево,
чем маятник направо заспешит
в конце кино, и лучше до пределов,
чем после них, где только боль парит.
И лучше пепел, чем спаленный космос.
В глаз возвратятся преломленья призм.
Кому-то скорость, а кому-то тормоз
повыгодней.
Но выгоднее жизнь...
17.08.2002
|
|