ОКОНЧАНИЕ
Поздняя осень 2000 год. Офис фирмы.
Андрей и зам проходят в его кабинет. Сзади идет понурый начальник цеха.
Андрей. Нет, нет и нет. Не заступайся. Всю партию снять. Вы что хотите, чтобы нас с браком задушили. Стоит один раз схалтурить, и люди не будут с нами больше работать.
Начальник цеха. Андрей Васильевич, но что я могу сделать, сбой на линии произошел.
Андрей. А ты куда смотрел?. Ты где был?
Зам. Андрей, да ладно, подумаешь, кромка не проклеилась. Уценим.
Андрей. У вас все так. И оборудование импортное, и технология, а руки все равно советские. Ведь на себя работаем, не на дядю.
Зам. Не кипятись, больше не повториться.
Андрей. Это ты в магазинах покупателям говорить будешь. Они берут вещь и хотят, чтобы она соответствовала их запросам.
Зам. Да с импортной мебелью тоже хлопот хватает.
Андрей. Да? Что ж ты себе в дом импортную спальню купил?
Зам. Ну, знаешь… Качество все-таки…
Андрей. Вот. Качество. Почему мы русские покупаем импортный товар, да потому что к своему доверия нет. Так наша задача и состоит в том, чтобы нам поверили, чтобы наше Российское было не хуже, лучше импортного. Вон, японцы. Ведь своих природных ископаемых нет, все импортируют. А зато весь мир машинами и техникой заполонили. Потому что люди работать умеют. Всё. Разговор окончен.
Андрей остается один в кабинете. Выдвигает настольный ящик, открывает маленькую коробочку. В ней лежит серебряный медальон в форме сердечка на серебряной цепочке.
Лето 1978 года. Деревенский дом в Тамбовской области.
Андрей бежит напрямик через поле к деревне.
Голос Андрея за кадром: «Я вернулся из стройотряда измотанным и уставшим. Кроме того, обострился мой хронический гастрит. Родители порекомендовали перед свадьбой поправить здоровье. Отец взял путевку в своем министерском профкоме, и меня отправляли в санаторий в Одессу. Наташка была у бабушки в деревне. Я не мог не повидаться с ней. Добирался на попутках, на телегах, пешком. Мы не виделись больше месяца, хотя раньше не могли прожить друг без друга и дня. Я летел на крыльях, мне казалось, что машины медленно едут, что лошадь еле плетется. Я сгорал от нетерпения. Я задыхался от желания снова увидеть ее.
Ночь. Андрей и Наташа сидят, обнявшись, возле открытого окна. В небе горит ярко-желтый диск луны. Веет свежий ночной ветерок. Слышно как в лесу выдает трели соловей. Где-то внизу под полом шуршит мышь.
Наташа. Что это шуршит?
Андрей. Да, так. Маленький шуршавчик, серенький такой, с тоненьким хвостиком.
Наташа (испуганно). Мышь?!
Андрей (прижимая ее сильнее к себе). Не бойся, даже если это самый страшный трехголовый мыщиный король, я убью его.
Наташа. Трехголовых мышей не бывает.
Андрей. В сказках бывают. Я буду храбрым Щелкунчиком и защищу тебя от полчища мышей.
Наташа. Фантазер.
Андрей. Сказочник. И мы сейчас в сказке. Мы летим с тобой на луну. Видишь, она ждет нас. Это будет наша планета, только для нас двоих.
Наташа. Но на луне нельзя жить.
Андрей. Кто тебе сказал?
Наташа. Я читала. Там нет воздуха и воды, и там очень холодно.
Андрей. Я буду согревать тебя своим дыханием, твои озябшие руки (берет ее руки в свои ладони и дует на них), твой маленький замерзший носик (нежно целует ее в нос). А воду мы возьмем с собой. Много воды. У нас будет свой ручеек, в котором мы будем плескаться.
Наташа. А воздух?
Андрей. Мы посадим деревья, и они будут давать нам воздух.
Наташа. А что мы будем есть?
Андрей. А я буду, как Прометей отдавать тебе свою печень, и каждый день она будет у меня снова вырастать.
Наташа. А я отдам тебе свое сердце. Навсегда. Только ты не будешь есть его. Ты будешь носить его на своей груди, как талисман и пока с тобой будет мое сердце, ты будешь любить и помнить меня.
Наташа снимает с груди серебряный медальон в форме сердечка и надевает Андрею на шею.
Андрей. А я по дороге нашел подкову. Я повешу ее здесь над окном. Она принесет нам счастье.
Наташа. Я итак самая счастливая. У меня есть ты.
Андрей. А у меня ты. Я буду всегда любить тебя.
Наташа. Я буду всегда любить тебя. Пока мое сердце с тобой ты не забудешь меня.
Андрей. Никогда.
Андрей обнимает Наташу и нежно целует. Их губы слегка касаются друг друга, словно боясь спугнуть, но поцелуи становятся все страстнее. И вот они сливаются в долгом нежном страстном поцелуе. Их руки сплетаются, гладят волосы, плечи, тела друг друга все сильнее и сильнее. Они срывают на себе одежды и падают в душистое море сена. И только яркая луна ласково смотрит на их неземную любовь.
Поздняя осень 2000 год. Офис фирмы.
Поздний вечер. Офис опустел. Андрей сидит возле открытого окна, курит. За окном моросит дождь. Андрей невидящими глазами смотрит куда-то вдаль, сквозь эту пелену дождя, сквозь годы.
Лето 1978 года. Киевский вокзал. Отходит поезд «Москва-Одесса»
Голос Андрея: Наташка долго плакала на перроне. Мы с ней опять расставались. Мы были вместе всего три дня. Но мы успели подать заявление в загс. Я смотрел из окна поезда на ее удаляющуюся хрупкую фигурку в легком развевающемся белом платье и думал, что это последняя наша разлука в жизни. Больше мы никогда в жизни не расстанемся. Больше никогда не расстанемся. Никогда».
Лето 1978 года. Одесса. Санаторий им. Луначарского.
Андрей заходит в санаторную палату. Там четыре койки. На одной храпит в полный голос толстый мужик лет пятидесяти. На другой молодой подтянутый мужчина лет сорока читает книгу. На подоконнике, у раскрытого окна, сидит молодой парень, ровесник Андрея и перебирает струны гитары.
Андрей. Это пятая палата?
Виктор (самый молодой). Пятая, пятая. Заходи. Теперь хоть «пульку» по нормальному распишем. В преф играешь?
Андрей. Балуюсь.
Виктор. Отлично. Вист по копеечке. (Протягивая руку). Виктор.
Андрей. Андрей.
Семен (вставая с кровати). Семен.
Виктор (обращаясь к спящему толстяку). Шеф, вставай, тебя на клизму вызывают.
Шеф (протирая спросонья глаза). Фу, какая клизма? Сколько время?
Виктор. Тут тебя две молоденькие девушки спрашивали, так я сказал, что ты в сортире поносом маешься. Раньше чем через полчаса просил не беспокоить.
Шеф. Вот помело-то. Язык без костей. У нас новенький? Водку пьешь?
Андрей. Так, по немножку.
Шеф. Вот, наконец-то хоть выпить с кем будет, а то собрались одни, твою мать, трезвенники и язвенники. Меня Василий Иваныч зовут.
Андрей. Андрей.
Виктор. Так, славненько. Семен, эти пусть теплую водку пьют, а мы с тобой купаться с потными девочками.
Веселая молодая компания сидит вечером на пляже, горит костер, Виктор играет на гитаре.
Голос Андрея за кадром: «С Витькой мы как-то сразу сдружились. С ним нельзя было не дружить, его нельзя было не любить. Он обладал каким-то удивительным даром притягивать к себе людей. Он был душой любой компании. Неутомимый шутник, подкольщик, хохмач. Он отлично играл на гитаре и пел. Девушки от него были без ума».
Андрей и Виктор идут по ночному пляжу. К ногам подкатывают нежные волны, ласково обнимая ступни.
Андрей. Вить, я смотрю, все девчата от тебя без ума. Вот я поражаюсь. Ты же им в открытую хамишь, а они от тебя тащатся.
Виктор. Андрюха, любая баба, как раб любит палку своего хозяина. Мужик должен держать ее в кулаке, тогда она будет бегать за ним, как собачка.
Андрей. Нет. Я с тобой не согласен. Женщина прекрасна сама по себе, она мягка, ранима, чувствительна к признаниям, подаркам. А мужчина должен быть джентльменом, внимательным, обходительным, красиво ухаживать, делать комплименты.
Виктор. Чушь собачья. Начитался дешевых романов. Мужик должен быть грязным, вонючим, грубым и небритым. И тогда все бабы его.
Андрей. Ну, у тебя и философия.
Виктор. Я реалист. Баба должна знать свое место.
Андрей. Нет, женщину надо восхвалять, преклоняться. Пушкин писал: «Я помню чудное мгновенье. Передо мной явилась ты. Как мимолетное виденье. Как гений чистой красоты».
Виктор. Пушкин, между прочим, еще и другое говорил, чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей. Все они стервы.
Андрей. И все-таки я с тобой не согласен. Меня дома ждет мой самый дорогой человек, которого я очень люблю. Наташка. Вот я вернусь, и мы с ней поженимся.
Виктор. Ты серьезно?
Андрей. Да. Мы ждали этого целый год. Когда ей исполнится восемнадцать. И теперь мы будем вместе. Больше не будем ни от кого прятаться. Ты знаешь, я не перестаю думать о ней. Я так скучаю без нее. Как там она. Что делает?
Виктор. Гуляет с другим.
Андрей (обидевшись). Зачем ты так? Ты же не знаешь ее.
Виктор. Да все они одинаковые. Мужик за порог, а они …
Андрей. Перестань. Она не такая. Она ждет меня. Знаешь, как она меня провожала. Плакала.
Виктор. Андрюха, ты идеалист. Я живу в Таллинне. Портовый город. Знаешь, как они провожают на пристани, плачут, а потом по кабакам мальчиков молоденьких цепляют.
Андрей. У тебя были проблемы?
Виктор (усмехаясь). С этими у меня никогда проблем не было. Знаешь, чем женщина от статую отличается? Статуя сначала падает, а потом ломается, а женщина сначала ломается, а потом падает.
Андрей. Откуда у тебя столько цинизма? Ведь ты же еще молодой, мы с тобой ровесники.
Виктор. Цинизма, говоришь? От жизни. Я тоже хотел любить, хотел, чтобы меня любили.
Андрей. И что же? Недостаток кандидатов?
Виктор. Это все не то. Разве кто-нибудь из них захочет со мной жизнь связать?
Андрей. Уж ладно прибедняться. Вон их целый табун.
Виктор. Как только они узнают меня получше, сразу разлетятся, как вороны от пугала.
Андрей. Не понял.
Виктор. А что ж тут понимать. Рак у меня.
Андрей остановился и ошарашено посмотрел на друга.
Виктор. Чего ты испугался? Это не заразно.
Андрей. Да я не об этом.
Виктор. Была одна. Я тогда еще о своей болезни не знал. Голова сильно болела. Родители скрывали. Хотя я видел мать каждое утро с опухшими глазами. Ночами выплачет, а днем как кремень. Ирина работала в больнице медсестрой. Тоже, как твоя Наташа медучилище закончила. Я к ней на процедуры ходил. Мне говорили, что у меня мигрень. Кололи чем-то, таблетки давали, череп сканировали. Я за ней стал ухаживать. А она ни в какую. Я и так и этак. А потом как-то на лестнице услышал. Она там курила с подругой. Та говорит, парень за тобой такой симпатичный бегает, а ты ноль внимания. Я бы за такого с радостью пошла. А Ирина отвечает, что я дура, мне вдовой не охота быть. Ему немного осталось. У него рак мозга. Меня как громом поразило. Стою, двинуться с места не могу. А они спускаются по лестнице и меня увидели. Я развернулся и побежал вниз. С матерью всю ночь проплакали.
Виктор поднял с песка голыш и запустил его по воде. Камешек долго прыгал, пока не скрылся в темноте.
Виктор. Операция предстоит. Решил вот на юга съездить. Поплавать может быть в последний раз.
Андрей подошел к другу. Взял его за плечи и они долго не отрываясь смотрели друг другу в глаза.
Поздняя осень 2000 год. Офис фирмы.
Андрей сидит у окна. Пепельница полна окурков. Лежит фотография Виктора. Звонит телефон.
Голос Надежды. Ты скоро?
Андрей. Скоро. С расчетами закончу и приеду.
Надежда. Сергея бы отпустил. Ему-то чего страдать.
Андрей. Уже отпустил. Доеду на такси.
Сентябрь 1978 года. Таллинн. Вокзал.
Видны величественные башни Старого города, воздух пронизан средневековьем.
Останавливается поезд «Москва-Таллинн». К поезду подходят санитары с носилками.
Санитары выносят из вагона Виктора, следом выходит Андрей. У вагона вся в слезах мать Виктора.
Голос Андрея: «Вите стало плохо. Ни в Одессе, ни в Москве он не хотел ложиться в больницу. Просил отвезти его в Таллинн. Я не мог бросить друга. Позвонил Наташе, объяснил ситуацию, но она бросила трубку. Я на нее даже обиделся. Виктор смеялся, приедешь, отлупи ее хорошенько».
«Скорая» везет их по Таллиннским улочкам.
Голос Андрея: «Я пробыл в Таллинне десять дней. Виктора прооперировали, он лежал в реанимации. Мы с его мамой попеременно дежурили возле него. Когда он пришел в себя, первое, что сказал: ну, что Андрюха, поживем еще. А про загробную жизнь все врут, нет там ничего, я видел.
Я уезжал из Таллинна с радостью. Виктор шел на поправку. И меня согревало то, что я увижу свою Наташку, отчитаю ее за ее эгоизм. А потом мы с ней расцелуемся и помиримся. Разве мог я тогда знать, что больше никогда не увижу Витю, и в Москве меня ждет еще один страшный удар, который изменит всю мою дальнейшую жизнь».
Поздняя осень 2000 год. Офис фирмы.
Андрей сидит за своим столом. Раздается звонок телефона. Андрей снимает трубку.
Даша. Андрей Васильевич, там Ваш сын на проводе.
Андрей. Соединяй. Слушаю.
Игорь. Отец, у меня к тебе разговор срочный.
Андрей. Говори.
Игорь. Не по телефону.
Андрей. Ты где?
Игорь. На Баррикадной.
Андрей. Ресторан «У Швейка» знаешь? Жди. Сейчас приеду.
Поздняя осень 2000 год. Ресторан «У Швейка».
Андрей и Игорь сидят за столиком, пьют пиво.
Андрей. Что случилось?
Игорь. Ты их знаешь?
Андрей. Кого?
Игорь. Ее родителей.
Андрей. Знаю.
Игорь. Что же ты не сказал?
Андрей. Какое это имеет значение?
Игорь. Имеет. Ее отец слышать не желает о нашей свадьбе.
Андрей. Время не делает людей лучше.
Игорь. Что ты имеешь в виду?
Андрей. Да, так.
Игорь. Почему ее отец против нашей свадьбы, ты знаешь?
Андрей. Догадываюсь.
Игорь. Он ей сказал, что с нашей семейкой на одном поле не сядет …
Андрей. Я бы тоже с ним не сел. А что сказала ее мать?
Игорь. Она плачет.
Сентябрь 1978 года. Москва.
Ленинградский вокзал. Андрей выходит из поезда «Москва - Таллинн». Он весел и бодр. Его ждет Наташа. Скоро их свадьба.
Он бежит словно на крыльях по знакомому переулку от Даниловского рынка к ее дому. Не дождавшись лифта, он вбегает на восьмой этаж бегом. Нетерпеливо трезвонит в ее квартиру. Дверь открывает Наташа. Андрей бросает свою сумку на пороге и осыпает ее поцелуями. Наташа реагирует без видимой радости.
Андрей (настороженно). Что случилось? Что с тобой?
Наташа. Ничего.
Андрей. Я чувствую. Что с тобой?
Наташа. Все нормально. У меня небольшая температура.
Андрей. Она мешает тебе поцеловать меня?
Наташа. Не в этом дело.
Андрей. А в чем? Я лечу к тебе на крыльях любви и вижу как ты мне рада.
Наташа. Давай не будем.
Андрей. Что не будем?
Наташа. Выяснять отношения.
Андрей. А что мы будем выяснять? Как встречают любимого человека после разлуки?
Наташа. Давай поговорим позже.
Андрей. Когда позже? Что, собственно говоря, происходит?
В дверях Наташиной комнаты появляется Саша в расстегнутой рубашке. Андрей онемел, его глаза широко расширились. Он переводит взгляд полный изумления и ужаса с Наташи на Сашу и обратно. Только сейчас он замечает, что Наташа в халате на голое тело. Оттолкнув бывшего друга, он врывается в ее комнату. Он видит смятую постель, подушки, простыню, одеяло. Он хватает одеяло, прижимает к себе, комкает его и издает почти звериный рев. Бросает одеяло на пол, разворачивается и замахивается на Сашу. Тот инстинктивно закрывается рукой.
Саша. Я тебе все объясню. Это не я, это она.
Андрей. Мерзавец. Подонок.
Он ногой пинает Сашу в бедро, и тот отлетает в угол комнаты. Андрей подбегает к все еще стоящей в коридоре Наташе. Он останавливается перед ней, сжимая кулаки.
Наташа. Ударь меня. Ударь, так будет лучше.
Андрей. Будьте вы прокляты.
Он хватает свою сумку и выбегает из квартиры. Он бежит по улице, сметая по пути прохожих, слезы душат его, из горла вырываются рыдания. Не в силах больше сдерживать себя, он падает на клумбу с цветами, рыдает, раздирая ногтями посаженные цветы, траву, землю.
Осень 1978 год. Квартира Андрея.
Андрей сидит у темного окна. На коленях безжизненно лежит гитара. Он смотрит куда-то вдаль, глаза пустые, потухшие. Звонит телефон. Андрей берет трубку.
Голос. Алло, Андрей. Здравствуй, это Наташа Дикарева. Мне надо с тобой поговорить.
Андрей. О чем?
Дикарева. Ну, надо. Давай встретимся.
Андрей вышел из подъезда. Навстречу попалась Надя. Он прошел мимо неё, даже не заметив. Девушка обернулась и смотрела ему вслед, пока он не скрылся за домом.
С Наташей Дикаревой они встретились в маленьком уютном кафе недалеко от Павелецкого вокзала. Высокая ширококостная Наташа Дикарева, конопатая, с копной рыжих волос сидела напротив Андрея и курила. Он нехотя потягивал коктейль из трубочки.
Дикарева. Я хочу рассказать тебе о Наташе.
Андрей. Зачем? Что ты мне можешь еще рассказать?
Дикарева. Это ты во всем виноват. Она так ждала тебя из санатория, готовилась к свадьбе, только об этом и говорила, а ты уехал.
Андрей. Я должен был ехать. Виктору было очень плохо. Я не мог отпустить его одного.
Дикарева. Я знаю. Она мне рассказывала. Но тебя не было слишком долго. Зачем ты так надолго оставил ее одну?
Андрей. Его положили в больницу, ему предстояла операция. Я должен был быть с ним рядом.
Дикарева. Значит, он оказался для тебя дороже её.
Андрей. Это нельзя сравнивать. Это разные вещи.
Дикарева. Женщины так остро чувствуют недостаток внимания. Их нельзя надолго оставлять одних.
Андрей. Это я уже слышал про жен моряков. И что, Саша утешил её?
Дикарева. Он позвонил ей как-то вечером, когда она сидела дома и плакала. Он предложил ей сходить в кино.
Андрей. И как же она решилась встретиться с возлюбленным своей лучшей подруги?
Дикарева. Ты знаешь, что Света с Сашей к тому времени уже расстались.
Андрей. И это ей оказалось на руку.
Дикарева. Не надо. Ей было плохо, она хотела развеяться.
Андрей. Славно развеялись.
Дикарева. Я не знаю точно, что и как у них произошло. Наверное, это был порыв отчаяния. А когда она опомнилась, было уже поздно. Она поняла, что ты не простишь ее. Она сейчас одна. Ты бы встретился с ней.
Андрей. Они предали меня. Оба. Друг и любимая. Она предала меня. Я люблю её, но простить не смогу.
Дикарева. Забудьте это, как кошмарный сон. Начните заново. Она ждет тебя.
Андрей. Нет! Тысячу раз нет! Как можно простить измену, предательство. Я ненавижу её.
Андрей выскочил на улицу.
Андрей стоит в подворотне и из горлышка пьет бутылку портвейна. Мимо проходит женщина: «Такой молодой. До чего докатился». Андрей ничего не видит и не слышит.
Голос Андрея: «Я пытался утопить свое горе в вине. Не помогло. Я пытался заглушить боль с другими женщинами. Сколько их было, я не помню. Наверное, кто-то из них любил меня, хотел быть со мной. Но я безжалостно, словно использованные салфетки бросал их, чтобы на время забыться с другими. Наверное, я походя сломал не одну жизнь, но тогда я об этом не думал. Я стал эгоистом. Для меня была важна моя боль, мое горе, мои страдания. Чужих я не замечал. Как бы я хотел сейчас упасть в ноги всем тем, кто пытался меня вытащить из моего ступора, чьи чувства я растоптал, чьи идеалы разрушил. Простите меня, если сможете».
Поздняя осень 2000 год. Ресторан.
Игорь. Ты любишь ее до сих пор?
Андрей. Наверное, нет. Не знаю. Мы уже прожили врозь в двадцать раз больше, чем вместе.
Игорь. Но ты все равно помнишь ее?
Андрей. Помню. Первую любовь нельзя забыть. Особенно когда она была такая красивая и такая горькая.
Игорь. И ты не видел ее больше? Не знаешь как она жила эти годы?
Андрей. Нет. Это было бы слишком больно для меня.
1980 год. Осень. Сахалин. Поселок Синегорск, Шахта «Южно-Сахалинская».
Заросшие лесами сопки, маленький шахтерский поселок, затерявшийся среди них, большое серое здание административного здания шахты.
Голос Андрея: «Я больше не мог находиться в Москве, жить и знать, что где-то рядом по нашим любимым улицам и скверам она ходит с ним, он целует, обнимает её. Я умирал от одной этой мысли, мое сердце разрывалось от горя и слез. Я хотел убежать от нее, от себя, от своей любви. Я перевелся на заочный и уехал как можно дальше, на Сахалин. Завербовался на шахту. Перед отъездом я отправил ей последнее письмо».
На фоне гремящего цепью угольного комбайна, забойщиков, отбивающих уголь кирками, крепежников, загоняющих топорами деревянные стойки под кровлю, покрытого угольной пылью Андрея с киркой в руках и читающей письмо Наташи, с глазами полными слез, слышен голос Андрея:
Вот и осень наступила в наших чувствах,
Улетели счастья журавли.
В сердце вдруг пахнуло горькой грустью
Из весны утраченной любви.
Отшумели нам в лесах осины,
Отцвели ромашки на лугах.
И остался, как холодный иней,
Поцелуй последний на губах.
Неужели не согреет больше
Теплый свет твоих печальных глаз?
Неужели в заповедной роще
Соловьи не будут петь для нас?
Неужели не вернется снова
Летний вечер в дымке голубой?
На стене висящая подкова
Не подарит счастья нам с тобой.
Как осмыслить? Как забыть?.. Не знаю.
Что ж так щемит где-то там в груди?..
Как печально музыка играет,
Словно реквием по умершей любви.
Грязные, уставшие шахтеры выходят на поверхность, скидывают с себя пропахшую потом, пропитанную черной угольной пылью робу и идут в душ. Там под струями теплой воды смывается грязь и усталость. Настроение сразу поднимается. Слышны соленые шахтерские шутки, смех, шлепанье мочалками по оголенным спинам и ягодицам.
Игнатенко (бригадир забойщиков). Слышь, мастер. Сегодня надо отметить.
Андрей. Петрович, ты знаешь, я завязал.
Игнатенко. Обижаешь рабочий класс. Брезгуешь.
Андрей. Да, нет. Гастрит замучил.
Игнатенко. А все потому, что в общаге чёрте что жрете. Женится тебе надо. Вон моя, знаешь, какие борщи украинские варит с пампушками. Объедение.
Забойщик. Петрович, вот ты бы мастера и пригласил на борщ, пусть твоя жинка его и откормит и согреет.
Все дружно заржали.
Игнатенко. У-у, жеребцы. Вас только на похабщину тянет. Борщ в другой раз будет, а сегодня у нас Новый год.
Забойщик. Мужики и правда, а мы забыли. Главный инженер обещал елку к нашему выходу нарядить.
Андрей (улыбаясь). С такими орлами первый раз в жизни Новый год в октябре встречаю.
Игнатенко. С нами, мастер, 31 декабря будешь Первомай праздновать. Верно, мужики.
Все. А то. Вторую бригаду на целый месяц обогнали. Петрович, тебе, глядишь, второй орден подкинут. А мастеру на премию повариху подарим, чтоб она его борщами кормила.
Все опять дружно засмеялись.
Бригада, умытая и чисто одетая, выходит в административный корпус. Здесь действительно в углу стоит наряженная елка, полно народу и даже небольшой оркестр из трех человек. Оркестр по команде главного инженера дает туш. Женщины с цветами бросаются навстречу ударникам труда. Звучат торжественные речи, поздравления, рукопожатия, поцелуи.
Поздняя осень 2000 год. Ресторан.
Игорь. Отец, что мне делать?
Андрей. Тебе решать. Каждый мужчина должен в жизни сделать свой выбор. Главное, чтобы он был правильным.
Игорь. Я уже решил. Я люблю ее. И она меня.
Андрей. Тогда действуй. Борись за свое счастье.
Игорь. Почему же ты тогда не боролся? Почему ты не простил ее? Ведь вы тоже любили друг друга.
Андрей. Наверное, ты прав. В любви надо уметь прощать. Я тогда не смог.
Игорь. А если бы сейчас все вернуть, все повторить, чтобы ты сделал, как поступил?
Андрей. Не знаю. Не мучай меня. Я сам себе сотни раз задавал этот вопрос и не смог на него ответить. Я знаю только одно, что если бы можно было все вернуть, я бы никогда не оставил ее одну.
Андрей затянулся сигаретой, закашлялся, отвернулся. Игорю показалось, что глаза отца блеснули.
Игорь. А мама знает?
Андрей. Знает.
Игорь. А маму ты любишь?
Андрей. Конечно люблю.
Игорь. Нельзя любить двух женщин.
Андрей. У каждого возраста своя любовь. У юности – пылкая, романтичная, у зрелости – добрая, заботливая. Любить можно по разному. Каждая любовь – это подарок человеку, дарованный свыше. И поэтому он не должен забывать ни одну из них. А маму нашу я очень люблю. Она спасла меня. Она простила меня. И дай мне бог сберечь ее любовь.
Андрей закашлял, смял сигарету в пепельнице.
Андрей. Бросать надо. Ты бы тоже бросил.
1980 год. Осень. Сахалин. Поселок Синегорск, Шахта «Южно-Сахалинская».
Вечером Андрей, изрядно выпивший, возвращается в общежитие. Позади него в маленьком местном кафе слышны музыка, песни, крики. Шахтеры продолжают праздновать.
Андрей заходит в подъезд. Подходит к вахте.
Дежурная. Шестов, опять набрался.
Андрей. Вам то что?
Дежурная. Да, мне то ничего. Молодой, а все пьешь.
Андрей. Господи, все учить норовят. Где мой ключ?
Дежурная. А у тебя открыто.
Андрей. Это почему еще?
Дежурная. А к тебе приехали.
Андрей. Кто приехал?
Дежурная. Да, уж приехали. Сам увидишь.
Андрей заходит в свою комнату. Там в темноте, уткнувшись головой в подушку, спит девушка. Андрей зажигает свет. Девушка испуганно вскакивает.
Андрей. Надя? Ты? Что ты здесь делаешь?
Надежда. Я приехала. К тебе.
Андрей. Зачем?
Надежда. Я… Я…
Андрей. Что?
Надежда. Я знаю, тебе трудно одному. Мне твоя мама сказала.
Андрей. Да-а, как интересно. И что же она тебе сказала?
Надежда. Я знаю, что ты один, что тебе плохо.
Андрей (передразнивая). Да-а. Мне плохо. Мне очень хорошо.
Надежда. Похудел, осунулся.
Андрей. И что? Будешь меня борщами откармливать. Мать Тераза.
Надежда. Андрей, зачем ты так?
Андрей. А как, так? Что ты ожидала?
Надежда. Я ехала к тебе. Думала, я тебе буду нужна.
Андрей. Нужна, нужна, будешь. Иди-ка ко мне. Раз ты мать Тереза, ну, помоги мне.
Он стал раздеваться.
Надежда (испуганно). Андрей, ты что?
Андрей (наваливаясь на нее на кровати). А что? От тебя же не убудет. Ты ведь этого хотела? Ты за этим ехала?
Надежда (плача). Не надо, не надо, Андрюша. Зачем ты так?
Андрей берет ее силой. Она не сопротивляется. Мы видим глаза Нади. Они полны слез. Губа закусана до крови.
Утро. Андрей просыпается с тяжелой головой. Встает с кровати, подходит к столу, берет чайник и жадно пьет из носика. Остатки воды выливает себе на голову. Вдруг замирает, оборачивается по сторонам. Нади нигде нет, нет и ее вещей. Он кидает взгляд на смятую постель и видит на простыне маленькое пятнышко крови.
Андрей выскакивает на вахту. Там сидит та же дежурная.
Дежурная. У-у, ирод, проспался. Прибила бы тебя, окаянного. Девчонка к нему через всю страну летела.
Андрей. Где она?
Дежурная. Гад ползучий.
Андрей. Где она?
Дежурная. Всю ночь проплакала из-за этого паразита.
Андрей. Последний раз спрашиваю, где она?
Дежурная. Ты мне не грози, а тебе погрожу, ишь, выискался. Начальнику все расскажу.
Андрей в бессилии и ярости сжимает кулаки.
Дежурная. Ты на меня зенками не сверкай, молодой еще.
Андрей (взмолился). Баба Зина, ну я прошу, скажи, где она.
Дежурная. Такая девушка приятная, воспитанная, и такого оболдуя полюбила. Она мне ночбю вся в слезах рассказывала, как все эти годы любила его, прилетела, думала все по-человечески будет, а он.
Андрей сел на пол и обхватил голову руками.
Дежурная. Уехала она, на первой электричке.
Андрей (поднимаясь). Куда уехала?
Дежурная. Куда-куда. Домой, в Москву. Зачем ты ей такой нужен.
Андрей выбегает из общежития. Бежит через весь поселок к станции. Следующая электричка будет только через три часа. Он бежит к пятиэтажкам, где живут шахтеры. Подбегает к одной из квартир. Трезвонит в звонок. Дверь открывает Игнатенко.
Андрей. Петрович, христом - богом прошу, мне надо срочно в город. Отвези.
Игнатенко. А что случилось?
Андрей. Потом все объясню. Умоляю, срочно.
Они выбегают из дома, выгоняют из гаража «Москвич» и едут в город.
Андрей вбегает в здание аэропорта. Бросается к выходу на посадку. Его задерживают милиционер и контролерша. Он пытается вырваться, кричит, машет руками в сторону самолета. Рев турбин всё заглушает. Пассажиры поднимаются по трапу. Мелькает плащ Нади. Она уже поднялась к люку. Оборачивается, смотрит в сторону аэровокзала, сзади ее подталкивают другие пассажиры. Она ставит свой чемодан и начинает плакать, пассажиры обходят ее, стюардесса пытается ее успокоить.
Андрей, сняв куртку, в плотных тисках милиционеров, размахивает ей и кричит.
1981 год. Лето. Сахалин. Поселок Синегорск, Шахта «Южно-Сахалинская».
Деревянный барак местной больницы. В палате четыре молодые мамы кормят грудью малышей. В окне появляется голова Андрея с цветами в зубах. Руками он держится за оконную раму. Девушки вскрикивают и отворачиваются от окна. Надежда улыбается и машет Андрею рукой. Подходит к окну и показывает Андрею малыша. Андрей смеется, цветы вываливаются изо рта, он пытается поймать их рукой и падает вниз. Надежда испуганно прижимается к стеклу и видит перепачканного в грязи Андрея с букетом в руках.
Поздняя осень 2000 год. Московская 5-ти комнатная квартира, Южное Бутово.
Андрей сидит на кухне, глядит, как ловко управляется у плиты Надежда.
Голос Андрея: «Она спасла меня, спасла от меня самого, спасла от моих воспоминаний, которыми я жил. Маленькая хрупкая девочка, которая взвалила на свои плечи свою трудную любовь и мою тяжелую хандру. Она несла этот груз долго, мучительно долго для нее и для меня. Она растапливала мое окаменевшее сердце своим маленьким, но очень горячим сердцем. Она не сдалась. Она выдержала, она победила, она вернула меня к жизни, и я благодарен ей за это».
Он улыбается. Подходит к ней сзади, обнимает за плечи. Надежда оборачивается.
Надежда. Ты чего?
Андрей. Люблю тебя.
Надежда. Что это с тобой?
Андрей. Ты у меня самая лучшая, самая любимая. Дай я тебя поцелую.
Он целует ее.
Надежда. Батюшки. Двадцать лет прожили вместе, и вот на старости лет дождалась. Муж в любви признается.
Андрей. На какой такой старости? Ты чего такое говоришь? Да ты у меня самая молодая, самая красивая. Да мы с тобой еще дочку родим.
Надежда. Какая дочка, полоумный. Скоро дедом станешь, а туда же. Чего это на тебя сегодня нашло?
Андрей. Да так. Понял сегодня, каким я был ослом.
Надежда (с иронией). Почему был?
Андрей. Да, ты права, наверное, и есть. Столько лет с тобой прожил, и вдруг понял, что люблю тебя без памяти.
Надежда. Ой ли.
Андрей. Да я всегда тебя любил.
Надежда. А что ж столько лет молчал?
Андрей. Ты знаешь, вообще все слова и клятвы – ложь. Ты посмотри, какую мы с тобой жизнь прожили, каких сыновей вырастили. Это и есть любовь. А слова – один звук.
Надежда (улыбаясь, гладя его по голове). Глупый, старый, седой и глупый. Женщины любят ушами, пусть это даже только пустой звук.
2 декабря 2000 года. Девятиэтажка возле Даниловского рынка. Вечер.
Игорь заходит в знакомый нам подъезд. В руках у него алая гвоздика. Он поднимается на лифте на девятый этаж. Выходит на лестничную площадку. Тихо. Крадучись спускается на восьмой этаж. Переводит дыхание. Сердце бешено колотится в груди, вот-вот выпрыгнет. Он подходит к двери Лауры, припадает к ней ухом. Тишина, только чуть слышно что-то бормочет телевизор. Кто-то вызвал лифт, и он с легким скрежетом спускается вниз.
Игорь отпрянул от двери и одним махом залетел на девятый этаж. Он поднимается по металлической лестнице к люку, ведущему на чердак, толкает его вверх. Люк открывается. Игорь попадает в тамбур, где за железной дверью гудит двигатель лифта.
Игорь открывает дверь, ведущую на крышу. Мокрый пронизывающий ветер ударяет в лицо. Игорь прячет в полах куртки гвоздику.
Изморозь и ветер сделали свое дело, крыша больше похожа на каток.
Игорь осторожно идет по ледяному насту к краю крыши. Порывы промозглого ветра пытаются сбить его с ног. Он скользит, балансируя одной рукой, второй он прижимает под курткой цветок.
Вот уже край крыши. Игорь встает на колени. Так удерживаться еще труднее, ветер свирепеет и сильными толчками подталкивает его к краю.
Он достает из кармана бечевку и застывшими руками долго не может закрепить гвоздику и привязать грузик. Наконец ему это удается. Он ложится на крышу лицом вниз и подползает к краю. Он видит козырек балкона, сдвигается на пару метров вправо, начинает спускать веревку с цветком вниз.
Игорь пальцами перебирает бечевку до завязанного на ней заранее узелка (отметка нужной длины) и закрепляет веревку на торчащий гвоздь.
Куртка и джинсы промокли насквозь и тоже покрылись ледяной коркой.
Игорь пытается заглянуть вниз, чтобы увидеть, что с его цветком. Внезапный сильный ветра толкает его вперед. Игорь с силой хватается за обледеневший карниз, но центр тяжести уже перенесен вниз. Он сдирает в кровь ногти, но пальцы не могут зафиксироваться на скользком карнизе. Игорь понимает, что не сможет удержаться. Он мычит, рычит, скрежещет зубами. Пальцы срываются. Он кричит в голос:
Игорь. Нет! Нет! Кто-нибудь! Папа!!
В то же мгновение мы видим, что какая-то сила подхватывает уже падающего Игоря и вытягивает его назад на крышу.
Это Андрей. Он лежит сзади сына на крыше в одной рубашке и брюках, разутый. Он держит Игоря за джинсы, упирается растопыренными пальцами ног в ледяной наст крыши и втаскивает сына назад.
Они сидят прямо на мокрой крыше, обнявшись, и не могут встать. Они оба дрожат не то от пронизывающего ветра, не то от пережитого потрясения.
Игорь. Папа! Папка!
Слезы льются из глаз.
Андрей. Сынок! Сын!
Его лицо тоже мокрое то ли от слез, то ли от дождя.
Игорь. Папа, ты замерзнешь. Где твоя одежда?
Андрей. Не помню. Я бросил ее где-то у двери.
Игорь. Пойдем, папа, ты заболеешь.
Андрей. Гвоздика весит?
Игорь (улыбаясь). Весит.
Андрей. Ты же смотришь «Сам себе режиссер»? Там ведь говорят, не повторяйте этих трюков – это опасно для жизни. Тем более есть разница между июнем и декабрем.
Оба смеются. Андрей находит брошенную одежду. Одевается. Игорь помогает ему.
Андрей. Одного носка нет и шапки тоже. Ох, попадет от мамы. Она мне ее только недавно купила.
Они все еще стоят возле открытой двери чердака. Андрей закурил сигарету.
Игорь. Ты же хотел бросить?
Андрей. А ты?
Игорь (неуверенно). Я бросил, как обещал.
Андрей. Ясно. Тогда эта последняя, на двоих.
Он затянулся и передал сигарету сыну.
Андрей. Действительно ее любишь?
Игорь. Да.
Андрей. А она?
Игорь. Тоже.
Андрей. Ты уверен?
Игорь. Уверен.
Андрей. Тогда действуй, раз ты мужчина. Перевози ее к нам. Мы с мамой давно мечтали о дочке. Внучку понянчим.
Они обнялись и рассмеялись.
Камера отъезжает вверх и в сторону. Мы видим девятиэтажный дом, со стоящими на крыше двумя фигурами. Камера наезжает на окно на восьмом этаже, и мы видим, как на холодном ветру качается алая гвоздика.
КОНЕЦ
|
|