Я взяла в руки газету и вздохнула.
Прежде, чем открыть, я вновь вздохнула. Смирения, однако, не прибавилось. Хотя я объясняла себе каждый день, что люди – разные, судьбы их – тоже. Опять же случая не приманишь, как Жучку, и глупо думать, что человек, цитирующий Кузмина, достоин чего-то большего, нежели 28 рваных квадратных метров, потому что ремонт был сделан на годовщину бабушки (в смысле, год ей тогда исполнился), а муж (мой, не бабушкин) объелся груш и спокойно почивает большую часть суток на женской половине, чтобы всё остальное время выглядеть «Ах!», оправдывая неизвестно кем данное прозвище Цветик. Видимо, Семицветик.
Вот так я сидела и злобствовала над нераскрытой газетой.
- Что, малыш, трудно?
Я подняла глаза, и Цветик, предупредительно махнув рукой, зачастил.
- Да-да-да! Говорил и буду говорить. Жить на что-то нужно. А это – реальная работа.
- Цветик, извини, но я уже работаю на работе.
- Зачем? – ещё не подкрашенные глазки его распахнулись мне навстречу с каким-то детским удивлением.
- Чтобы есть еду. – отрубила я.
Не желающий отрубаться Цветик присел на краешек стула.
- Не присаживайся.
- Я ещё кофе сегодня не пил. Нельзя быть такой жестокосердной. И потом, я, Иван-царевич, тебе пригожусь.
- Вот тебе аванс. – сказала я, поставив перед ним тарелку с детской кашей.
- Здравствуй, мама! Здравствуй, папа! Здравствуй, солнце! – Славучик всё говорит одинаково – одинаково радостно, в полную силу своего семилетнего оптимизма.
- Здравствуй, босикомое! Каша на столе.
- Мама, а почему ты кормишь меня крестьянской едой? – он уже сидел на стуле, поджав под себя голые, в смысле отсутствия тапочек, ноги.
- Это он!! – взревел Цветик.
Да нет, я привыкла к тому, что Цветик называет своей детской непосредственностью, просто он почему-то всегда забывает, что после так называемой ломки голоса его альт значительно приблизился к басу.
- Папа, кто он? – радостно спросил Славучик, незаметно отодвигая от себя тарелку.
- Верни тарелку на место. То, что папа нашёл мужчину своей мечты, отнюдь, не повод для отказа от завтрака.
- Не моей мечты. – обиделся Цветик. – А твоей. Вот послушай: «Срочно требуется репетитор по русс.яз. Оплата – в у.е. Клиент – н.р.».
Цветик явно ожидал восторженной реакции, что, конечно, было предельно наивно с его стороны. Тогда он взялся за телефон.
- Будешь битым. – строго предупредила я.
- Пусть. – самоотверженно выдохнул мой сурпуг. – но упустить тебе такого ныр не позволю.
- А что такое ныр? – спросил Славучик, опять-таки пытаясь сместить тарелку в сторону.
- Верни тарелку на место!! И вообще, прекратите доводить меня до греха!! – неожиданно взорвалась я.
- Ну это ты совсем не по-русски сказала.
- А что такое «догреха»?
Я стояла и смотрела на своих мужиков, и в который раз задавала вопрос, отвечать на который никто не хотел. Простенький такой вопрос: «Ну почему?...»
- Алло! Добрый день! Я по поводу вашего объявления….
Слушать, как Цветик расписывает достоинства моего языка, не было никаких сил.
- Ушла в лес.
- Значит, в три часа мы вас ждём. – Цветик положил трубку. – А куда ушла твоя мать?
- В лес. А можно я не буду есть крестьянскую еду?
***
К трём я, конечно, из леса не вернулась.
Потому что в лесу, то есть этажом ниже, подруга моя сказала умную фразу: «Не ты первая, не ты последняя».
Катюха говорит, что она – видавшая виды женщина. Я же считаю, что видала эта женщина не только виды, классы и отряды, но и много отдельных особей, преимущественно мужеского пола.
- Понимаешь, то, что он – новый русский, вовсе не значит, что он – хам и быдло.
- А ты с ним знакома?
- Нет. С ним, - подчеркнула она. – не знакома. Но считаю, что ты, как опытный педагог, в состоянии справится с поставленной перед тобой задачей.
- Научить русскому языку нового русского?
- Снять с него как можно больше денег. А ещё лучше – охомутать его. И делу – конец.
- А Цветик?
- А Цветика возьмёшь к себе в горничные. Или вот, секретаршей к своему новому русскому.
- Цветика? секретаршей? - ни за что!
- Тоже верно.
Вот так, обмениваясь тупыми фразами, мы приятно провели часа два, после чего Катюха сказала, что мы могли бы постесняться друг перед другом пороть такую муть. На что я ей сказала, что любой разговор с ней и есть эта самая муть. Она тут же сказала, что с её стороны было глупостью тратить свой жизненный опыт и кофе на непроходимую тупицу. И тупица пошла домой.
Тем более, что время было почти три.
***
- Ныр пришёл! Ныр пришёл!
Мне не удалось перехватить Славучика на выходе из ванной. Судя по досадному «Эть!!», Цветик в районе кухни тоже дал маху.
Босикомые ноги остановились, звякнула дверная цепочка. И радостное чадо моё выпалило: «Здравствуй, Ныр! У меня к тебе два вопроса. Что такое Ныр? И почему ты платишь уями?»
- Здравствуй, босикомое! – сказал шкафчик.
«Как же мы его будем вносить?» - беспокойно подумала я, но продолжить не успела, потому что шкафчик удивительно ловко миновал дверной проём и, на ходу подхватив Славучика на руки, прошёл в гостиную.
Мысль о том, что обувь надо снять, видимо, просто не пришла ему в голову.
- А училка, значит, вы? – бросил он через плечо и с любопытством поглядел на подтёки на потолке.
Училка и её законный супруг переглянулись: я была в халате, поверх которого был повязан фартук с маленькими коровками по некошеному лугу, зато супруг выглядел вполне презентабельно, вот только кисточка от туши в правой руке как-то не вязалась с его не то, чтобы косой, но всё же саженью в плечах.
- Моя жена – квалифицированный педагог. – начал Цветик.
- Да? – весело спросил шкафчик.
Цветик смутился, спрятал руку с кисточкой за спину, потом непринуждённо, как ему показалось, хихикнув, вручил кисточку мне. Я взяла.
Но лучше выглядеть от этого не стала.
- Вы этим будете двойки ставить? – шкафчик был просто весельчак и юморист.
- Нет, родителям записки писать. – слабо отшутилась я.
- Нет их у меня. Я – сирота. – он настолько искренне загрустил, что Славучик, сидя у него на груди как брошка, погладил его ладошкой по ёжику на голове. А благоверный мой как-то странно заморгал.
- Тушь в глаз попала. – огрызнулся он, заметив мой взгляд.
- А нечего её у меня таскать. – холодно заметила я.
- А тебе она всё равно не нужна. – ещё раз огрызнулся Цветик.
- А вам ещё одну надо купить. – разрубил этот гордиев узел шкафчик.
Я быстро глянула на него, но никаких следов иронии не нашла ни в голубых глазах, ни в складке полных губ. Боже мой!
- Цветик! Быстро в парк со Славучиком!
- С чего это? – взбрыкнулся он.
Так и знала! Поздно!
- Ну, Цветик, не станете же вы мешать мне работать! Ко мне же ученик пришёл!
- Только помни: это я его нашёл. Смотри! – угрожающе шепнул Цветик, выходя из квартиры.
- Ныр! До встречи, Ныр! Ты маму не бойся. Это она только снаружи страшная и злая.
- А внутри я красивая-прекрасивая и добрейшей души человек. – зловещим шепотом сказала я сама себе, закрывая дверь.
«Главное – это достоинство. – подумала я уже в гостиной. – Блин. Ведь больше-то ничего нет»
- Надеюсь, моя семья не отбила у вас тягу к знаниям? – слюбезничала я.
- А меня Боря зовут.
- Конечно.
- Что «конечно»?
- В смысле, очень приятно. – спохватилась я.
Не стану же я ему объяснять, что у деда в деревне что ни бычок, то Борька.
– Очень приятно, что вы, наконец, догадались представиться.
Ой, не так, не так я всё делаю. Степень ядовитости моей речи стала такой высокой, что укус, видимо, был бы смертелен.
- Звать тебя буду Марьиванна. – сказал Боря, усаживаясь в кресло. – Заниматься будем так, - продолжал он, легко сдвинув низкий стол с его насиженного столетнего места и установив его перед собой. – Я пишу, что мне надо. Ты исправляешь ошибку и говоришь, почему.
И он положил перед собой лист бумаги и золотым пером (ведь иным-то оно не могло быть, по моему разумению) начал что-то выводить на бумаге.
- А почему ошибку?
- А? – он на секунду оторвался. – А! Я ж неграмотный. Два года церковно-приходской школы.
Вот это сюрприз! Вполне оперившееся чувство юмора в сопряжении с изящно-ироничным оборотом! Но я взяла себя в руки. Хотя уже тогда надо было брать руки в ноги и бежать.
- Так почему вы так уверены, что ошибка будет всего одна?
- А я, Марьиван, дольше не высижу. – добродушно сказал Борька.
***
Сказать, что Боря – хозяин своему слову я не могу, потому что отзанимались мы с ним два академических часа. Отбив три попытки послать гонца за пивом и скормив ему крестьянскую еду, я одолела рекордное количество ошибок в его сочинении на свободную тему. Тема была свободной, в частности, от границ нормативной лексики.
- А почему здесь «ть»?
- Глухие согласные на конце слова проверяются множественным числом.
- Бля-ди, – Боря старательно разбил слово на слоги и поставил ударение. – И точно, - удивился он. – Вот так фишка. Слушай, - его явно осенила какая-то идея. – А с целым классом заниматься не хочешь?
- Спасибо. На мне уже висит одно классное руководство.
- Не-а. Не поняла ты. С моими братанами. А то, понимаешь, ругаться приходиться каждый день, а, выходит, что мы – неграмотные.
- Боря, дружок, скажи, мы всегда говорим так же, как и пишем?
- Не-а. Марьиван, не догоняешь ты. Мы именно цидулки пишем.
- Пишем что? – но я и так знала, что не ослышалась.
- Да ладно. – смущенно сказал Боря. – грамотный я и учёный. Два высших образования: экономический факультет и прикладной математики. Но с русским и в школе проблемы были. Такой уж склад ума.
- А тебе какое из двух твоих образований жить мешает? – спросила я не очень вежливо.
- По масштабу дела и уровню жизни я вписываюсь в круг этих людей. А вот лексика, вернее, её наличие, хромает. – не обращая внимания на мой тон, продолжал Боря.
- Иди на улицу. Тебя любой алкаш за бутылку такому научит, что забудешь всё, что знал до этого.
- Короче, у них, в смысле, у окружения, стиль есть. Не просто набор ругательств, а песня – изнутри льётся, а главное, каждое слово – в тему. Я же как ляпну, то как довлатовский сержант из….не помню, как….
- Я помню, умник, не напрягайся. Короче, дзинь-дзинь. Урок окончен. Выйди из класса.
- Помоги. Я же и Марьиванной тебя…
- Большая перемена. – бесстрастно продолжала я.
- …назвал, потому что в роль вхожу.
- До скончания времен. То есть, - с расстановкой отчеканила я. – навеки вечные.
- ….иначе нельзя. У них, понимаешь, как: если ты…
- Не быдло, значит, стань им? Ты это хотел сказать?
- Я не ворую. Ни из кого денег не вышибаю. Я вот этим местом, - он сильно постучал себя по голове. – деньги зарабатываю. Вот этим. – и он опять стал стучать по своей голове.
- Хватит. – испугалась я. – Хватит. Дурнее не станешь. Вот что, интеллегент. Мы с тобой сейчас пойдём.
- Куда?
- На практические занятия. – отрубила я.
И он так уставился на меня своими невыносимыми голубыми глазами, что мне захотелось во что бы то ни стало влезть в свои кожаные брюки. У меня получилось. И когда я вышла из подъезда к ждущему меня Боре, он снова уставился на меня. Но почему-то опять прямо в глаза. Это был единственный раз, когда мне не польстил лишенный плотоядности взгляд.
- Что уставился? Пойдём. – хмуро сказала я и пошла в сторону моей школы, где в дневное время по вторникам и четвергам сеяла разумное, доброе, вечное. По дороге мы зашли в магазин. Боря просто молчал, ни о чём не спрашивал, только время от времени смотрел своими глазами на меня.
Мой расчёт оказался верным. Увидев зад школы, Боря онемел, застыл и прилип к земле. На заду не было живого места. Сравнение с росписью под Хохлому теряло смысл, наверное, потому что не содержит она в себе букв русского алфавита, составленных в слова махровые, с такой, знаете, густой эмоционально-экспрессивной окраской.
- Не-а. Я так не сумею. – молвил Борька после детального анализа зада.
- А ты учись! – я решила подать пример и достала из пакета купленный в магазине баллончик с краской.
- Слушай, ты ведь знаешь, - начал он хмуро, но решительно. – кто платит, тот и музыку заказывает. Так вот. – он откашлялся. – Мы будем писать: «От улыбки станет всем светлей»
- От улыбки в небе радуга проснётся? – ирония моя давно работала в режиме автопилота.
Он тут же направил на меня свой баллончик. Я быстро подняла руки вверх и сказала, но теперь уже утвердительно:
- Поделись улыбкою своей, и она к тебе не раз ещё вернётся.
Некоторое время тишину заполняли энергичные пшики.
- Слушай, а твой муж?...
- Цветик.
- Не понял.
- Цветик он у меня.
Я подумала, придется долго объяснять, а он начал смеяться. Я подумала, что это, по крайней мере, не тактично, а он присел на корточки от смеха. Тогда я подумала, что я слишком много думаю.
Тут, как всегда, не вовремя пришли менты. Они не стали ничего говорить, вместо этого они ловко скрутили нам руки за спину. Я пихнула своего ногой, а он в ответ пихнул меня рукой. Борька сказал: «Вот козёл» и стал с такой силой махать руками и ногами, что мне захотелось рисовать с натуры поле брани во время брани. Врагов, однако, прибывало. Мы с Борькой оказались в меньшинстве. Нас утрамбовали в «бобик», и Борька сказал, что таких отчаянных баб он в жизни не видел.
- И при этом, очень красивых. – кокетливо подсказала я, кося в его сторону подбитым глазом.
- Правда? Да что ты? – начал он, но потом, видимо, вспомнив, что одно из его ясных очей составляет буквально пару моему, умолк.
Нас подбрасывало на кочках, кидало друг к другу на поворотах, а мы старательно пялились в противоположные окна всю дорогу до самого отделения.
- Меня, значит, к уголовникам, а её – к проституткам! Ну почему всё лучшее всегда детям? – заныл Борька.
Я на ходу попыталась смерить его взглядом, что у меня плохо получилось, потому что, во-первых, правый глаз показывал всё меньше, а во-вторых, показывал он тётеньку мало дружелюбной наружности. За полчаса, проведённых в камере, я узнала, что Алёна – сука, потому что дала шлёпки. Кто такая Алёна и в чём ходила тётенька до этого, осталось загадкой. А самое главное – я не должна дрейфить. Так мне сказала эта уроженка города Брянска.
У Цветика было лицо Георгия-Победоносца.
- М-да, Иван-царевич. – начал он сладенько. – М-да. – дальше явно не шло, и Цветик, понимая это, стал тянуть время. – М-да – в третий раз сказал он.
Всё окончательно испортил Славучик, когда увидел идущего по коридору Борьку.
- Ныр!! Ты как принц маму выкупил!! Ныр, а ты милиционерам тоже уями платишь?
Славучик смотрел на сказочного Ныра с обожанием, которое, впрочем, поблёкло, когда он увидел его длинную машину. Борька открыл дверь и сказал:
- Кока в холодильнике, мультфильмы – в телевизоре. Шеф, отвези парней домой.
Цветик тоскливо скользнул взглядом по Борькиной спине.
- Потаскуха. – выдохнул он мне в ухо и неожиданно улыбнулся в поднимающееся чёрное стекло.
- Эй, а я? – довольно бездарно имитировала я растерянность, когда машина отъехала на добрых двести метров.
- А ты продолжишь практические занятия.
- Это где?
- В метро. Будем слушать живую речь.
Но вместо того, чтобы слушать, он всю дорогу пялился на меня, а все встречные и поперечные эскалаторные девицы разных мастей и возрастов пялились на Борьку. Поэтому я вздохнула с облегчением, когда мы выбрались на свет Божий. Увы! На этом Божьем свете было столько же девиц, сколько и под ним.
- А знаешь, школу завтра побелят. – он помолчал и снова открыл рот. – И завезут целый грузовик баллончиков с краской. Как тебе идея?
- По тебе, наверное, всё-таки сильно менты дубинками стучали. При чём, без сдачи.
- Не могу я бить не защищённых. Социально. – усмехнувшись, ответил он уже на улице. – А у нас с тобой свидание под памятником. – он прижался своим носом к моему. – Как в зеркало в тебя гляжу, царапин сходство нахожу.
- Соседство с классиком, пусть даже гранитным, обязывает. Понимаю. – съязвила я голосом нежной свирели.
В ответ мне раздался взрыв. И Борька бросил меня на асфальт, залепив со всех сторон собой, таким большим, таким родным.
Борька лежал на мне. Я лежала на асфальте. И думала, что если эти невыносимые голубые глаза посмотрят на меня ещё хотя бы раз, я научу его ругаться даже на суахили.
Это было в сентябре. Около Пушкина
|
|