***
В плену обыденных простуд
Сентябрь плакал.
Сновали мысли там и тут
Толпились всяко.
Шептались: «Поздно, ах, как жаль,
Но слишком поздно –
Увидеть: млечная межа
В алмазах звездных.
Успеть пощупать и собрать
Её осколки…»
Но колки резкие слова,
Обиды колки.
Простудам вовсе всё равно
Для всех пределов,
Что где-то там на записном
Свеча горела.
Да не сумела сохранить
Тепла и ласки.
Лишь башмачкам хотелось жить
И верить в сказки.
Что снова где-то упадут
Со стуком на пол…
В плену обыденных простуд
Сентябрь плакал.
Ноябрьский аудит
Рассветы сонные сметешь –
«Да ну»… Вздыхает горстка чая!
Заваришь: запах чуть похож…
И, ничего
не замечая,
Рванешься в сторону звонков,
Поймаешь зависть, сплетню, ссору.
В такую муторную пору
Надменность сумрачных замков
Как раз тебе не повредит.
Замрешь…
Услужливый посредник –
Ноябрь – проводит аудит.
Не первый, да и не последний.
Считает лужи и прыжки.
Тот поскользнулся, этот – матом…
Добавишь в чай щепотку мяты,
Анализируя шажки
На целый день
Вперёд, рывком…
Бесцельно, тупо. На удачу…
Черт знает чем-то озадачен,
Да не продуманно о чём.
А планы были…
И мечты…
Рассветы …
сладки, кучерявы
Ну да…
Начать
бы всё сначала…
Хлебнёшь…
А чай, увы… остыл…
Прислонись
Каждый день
Мучительно, несносно
Про себя твержу одну строку:
«Прислонись ко мне!»
Повсюду осень
На траву, на крыши, венценосно
По листку роняет, по листку.
Оголяя ветви, просьбы, жесты,
Распластав по небу сотню «ах!»,
Прислонись…
Не слушая протесты
И призывы жалобной челесты
На моих простуженных губах.
Отрешись от имени и спеси,
От притворных взглядов с хитрецой.
Помнишь, мы во сне стояли вместе –
Несовместны, глупы, неуместны,
Прислоняясь страстно.
Боже мой.
Откажись от планов, дел и целей,
От погонь за вымышленным злом.
Прислонись.
В манящем страстью теле,
Совладелец множества безделиц,
Ты ведущий, ведом и ведом.
Прислонись…
От умных мало проку.
А от сумасшедших – боль и бред.
Извини, со мной одна морока,
Да и та истлеет раньше срока.
Ни вопросов, ни ответов нет.
Только стон осеннего настоя
На основе горсти ячменя.
Прислонись ко мне… и все такое –
Крепостное, дикое, мужское…
Прислонись…
и вылечишь меня.
***
Дождинкой робкой падать в темноте.
И лист не тот, и шорохи не те…
Смириться, он возможно шелковист.
Ронять в него банально и осенне
Ошметки таинств, череду сомнений
И принимать, что вовсе не тернист
Весь путь.
От достижений до слезы…
Страданьям – грош цена. В них есть изыск
Лакричной снеди с пограничной болью,
Наигранности с чувственной тоской.
Не верь, не хмурься, ты – не проклят мной,
И даже – без обид…
Возможное бездолье…
Куда идти, когда осиротел?
Напрасно вечер чуткий шелестел,
Но лист не тот, и шорохи не те.
Забыться в бесконечной суете…
Смотреть на парк осенний –
Опустел.
Отплакаться небесной высоте,
Дождинкой робкой падать в темноте.
Ожидание
Наливалось до краёв –
нерасчетливо.
Выпивалось за моё –
Безысходное.
Распрощалось по друзьям,
Время выждало.
По холмам да по полям
болью выжило.
Вышивало по одной –
две кровиночки,
На покосное рядно –
по травиночке.
Опечалена молва,
смолкла свадебка.
В женихи не ждан-не-зван
Пьёт у садика.
Пьёт и видит: вся в красе –
девка – умница,
Босиком да по росе –
Не сутулится.
Видно – терпкое вино,
видно – крепкое.
От него – не мудрено
впиться щепкою
В жесткий холмик на краю
с белой яблоней.
А я всё наряд крою,
будто – надо мне…
Молилась сини
Молилась сини: «Хочу быть сильной».
Клялась свободой, бранила похоть.
А он явился – во всём стабильный:
«Привет, мерзавка, ну, дай потрогать».
А он ворвался в моё – жилое.
В мою рутину, тепло и тело.
И показалось – оно живое,
И оказалось – оно хотело.
Такое чувство сродни разврату.
А вот не стыдно. Легко и сладко.
Я наслаждалась его посадкой,
Его рассветом, его закатом.
А летом…
Лето печётся вольно:
«Остынь, гордячка. Очнись, рабыня!»
Он камень бросит, а мне не больно.
Он дарит камень, а мне – святыня.
В процессе открытия счастья
От порога до вселенной я, пытаясь быть счастливой,
Отыграла нужный ракурс с перспективами на птаху.
До звезды почти достала. При такой альтернативе,
Задохнувшись от успехов, с перепуга, дала маху…
Общий ракурс растерялся, на картон пробились скулы.
И слова – их беспорядок стал отчетливо заметен.
Безусловности промашки сколиозом подчеркнуло
Да угрозами бессонниц при плохом иммунитете.
На пороге три снежинки, мельтеша, играют в бурю.
Во вселенной – вроде тихо. Звезды тоже – все на месте.
Неказисто, некрасиво я теперь в себе рифмую
Новый ракурс. Он сегодня неприлично неизвестен.
Значит, будет развиваться – (весь картон строкой исхлёстан!)
Целовать в засос небрежность по небритым подворотням.
Поиск счастья хмурит брови охреневшим диагностом
И вычеркивает пункты на вчера и на сегодня…
За хлебом
Небо со злости плюётся снегом,
Думает, гарь фейерверков глушит.
Я в магазин выхожу за хлебом,
В шапку-ушанку запрятав уши.
Бабкин платок, намотав на шею,
Напоминаю себе бандитку.
Пальцы в карманах окоченели
Крепко сжимая экспресс-кредитку…
Хватит на что еще? Три банана!
Буду их ночью успешно кушать,
Да сочинять эпилог романа
Про продавцов и конечно – души…
Небо колдует. Ни быль, ни небыль…
Злится, а хочется – взгляд невинный.
Я тороплюсь в магазин за хлебом,
Жутко рискуя упасть на спину.
Бух! Получилось в сугробы с пухом.
С неба летят хризантем охапки.
Я потихоньку снимаю шапку,
Слушая вечность замерзшим ухом.
Знакомство
Не получилось взять нахрапом,
Да и с годами – не сошлось...
Вот и сидел, заткнувшись матом,
Досадно хмурящийся гость.
Неприглашенный, нелюдимый.
Попавший дегтем в майский мед.
Вокруг с восторгом Раи, Димы
И проч.
да черт их разберет…
И поздравляют! (Тосты креном)
Поют, желают и жуют…
Берёт и он руляду с хреном,
Забыв на несколько минут,
Что не к нему поток восторга,
А вон к тому, кто так же сник
За кучей ломаного торта,
Упрятав шею в воротник.
Глаза – так вовсе на затылке
От церемонии похвал.
Противно звякают бутылки –
Почти с намёком на скандал.
С физиономиями близких,
Чуть сморщив чёрточку в бровях,
Вы попрощались по-английски,
Случайно встретившись в дверях.
А после – в старенькой пивнушке,
Сломав последний карандаш,
Другу-другу вешали на уши
То, что не купишь, не продашь…
Пивную дурь, лапшу пустую
О том, что всё вам трын-трава:
Удача, бьющая вслепую,
Людская зависть и молва.
«Цель творчества – самоотдача», –
Орали громче, чем коты.
И в ночь, шатаясь, может, плача.
Да вроде – перешли на «ты»:
– Чужие лавры – не присвоить...
– Своих – отчетлив суррогат.
– Но если ты чего-то стоишь…
– Тебя посмертно наградят.
Рубежи
…Не твоя, а все же – самая родная…
И никто так размышлять не запретит.
Может быть, напрасно свет не выключаю.
Темнота на душу – терпкий стрептоцид.
Если и не лечит, то не покалечит.
Надо, все же – дотянуться до звезды.
Пусть себе погаснет, падая на плечи,
Те, которые ласкал недавно ты.
По чужим подушкам – крохотный аналог
Той возможной бесконечности любви.
По улыбке робко дрогнет «опоздала»,
«Опоздала» – очень грустное на вид.
Хрустнут по запястьям ломкие вопросы,
На простейшие ответов не найти…
Выстынет по коже чувственный набросок –
Этой встречи драгоценный негатив.
Сохранить на память… Память не осудит –
А попробует отметить рубежи:
Что там было? Время, города и люди…
Без которых не получится прожить.
***
Расколдованы тысячи мелких рек, что журча и играясь, войдут в одну.
Поцелуешь ли ты, дорогой имярек, ту, что плавно сегодня идет ко дну?
Обещался уверенно, сладко лгал, привораживал песнями вешних птиц,
Создавал соблазнительный ритуал на проталинах грешных своих страниц.
Соблазнилась, грешила,
Виновна сама.
Позабыла, что имя моё – зима…
Не в свои сани
«Не садись в эти сани, девочка, не твои» –
Убеждали врачи после теста на фэстриол.
Это горе, поверь, не делится на двоих,
Да сегодня не страшно – всего лишь один укол.
А мужчины бегут, увы, от таких проблем.
Твой – не хуже, не лучше, нормален и без затей.
Глупо, ранние вы. Подумай, рискуешь всем!
Нарожаешь попозже здоровых для вас детей.
Улыбалась блаженно, хмурила резко бровь.
Восемнадцать всего, чем тут веру убьешь в любовь…
«Не мои были сани, Господи, ну зачем
На красивые сказочки юности поведясь…»
Начинается утро жестко, без лишних сцен.
Ведь за стенкой мычит двадцать лет человек дождя.
Это в фильмах он мил, спокоен, в болезни – крут.
И пешком – пол страны, и не надо ему коня.
А в реале – жесткий, бессильный, бессонный труд,
Чтобы завтра, возможно, он мамой назвал меня…
Размышляла устало. Просила себя – держись.
Тридцать восемь – не возраст, а мука длиною в жизнь.
Залезай в эти сани, деточка, и садись
Рядом с мамой. И пусть возмущенно потом галдят!
Небо звездами – в пояс, ветер, мятежность искр.
Мы поищем любовь, хорошо, человек дождя?
Да, сегодня не страшно – нужен один укол.
И весь мир – разноцветный, в нём мальчик умом берёт
На уроках! Позже – он будет гонять в футбол…
Залезай в эти сани, хороший мой, и – вперед…
Не поймут, осудят. Не надо, себе – не лги.
Хрупок лёд в полынье и круги по воде.
Круги…
Всё вернется
Всё вернется.
Станет прошлое
У порога голосить…
Ты прими меня, хорошая
Помолясь на эту синь.
Забываюсь.
Сумасбродною
Поселюсь строкой в тетрадь.
Помнишь, птицами свободными
Мы рванулись выбирать.
Между правдой – круглой дурою –
И успехами с тоской…
Вот теперь прими сутулую,
На прижизненный постой.
Да поверь – не современница,
Не сгораю на бегу.
Я надежд беспутных пленница.
Что сумею – сберегу.
Принимай! Ломай традиции!
Роль моя – секретаря…
Зависть, наглость и амбиции
Мне, поверь – до фонаря…
Что скрипит побитой рожею,
От бесчисленных потерь.
Принимай… –
Попросит, прошлое
Что же я?
Открою дверь.
Сделаем так
Ты, наверное, скоро устанешь ступни сдирать
По колючему гравию мелких моих обид.
Значит, сделаем так: собирайся, давай с утра.
Утром вроде не так знобит.
Утро с каждым рассветом мудрее, не по годам.
Что не вытопчет за ночь, то молча, сглотнет за день.
Привыкает к простому мотиву: сейчас отдам
Без сопливо противных сцен.
Возвращу, как положено – типа: сама, сама…
Виновата.
На ранку поставлю свою печать.
Поцелуем.
На этом закончится наш романс.
Нужно просто начать…
|
|