Александр Стоумов.
ВОЗВРАЩАТЬСЯ - ПЛОХАЯ ПРИМЕТА
Проехали овраг - значит, почти на месте. До хутора, где нам принадлежит дом, осталось совсем немного. Проехать овраг – это едва ли не самый важный участок дороги от города. После ливня машина застревает в овраге намертво. Приходится идти в деревню, долго искать тракториста, а потом уговаривать его вытянуть машину.
Справа от дороги - густой, непролазный лес. Когда-то, много лет назад, по нему проходили оживленные тракты между деревнями. Но деревни вымерли, и дороги почти поглотил лес. Пока еще по чащобе можно кое-как пройти, но, я думаю, уже совсем скоро от дорог не останется ни малейшего следа.
В самом центре леса протекает стремительная, коварная река Руна. Сто лет назад на ней стояла плотина и водяная мельница. До сих пор быстрое течение разбивается об старые, вбитые в речное дно сваи. Больше не осталось почти ничего. И уже не каждый местный житель помнит о старой плотине и мельнице. И, почему-то, никто из них, никто и никогда туда не ходит.
Между лесом и нашим хутором - небольшое поле. До революции здесь стояла усадьба канувшего в лету помещика. Теперь - только старая, разбитая прошлогодней молнией липа.
А хутор наш состоит всего из двух домов. Нашего, куда мы каждое лето приезжаем на пару недель, да бабы Шуры, где она безвылазно доживает свой век с мужем - древним, сгорбленным стариком.
За домом – большое озеро, откуда берет начало знаменитая русская река. Тысячу лет назад, по преданию, здесь был великий волок. Корабли перетаскивали в соседнее озеро, и уже через него плыли в северные заморские страны.
Вот и дом. Казалось бы, ничего не изменилось. Словно и не было ничего. Все, как обычно. Только в этом году мы влезли в одну машину. Не хватает одного человека - Андрюшки. В этом году я приехала одна.
Села на лавочку под окном. Мимо ходят ребята, носят вещи в дом, снимают зимние ставни с окон. А мне не хочется вставать. Сижу и прислушиваюсь к самой себе. Или наоборот, пытаюсь себя не слушать.
Лавка велика для меня одной: мы всегда сидели здесь вдвоем с Андреем. Я отгадывала кроссворды, а он курил и смотрел на лес. Он любил лес, он вообще обожал природу. Вон, кстати, за лопухом валяется старый, затоптанный окурок. Возможно, его выбросил именно Андрей. Все собирался бросить курить, но так и не успел…
Все, все вокруг напоминает о прошлогодних событиях. Смотрю на останки поваленных деревьев, на знакомый покосившийся забор, на темный силуэт леса за полем - и перед глазами встает та жуткая гроза: хищные, тянущиеся к земле щупальца молний, перенасыщенный озоном воздух, бешеный ветер, валивший вековые деревья, ощущение громадной беды и ожидание - долгое, безнадежное ожидание. Андрюшка не вернулся.
Гроза бушевала до рассвета. Мы еще никогда в жизни не видели такой грозы. Читали описания непогоды в книгах и считали, что авторы преувеличивают. Городские жители, мы всегда думали, что нет ничего страшнее человека. Мы заблуждались: самой страшной иногда бывает природа.
До самого рассвета тряслись вокруг старого обеденного стола, в мерцающем свете керосиновой лампы. Обжигались крепким чаем, вздрагивали, когда молния била рядом с домиком и, в редких перерывах между оглушительными громовыми раскатами, почему-то шепотом оправдывали свое бездействие.
- Наверное, в деревню завернул. У бабки какой-то отсиживается, - предположила Оксана.
Мы все знали, что Андрей ни с кем не знаком в деревне, а единственная дорога к ней ведет мимо нас. Знали, но согласно кивали головами и отводили друг от друга глаза.
- А, может, ему романтики захотелось. Он ведь без конца повторял, что все мы от природы оторвались, элементарного леса боимся, - зябко пожал плечами Шурик, - вот и пережидает грозу в лесу, сливается с природой. Вернется, никуда не денется, еще смеяться над нами будет.
Утром гроза закончилась, но Андрей так и не вернулся. Мы напялили на себя резиновые сапоги и двинулись в лес. Минут через сорок дошли до места, где вчера расстались с Андреем. Обычно путь сюда - по останкам заросшей лесной дороги, сквозь бурелом, болотца и полутораметровые заросли папоротника - занимает не меньше часа, но на этот раз мы торопились. Никаких следов. Еще полчаса быстрой ходьбы - и мы на старой, разрушенной плотине. Никого.
Именно сюда, на плотину побежал вчера Андрей за моим плюшевым котенком. Мы торопились добраться домой до надвигающейся грозы, и в суматохе я позабыла там свою любимую игрушку, с которой никогда не расставалась. Кстати, именно Андрей мне подарил ее за несколько месяцев до того дня.
- Ой, как жалко, теперь промокнет и испортится! - вспомнила я об игрушке на полдороги, и страшно огорчилась.
- Да ладно, новую подарю! - рассмеялся Андрей.
- Старый друг лучше новых двух, - милую игрушку мне было очень жалко. Котенок успел побывать со мной в двух турпоездках и благополучно оттуда вернуться, и так глупо его забыть…
- Слушай, ну не идти же за ним перед грозой! - развел руками Андрюшка.
- Я понимаю, - тяжело вздохнула я.
- Ну, ладно, - решился Андрей после секундного раздумья, - только идти придется очень быстро. Ты, наверное, меня тут подожди. Сам принесу.
Я энергично кивнула и села на пенек.
- Пацаны, может, кто сгоняет со мной? Шурик, ты как? Вань, давай сгоняем? Одному как-то не по себе идти.
- Да ты охренел совсем. Смотри, как темнеет быстро! - покачал головой Шурик, - я лучше вам новую игрушку в городе подарю. Пойдемте домой.
- Домой так домой, - я встала с пенька и молча пошла по дорожке.
Как это не глупо звучит, но это был мой первый в жизни плюшевый котенок. Сначала мне дарили куклы и красивые платья, потом цветы, духи и украшения. Но почему-то никому в голову не пришло подарить мне плюшевую игрушку. Эх, лучше бы кольцо золотое там забыла.
- Да схожу я, схожу, - Андрей засунул руки в карманы телогрейки, ссутулился, сделал пару шагов в лес, тоскливо на нас оглянулся и на секунду замер.
Иван сделал за ним несколько нерешительных шагов, но почти тут же остановился.
- Живот прихватило. Я пока в кустики отойду. Как раз Андрей вернется.
Андрей проводил его с обреченным взглядом, поправил воротник и энергичным шагом двинул по тропинке.
Сначала мы его ждали, как и договаривались. Начало накрапывать – спрятались в густой ельник. Но дождь с каждой минутой усиливался, и вскоре мы промокли насквозь. Промокли и, что гораздо хуже, почувствовали, что нам становится не по себе.
- Сбегать что ли за ним? Может, ногу подвернул? - неохотно предложил Шурик, с опаской посматривая в лес.
- Не ходи, - повисла на его рукаве Оксанка, - мне за тебя страшно.
- Мне, ребята, тоже в этом месте жутковато. Надо идти отсюда. Андрей догонит. Он же опытный турист, любитель природы, что с ним может случиться? - обхватила себя руками и поежилась Юля, - Ваня, пойдем к дому?
- С удовольствием. Можете думать о нас плохо, но мы уходим. Как будто гонит что-то отсюда, - Иван взял Юлю под руку и повел по тропе к дому.
- Мы с вами, - Оксана подхватила слабо упирающегося Шурика и потащила за ними, - уже и не видно почти ничего. Еще заблудимся!
Действительно, вокруг темнело очень быстро. Одной оставаться не хотелось ни за что. Медленно-медленно я пошла за ребятами. Шорохи, шорохи в колышущейся от предгрозового ветра траве. Травинки цепляются за ноги, словно пытаются задержать на кромке леса. И странное ощущение, что в спину кто-то смотрит. Смотрит и нагоняет.
- Андрей! - крикнула я в темноту.
В ответ меня окатило такой волной страха, что, уже почти ничего не соображая, я кинулась вдогонку за ребятами.
А потом была гроза, обжигающий, безвкусный чай и безнадежное ожидание.
Наутро мы с Ваней сходили к бабе Шуре. Соседи сидели на скамейке перед крыльцом, смотрели на реку и о чем-то неторопливо беседовали. Мы рассказали о своем несчастье.
- На старую плотину, мимо болота пошел? Забыл и вернулся? - переспросила баба Шура - ой, зря пошел, зря возвращаться стал. Плохая примета какая! Ой, беда! Прямо не знаем, чего и делать-то. В милицию вам, наверное, надо.
Старики быстро переглянулись, встали и ушли в дом.
Мы загрузились в Сашину машину и проехали в сторону деревни километра три - до пригорка. Мы называли его «переговорным пунктом» - отсюда брали наши сотовые телефоны. Минут десять объясняли ситуацию тупому диспетчеру «02», который без конца повторял нам, что «для поисков человека в милицию обращаться только через 48 часов». Но хотя бы узнали номер местного участкового. Дозвонились до него, рассказали о ситуации, намекнули на вознаграждение, и вернулись в дом.
- Люба, иди чай пить! - оторвала меня Оксана от воспоминаний.
Чай так чай. Встаю с лавки и иду в дом.
Не сговариваясь, занимаем за старым обеденным столом те же места, что и обычно. Только Андрюшкино место, рядом со мной, непривычно пустует.
Разговор не клеится. Наверное, это пустой стул всем действует на нервы.
- А что мы могли тогда сделать?! - эта фраза вырывается у меня вслух. И сразу все заметно напрягаются.
- Да ничего мы больше сделать не могли, - нахмурился Шурик, - помните, мент даже денег не брал на поиски.
Участкового я прекрасно помнила. Он приехал к нам после обеда на раздолбанном «уазике», внимательно выслушал, составил протокол, но никаких активных поисков предпринимать явно не собирался.
- Давайте, пока не поздно, собак по следу пустим, - предложил Шурик.
- Да каких собак! - махнул рукой участковый, - такой дождь прошел, все следы смыло.
- Но ведь надо же чего-то делать! Он же сам собой не найдется!
- Да всякое бывает. Я ваших отношений не знаю. Может, были у него обстоятельства, и он от вас в город сбежал. Кстати, у вас ссоры никакой не было? - усмехнулся мент.
- Вы на что намекаете?! - разозлилась я, - не было у нас никаких ссор! Вы прямо скажите: если деньги нужны для поисков - мы заплатим, сколько скажете. А найдете - еще денег привезем, не обидим.
- К старой плотине, значит, пошел он? - зачем-то переспросил участковый, - да не нужны мне ваши деньги! Сегодня поздно уже, стемнеет скоро, искать бесполезно. И опасно. А с утра мы с мужиками деревенскими лес прочешем. Поверьте, мне его найти не меньше вашего нужно. А вам советую в город возвращаться. Сегодня же. Если новости будут - сообщим.
В тот же день мы уехали в город. Как только отъехали от дома, каким-то внутренним чувством я поняла, что Андрюшку не найдут.
- Странно все-таки, что участковый денег тогда не взял. Хотя бы на водку мужикам, - качнул головой Иван.
- Странно, что ни ты, ни Шурик с Андреем на плотину не пошли. Два труса, - Юля закурила и раздраженно кинула зажигалку на стол.
- Вот сама бы и пошла! - огрызается Иван, - сами же нас не пускали.
- Да чего уж там, все мы струсили... - я закусываю губу, чтобы на кого-нибудь не заорать.
- Ты бы вообще молчала! Из-за твоей дурацкой игрушки все и случилось! - обрывает меня Оксана.
- А я бы не удивился, если б узнал, что Андрюха все это специально сделал, - Шурик крутит в руках Юлькину зажигалку, - помните, он постоянно говорил - чтобы стать полноценным человеком, надо, мол, быть ближе к природе. В лес нам предлагал сходить с ночевкой. А как он мечтал год-другой прожить вдали от цивилизации, без оружия и инструментов! Переживал, что никак решиться на это не может. Может, решился внезапно?
Все делают вид, что глубоко задумываются над этим бредовым Шуриковым предположением, и снова замолкают. Только в этот раз мы смотрим не на пустой стул, а бросаем друг на друга тяжелые, недобрые взгляды.
- Давайте лучше прогуляемся, пока окончательно не переругались, - Юлька тушит в пепельнице недокуренную сигарету.
Возражений против прогулки ни у кого нет.
Сначала идем на реку, но у воды дует сильный ветер. Пожалуй, завтра оденемся теплее и вернемся с удочками. Бредем к лесу - посмотреть, есть ли грибы. Корзину, как всегда, не взяли, а грибов, по закону подлости, пропасть. Покидали их в Шурикову штормовку, а углы связали узлом. Тюк получился изрядный.
- Никак, гроза будет! - посмотрела вверх, между деревьев Оксана.
- Ой, а темнеет-то как быстро! – Юлька, кажется, испугалась. Нервно щелкнула зажигалкой и выпустила облачко дыма.
И пугаться есть от чего. По небу стремительно несутся черные тучи с рваными краями. С каждой секундой они все больше уплотняются, опускаются ниже, почти к самым верхушкам деревьев, закручиваются в темную воронку прямо над нашими головами. Лес, и в погожие дни достаточно мрачный, меняется на глазах, превращается в глухую чащу из страшной сказки.
- Давайте-ка в темпе двигать отсюда, - подхватывает Шурик узел с грибами.
Где-то, еще вдалеке, в первый раз громыхает. А темнеет едва ли не как в кинозале перед показом фильма.
Я не поняла, кто первым, в мерцающем свете зарниц, заметил бредущую за нами по тропе, на самой грани видимости, темную фигуру.
- Человек, что ли? - вздрогнула Оксанка.
- Откуда здесь человек? Оптический обман это, из-за сумерек, - на ходу оглянулся Ваня, и пошел чуть быстрее.
Мы также прибавляем ходу.
Наконец, лес позади. Осталось пройти лишь поле с остатками липы посередине, и мы в домике.
Я оглядываюсь и тут же, на самой кромке леса, снова вижу темную фигуру. Очень знакомую фигуру. Моего Андрюшку.
- Андрей! - каким-то хриплым, ломающимся, чужим голосом кричу я.
- Ни фига себе! – у Сашки даже тюк с грибами из руки вывалился.
Остальные молча замирают. Лица у всех совершенно ошарашенные.
Андрюшка медленно приблизился.
- Привет грибникам! - он неторопливо оглядел нас и добродушно хмыкнул.
Я пытаюсь вдохнуть тяжелый, предгрозовой, пропитанный озоном воздух. В голове полное смятение, такой калейдоскоп вопросов, что выбрать какой-то один никак не получается.
- Ты... ты откуда?.. - шумно сглотнув, спрашивает его Ваня.
- Из лесу, вестимо, - немного простуженным голосом отвечает Андрей. Смеется, и смотрит в небо, - гроза сегодня будет сильная. Вон, уже все небо полыхает.
Но нам не до неба, не до надвигающейся грозы. Все молча, с любопытством, и даже с каким-то ужасом неотрывно разглядывают Андрея.
Он заметно похудел, лицо осунулось, и скрыть это не может даже густая щетина на щеках. Одежда, та же самая одежда, в которой он ушел год назад - старая телогрейка, джинсы, кроссовки - окончательно истрепалась и висит на нем мешковато. Подробнее, к сожалению, в опустившихся сумерках, разглядеть я не могла.
- Я так и знал. Слился, значит, с природой. Решился-таки, - выдыхает Шурик.
- Решился?.. - переспрашивает Андрей, - не помню. Но что слился - это сказано точно.
- Неужели не мог дать знать, что ты жив? - наконец подаю голос и я. На смену растерянности приходит злость.
- Тогда не было такой возможности. Ты уж поверь, - тихо отвечает он мне и качает головой.
- Хотелось бы нам послушать твою историю. Сейчас-то есть возможность рассказать нам о прелестях лесной жизни? - кажется, Юлька тоже начинает злиться.
- Да ладно, не сердитесь. Все расскажу: и о прелестях, и о недостатках, - он поднимает голову и снова смотрит в небо, - сейчас, кажется, ливанет.
- Может, пойдем в дом. Там поговорим, - Шурик подхватывает грибы, - ты не против, Андрюха?
Андрей на секунду задумывается и кивает.
До сих пор оглушенные встречей, еле переставляя ноги, мы плетемся к дому. Гроза еще не началась, но запах озона все усиливается. Почему-то кажется, что особенно сильный он около Андрея.
Соседи-старики сидят на лавочке. Дед курит, аккуратно стряхивая пепел в консервную банку. Баба Шура что-то ему рассказывает, тыча рукой в низкое, мрачное небо.
При виде нашей компании дед роняет свою папироску, а баба Шура вскакивает на ноги и всплескивает руками.
- Ой, беда-то какая! Беда! - причитает она. Смешной местный акцент. Вместо «беда» слышится «бяда».
- Явился, явился снова, путаник! Бога побойся, оставь людей в покое!
Андрей морщится, словно от зубной боли.
- В дом его не пускайте, негодника. Ой, бяда! Зря, зря вы приехали, уезжайте отсюда. Сейчас же! В дом, в дом его не пускайте! - продолжает кричать баба Шура.
В темном небе полыхает первая молния. Спустя несколько секунд доносится раскат грома.
- Брысь! - цикает Андрей на бабу Шуру.
Со злым, злым и перепуганным лицом, бабка отшатывается от него. Что-то ворча себе под нос, отворяет дверь и скрывается в доме. Дед юркает за ней.
- Ох, достали меня эти местные! Беспокойные люди. Вечно лезут, куда их не просят, - с досадой в голосе бросает Андрей.
- Так они что, видели тебя, знали, что ты жив? - поразился Иван.
- Они тут все знают. Даже то, чего и знать-то не стоит.
Мы поднимаемся на крылечко.
- Давай, проходи, - подталкивает Шурик своим тюком с грибами шедшего впереди Андрея.
- Снимай свою телогрейку! - предлагает ему Оксана в темной прихожей.
- Да я, наверное, не надолго. Так посижу.
Что-то внутри у меня сжимается. Неужели посидит немного, расскажет нам свою историю, переждет грозу и снова уйдет?
Оглушительный раскат грома, вспышка молнии, и в доме гаснет свет. То ли молния в очередной раз попала в трансформатор, то ли на подстанции подстраховались и отрубили электричество. Дай Бог, если завтра дадут. А то и несколько дней без тока сидеть. Обычное явление в этих местах.
- Ну вот, грибы, наверное, пропадут. Их на спиртовке не приготовишь, - вздыхает Юля.
- Грибы не люди. Они никогда не пропадут, - говорит Андрей откуда-то из темноты.
Наконец, кто-то зажигает керосиновую лампу и водружает ее в центр стола. Рядом ставим на спиртовку чайник.
Андрей сидит в дальнем углу стола, на самой границе круга света, привалившись к стене. Засунул руку за отворот телогрейки, но даже не расстегнул ее.
- Ты чего там держишь? Бутылку, что ли? - хмыкает Шурик.
- Зачем мне в лесу бутылка? - оскалился в улыбке Андрей, - бутылка мне не нужна. Совершенно не нужна. Бутылка в лесу плохой, ненадежный друг.
Я заметила, что во рту у него не хватает нескольких зубов.
Невдалеке послышалось тарахтение мотоцикла.
- Баба Шура с мужем куда-то, на ночь глядя, да еще в такую погоду намылилась, - Шурик заглядывает в окно.
- Поминки завтра в деревне, - снова подает голос Андрей, - поехали готовиться.
Теперь, в тусклом керосиновом свете, я могу его рассмотреть немного лучше. Видно, что он состарился лет на двадцать. Спутанные волосы, лицо, все в глубоких морщинах, с густыми, незнакомыми, сросшимися бровями, полураскрытый рот, застывший в брезгливой гримасе. В нем, по крайней мере внешне, очень мало осталось от человека, с которым я была близка год назад.
Юлька насыпает в вазу печенье с пряниками, разливает чай и расставляет чашки. Андрею - его любимую железную кружку, обтянутую берестой. Он улыбается, бережно пододвигает ее к себе, плотно обхватывает ладонями.
За окном снова полыхает молния и тут же от удара грома содрогается весь дом. На секунду становится неестественно тихо, а затем по крыше и в окна начинают барабанить крупные капли дождя.
- Да что же это за место такое! - Ваня безнадежно пытается что-то рассмотреть в темном окне, - нигде таких гроз не видел. Как бы в нас молния не попала!
- Не попадет, - улыбается Андрей. Улыбается, низко склоняется над полом и отгибает порог телогрейки, - погуляй, малыш.
Маленькая темная тень мелькает и исчезает под сервантом.
- Чего это такое? - привстает со стула Юля.
- Друг. Одному-то в лесу, без друга, и заплутать не долго. Опоздать, или прийти не вовремя, что еще хуже.
Он полуприкрыл глаза и, кажется, даже задремал.
- Может быть, расскажешь, наконец, что с тобой произошло? – затаив дыхание, спрашиваю я.
- Произошло?.. - нехотя открывает глаза Андрей, - может, и верно – произошло. Но привыкнуть ко всему можно. А ты, я смотрю, одна приехала?
- Честно говоря, вообще не хотела сюда ехать. Девчонки уговорили. Так все-таки…
- Я тебя не уговаривала, - перебивает меня Юля и вздрагивает от удара грома, - только из уважения к тебе и поехала.
- Я тоже, - качает головой Оксана, - меня саму Шурик еле уговорил.
- Да ты чего несешь?! - возмущается Шурик, - работы полно, меня насилу отпустили. Я не то, что кого-то уговаривать...
- …Тебя, наверное, я убедил поехать? – внимательно смотрит на него Иван.
- Да, вроде, было чего-то такое...
- Тогда как я и сам поехал только потому, что Юльку не хотел одну отпускать... - Ваня закуривает и глубоко задумывается.
За окном уже не просто сильный ливень – по подоконнику и крыше стучит крупный град. Такого светопреставления не было даже в прошлом году.
- Вы, ребята, все такие же. Не хотите брать на себя ответственность. А зря - может пригодиться. Нерешительные в лесу не выживают, - укоризненно качает головой Андрей.
- А тебе не кажется, что это ты сбежал в лес, потому что всегда боялся ответственности? – кажется, я сейчас влеплю ему пощечину.
- Сбежал в лес! - смеется он, заглушая раскат грома, - тогда уж, скорее, не смог из леса выбежать!
- Хватит ругаться, - останавливает нас Шурик, - Андрюшка, ты хоть знаешь про родителей своих? Неужели так и не дашь им весточки?
- Поздно, слишком поздно уже.
- Е-мое, ты человеческим языком можешь говорить?
- А я, вроде, пока еще на нем с вами разговариваю.
Он низко склоняется над своей чашкой, откуда не сделал ни глотка, и сильно обхватывает ее ладонями.
- Тебе подлить кипятку? - Юлька снимает со спиртовки кипящий чайник.
- Спасибо. У меня пока горячий, - качает головой Андрей и поправляет ворот телогрейки.
- И это удивительно, - как-то нехорошо хмыкает Иван.
Я глотаю свой чай, про который совсем забыла, и тут понимаю эти Ванины слова. Чай у меня совершенно остыл, тогда как над кружкой Андрея все еще клубится пар.
- В лесу начинаешь ценить тепло. Ценить и сохранять, - перехватывает наши взгляды Андрей.
Ветер за окном обрушивает на стекло потоки воды, свистит между бревен, пробирается в дом и шуршит старыми, отклеившимися обоями на стене. Громовой раскат, и во дворе, на Шуриковой машине, включается сигнализация.
- Отключить ее, что ли? - Саша достает из куртки брелок, направляет его в сторону автомобиля. Сигнализация продолжает орать.
- Схожу, отключу так. Хорошо хоть машину накрыли – градом не побьет, - Шурик снимет со стены и накидывает на голову дождевик.
- Я тебя провожу, - встает Андрей.
- Да сиди, я мигом.
- Провожу-провожу. Я же не как вы, я понимаю, что одному идти всегда плохо. А в такую ночь тем более.
Они скрываются за дверью.
- Не нравится мне все это, - шепчет Иван. Его руки, когда он берет чашку, заметно трясутся.
Глядя на него, трясемся и мы.
- Чего тебе не нравится? – наклоняется к нему Юля.
- Все. Все не нравится. Андрей. Место это. Гроза не нравится. То, что мы вообще сюда поехали, не нравится. Неужели сами ничего не чувствуете, ничего не замечаете?
- Может, уедем? Прямо сейчас? Или Андрея прогоним?
- Нехорошо как-то, - качает головой Оксана, - пусть уж грозу переждет. Тем более, сам скоро уходить собирался.
- Кстати, на машине, скорее всего не проедем. Овраг наверняка затопило. И видимость такая, что в первом повороте опрокинемся. А вот прогнать?.. Да это же не он! Вы в него всмотритесь получше! - почти кричит Ваня.
- Да как же не он? Я чего, Андрея не узнаю? - теряюсь я.
- И все же, Люба, как насчет того, чтобы Андрея прогнать? - настаивает Иван.
Не успеваю ответить, как сигнализация затихает. И тут же раздается несколько автомобильных гудков.
Мы недоуменно переглядываемся, но не успеваем сделать еще ни одного предположения, как скрипит входная дверь. Тянет дождем, озоном и древесной смолой.
Андрей входит, улыбается и, оставляя на полу мокрые следы, возвращается на свое место.
- А Шурик где? - обеспокоено приподнимается со стула Оксана.
- Чего не знаю - того не знаю. А в чужие дела лезть не собираюсь. На это деревенские есть, - он хихикает, и снова обхватывает ладонями свою кружку.
- То есть как это, не знаешь?! Вы вместе пошли!
- С вами я тоже вместе пошел. Так вы до сих пор ничего не знаете. Совершенно. Ничего, - длинным ногтем он начинает водить по бересте на кружке, оставляя на ней глубокие борозды.
Иван трясется еще сильнее.
Вспышка молнии и сильный удар в стекло. Еще один удар. В мерцающем, неоновом свете бесчисленных зарниц за окном, на маленьком подоконнике бьется филин. Потерянные, умоляющие человеческие глаза над острым хищным клювом. Сашкины глаза.
Андрей поднимает берестяную кружку, сжимает в ладони и царапает длинными, грязными ногтями. Берестяные стружки беззвучно падают на стол. Борозда на кружке. И филин за окном рвет когтями деревянную раму. Борозда. И мокрый комочек перьев с Сашкиными глазами разбивается в кровь об толстое стекло, отчаянно пытаясь пробиться к нам в комнату.
Удар: берестяная кружка шлепается на стол. От громового разряда за окном я вжимаю голову в плечи. Филин смотрит прямо на нас, раскрывает клюв, словно в безумном и беззвучном смехе. Смеется, расправляет крылья и улетает в темноту.
Я больше не могу пошевелиться. Не могу говорить. Как будто неведомая сила управляет нашими действиями. Только зубы стучат друг об друга. Холодно, ужасно холодно.
- Замерзли немножко? - качает головой Андрей, - холодно - это нехорошо. Знаю, знаю, можете не рассказывать. В лесу, на природе, иной раз сильно замерзаешь, особенно в самый первый раз. Затопи, что ли, печку, Оксана.
Она встает и, пошатываясь, идет за печку, в темный угол, к поленнице.
- Оксана, возьми топор! Возьми оттуда топор!.. - шепчу я про себя.
- В сильную грозу печку нелегко затопить. Да и топором в таком настроении можно пораниться. А раниться сейчас не нужно, - Андрей отставляет кружку и идет к Оксанке.
Я пытаюсь удержать его, но по мне словно пускают сильный заряд электричества. Руки повисают как плети и больше не слушаются меня.
Многоголосый шепот из темного печного угла, лязг печной заслонки и завывание ветра в трубе. Словно ветер оплакивает что-то. Оплакивает Оксанкиным голосом. Снова лязг заслонки и тут же, отзываясь на этот отчаянный плач, грохочет на улице. Дом стонет и содрогается каждым своим бревном. С полки сыпятся чашки.
Наступая на их осколки, громко хрустя битым стеклом, Андрей возвращается к столу. От его кружки все так же идет пар.
- Непогода. Ветер, вода и ночь, - шепчет он, - совсем как в тот раз. Вечная гроза. Боюсь, не вырваться мне.
В его черных, вертикальных зрачках, отражаясь от окна, пляшут отблески молний.
- Живот прихватило. Пойду, схожу... - подает голос Ваня.
- Часто у тебя, Иван, живот прихватывает. Ну что ж, провожу. Я ведь не как вы: я всегда провожу. Впрочем, другого мне и не положено, - привстает Андрей.
- Не надо, я сам! То есть, я один схожу.
- А ты ведь, Иван, свалить собрался. Девочек одних бросить. И как же ты пойдешь, городской человек, один, ночью, через лес, через поле, да еще в такую грозу? Ты же ничего, совершенно ничего в природе не понимаешь. Ведь так можно и совсем не туда прийти. Заплутать. Сгинуть.
- Ты же не сгинул в лесу. Вон как слился с природой, - заикаясь, бормочет Ваня.
- Слился, Иван. Совершенно слился. Хочешь так же? - глухо смеется Андрей, - так пошли к природе! Покажем ее тебе с непривычной стороны. Время самое подходящее. Настоящая природа как она есть, ха-ха. Настоящая.
- Да кто же ты такой?!
- Зря ты меня боишься. Не меня надо бояться. Ты уж поверь – не меня бойся. Я ведь не убийца, жизни лишать никого из вас не собираюсь. И не мститель я. Обычный проводник, всего-навсего.
Он обнимает Ваню за плечи и ведет в сени. Тот едва переставляет ноги и поскуливает.
Маленькая темная тень вылетает из-под серванта. Бросается им вслед.
Частый, дробный стук в сенях, как будто там кто-то сучит ногами. Или неведомое создание пробегает из ниоткуда в никуда. И снова только шум дождя, хлещущего по окнам, гром и мелькание молний.
Скрипит дверь. Андрей подходит почти вплотную, улыбается, проводит рукой по спутанным волосам. На пол падает клок седых волос вперемешку с древесной корой.
Идет к Юльке, которая забилась в самый дальний уголок комнаты.
- Курить хочется?
Юля быстро кивает и крестится.
- Знаю, Юлька, хочется. Я вот тоже не сразу отвык. В лесу ведь без табака человек быстро меняется. На свежем воздухе, на фоне настоящей природы, - Андрей проводит рукой по лицу и высыпает на стол пригоршню сухой, выцветшей хвои.
- Пойдем, Юлия, - он тянется ней, - пора.
Юля кидает в него зажигалкой и, стремительно и молча, несется в сени.
- Я однажды тоже пытался вот так убежать, - Андрей вздыхает, аккуратно кладет зажигалку на стол и неторопливо за ней идет. Доски на полу под его ногами стонут, на глазах темнеют, словно от старости.
Удар грома, ослепительная молния, и детский смех в сенях.
Пламя в лампе подергивается - распахнулась входная дверь. На руках у вошедшего Андрея обычная кукла - не больше полуметра - с кривым, капризным лицом. Кукла, как две капли похожая на Юльку.
- Пусть пока тут подождет. Потом отнесу, - Андрей аккуратно сажает куклу на стульчик, поправляет на ней серебряную цепочку со знаком зодиака - Юлька как раз купила ее перед поездкой сюда - и оборачивается ко мне.
Под сервантом засветились красные бусинки. Шуршание. Поскребывание коготков по деревянному полу. И мордочка маленького котенка.
- Вот ты и дома, - кивает Андрей зверьку.
Котенок плачет: жалобно, потерянно, голосом маленького ребенка.
- Хватит плакать, вот же она, - показывает Андрей котенку на меня, - все-таки я тебя, малыш, проводил. Ты ведь сюда хотел?
- Может, ему молочка налить? - выдавливаю из себя заплетающимся от страха языком. Потому что молчать не могу просто физически. Лишь бы чего-то говорить.
- Молочка? Ха-ха-ха! - откидывается назад Андрей, постукивая ладонью по столу. Его пальцы уже совершенно неотличимы от древесных корней, а лицо с провалившимся носом покрылось густым мохом.
- Он у меня молочко не пьет, - склоняется Андрей надо мной. Из черного, беззубого рта тянет озоном и сырой землей.
- Котенок, ты хочешь молочка? - ласково треплет он меховой комочек.
Котенок задирает голову и хрипло смеется.
- А чего же ты хочешь?
- З-а-ве-р-р-ш-ш-ш-ить!.. - шипит зверек, сверкая красными глазами.
- Ну, коли так, то время пришло. Сам ведь знаешь: хорошо то, что завершается вовремя.
Зверек внимательно смотрит на меня. Чудовищно грязный, с оторванным ухом и обрубком вместо хвоста. С зияющей в боку дырой, откуда торчит сухая трава. Заляпанный землей и прошлогодними листьями. С затертым, почерневшим бантиком на шее.
И все равно я его узнаю. Этот бантик я когда-то сама повязала ему - своему любимому плюшевому котенку, которого год назад забыла у старой плотины.
Котенок прыгает мне на коленки и, цепляясь за одежду острыми коготками, громко мурлыкая, ползет к лицу.
|
|