«Так, поэт, ты паришь над грозой в урагане,
Недоступный для стрел, непокорный судьбе,
Но ходить по земле, среди свиста и брани
Исполинские крылья мешают тебе».
Ш. Бодлер.
Часть 1.
Может и больше в России поэт,
Чем поэт во всем другом мире.
В 21-то веке, поэт, что за бред,
Что за нелепость вы намудрили?
Откуда? Зачем? И на долго ли к нам?
Под каким же ты камнем ютился?
Вот вылез бы раньше века на два,
Тогда бы еще пригодился.
В великом почете тогда был ваш брат,
Служил нам на башне сигналом,
Ключом от души нерастворенных врат.
Язык был черкесским кинжалом.
Но видишь ли друг мой, уж в те времена
Кинжал был повешен на стену,
Колокол сбит, не найти и следа,
Башню смяли в публичную сцену,
С которой вещает всяк, кто горласт,
Что ему нежные чувства?
К мольбам был бы глух, а сам туповат
И всегда в кошельке будет густо.
Лишь он ныне стройной брюнеткой любим,
Пышногрудой блондинкой привечен,
Он в наше время всему господин,
Так как денежным знаком отмечен.
А бедный, пусть даже поэт, нам репей
И его воззванья к душе-
Звук ножа по стеклу бредовых идей,
От которого не по себе.
Чего же ты ждал, все умными стали
И дар стихотворной свирели
Они сублимацией обозвали,
Отсутствием женщин в постели.
Сублимация - не правда ль, удобное слово,
Так просто им все объяснить,
Начиная с рожденья искусства любого,
Завершая манерой ходить.
Гнусной сворой, киша в смраде разврата,
Им не понять, что причина не в том.
Тех чувств не понять, что с родни мукам ада,
Когда слезы рождают слова под пером.
Сердечную боль, когда в нотах сокроешь,
В мелодии завуалируешь сны,
Кисти мазком свою душу откроешь,
Для всеми забытой вселенской любви,
Когда ночь напролет по городу рыщешь,
В надежде летучее слово поймать,
Будто безумный блуждаешь и ищешь,
Творишь и страдаешь – где им понять.
Тяжел твой рок поэт и твой удел скитанья,
Они тебя охают, осмеют.
Ты удалишься в вечное изгнанье,
Чтобы не видеть, как в тебя плюют.
А, может, принят, будешь всюду,
Как в зоопарке новый зверь,
Диковинка, восьмое чудо,
Забава для «больших гостей»,
Которые известны своим нравом
До неба возносить или в преисподню несть,
Они наделены подобным правом
И на таких как ты раскидывают сеть.
В сто голосов тебя хвалить и славить будут
И убедят всех в том, что ты святой,
А после выкинут, иль попросту забудут,
Сварганив на тебе себе на «золотой».
И вот глядишь, а о тебе забыли
И кто хвалил и те, кто слушал их.
Сердца у всех к твоим стихам остыли,
Ты надоел, хотим утех иных.
Уж густо льют елеем слова
В уста других. « В них есть талант!
Один художник, Пикассо от Бога,
Другой с рожденья музыкант».
В них есть твой дух, они чисты, наивны,
По детски счастливы и веруют словам,
Как агнцы, среди волков невинны,
Предпочитают почести деньгам.
Но в их подъеме вижу я паденье
Не долог славы будет срок,
И ты в своей убогой келье
Их вновь узришь, даю зарок.
Часть 2.
Может и больше в России поэт,
Чем поэт во всем другом мире.
В 21-то веке, поэт, что за бред,
Что за нелепость вы намудрили?
Надолго ли к нам? Откуда? Зачем?
Неужто изгоем быть лестно?
В наш век прогресса и суперсистем
Тебе рифмоплет нету места.
Тебе ли тягаться с могучими СМИ?
Тебе ль с теле-шоу равняться?
Четвертая власть выше нежной души,
Кто сможет с ней состязаться?
Телевизор - доступный наркотик для масс,
Так сказать, героин для народа,
Целый день, не смыкая засаленных глаз,
Мы на этого смотрим урода.
Он гнусной бездарщиной потчует нас,
А мы ее поглощаем,
Он худшая из известных зараз,
А мы его поощряем.
Телевизор – искусный прибор для вранья,
Излюбленный метод влиянья,
Двадцать пятым кадром кишит голова.
Формируя образ сознанья.
Как часто услышишь от глупых невежд
Что молча экрану внимают:
«На личные знания нету надежд,
В телевизоре лучше нас знают».
Он отомрет, как и все на земле,
Жаль, без потомства мир не оставит.
Новых врагов народил он душе.
Интернет страшный зверь, кто же с ним сладит.
Поэт, что толку в тебе в наше время?
Что можешь ты написать?
Добровольно несешь свое бремя
И тяжесть не хочешь снимать.
Коль и найдутся средь тысяч единицы,
Чудаки, что все еще любят читать,
То и они предпочтут удалиться
В классический эпос. Попробуй понять,
Давно уж сказали, давно описали
Все чувства, надежды, мечты,– в общем, все:
Радость веселья и горечь печали-
Тебе не осталось, увы, ничего.
Твой труд не приемлют, дар не признают.
Давно уж занялся бы делом другим.
Кто близок тебе, от тебя лишь страдают,
И даже родным ты уже стал чужим.
«Судьба быть изгоем. И я уж смирился,
Отверженным быть мне недолгий мой век,
А дело все в том, что со мной поселился
В теле одном черный злой человек.
Все о нем знают или слыхали,
Я ведь не первый сожитель его.
Ты помнишь, блондин с голубыми глазами
Тростью, быволо, кидался в него.
Теперь он другой, человек этот черный,
Время прошло и его не узнать,
Снял он цилиндр, сюртук старомодный
И в новом обличье стал щеголять.
Армейские боты, из кожи штаны,
Жилетка “The doors” , черный свитер,
Но со своей порочной души
Клеймо дьявола ты все ж не вытер,
Не вывел, не стер, даже не зачеркнул,
Не скрыл, не смыл, не закрасил,
Как перевертыш себя повернул,
Но сути своей не украсил.
Прошу, не мучай меня, я устал,
От тебя и от жизни, не скрою,
Дух мылей не раз меня посещал,
Взять нож и покончить с тобою
И с этим жалким мирком заодно.
Сгинь, ты вовсе не кстати.
Послушай, ну это уж просто смешно-
С моей дамой, в моей же кровати!
Ты заменил меня жалкий актер,
Лицедей с лицемерством на лике
И какой-то неведомый мне режиссер
Ставит жизнь мою в пошлом клипе.
Но в главной роли кто-то другой
Мою жизнь за меня проживает,
Я же, как зритель, безмолвный, немой,
Который лишь наблюдает.
Мне сердце б мое помирить с головой,
Голову с духом, душу же с телом,
Только сценарий у ленты другой,
Все идет по сюжнтному следу.
По книгам, наверно, не стоило б жить,
В мечтах, оставаясь навеки.
Но, Боже мой, милый, как же мне быть,
Не воздвигнуть мне своей Мекки.
Любви разорвалась непрочная нить,
Душа укатила в скитанья-
А все виной ты, что сумел замесить
На чувствах тесто страданья»!
Часть 3.
Может и больше в России поэт,
Чем поэт во всем другом мире.
В 21-то веке, поэт, что за бред?
Что за нелепость вы намудрили?
На долго ли к нам? Зачем? И откуда?
На шабаш пришел посмотреть?
У нас, что ни день-то новое чудо,
Новая гордость и спесь,
Новая вера, новые боги –
Все обновилось, теперь все не то,
Но так же ухабисты наши дороги
И так же похожи мы все на говно.
Кого же мы славим? А все лицемеров,
Отживших свой век, прогнивших до сердца,
Продавших таланты свои недоверов,
Их речь словно сахар, без соли, без перца.
Не вижу в словах ваших вольности лорда,
Где гордость потомка арапа Петра,
Фальшив звук былого, лихого аккорда,
Когда он ложится на ваши уста.
Где символ, где образ души садовода,
Взрастившем в сердцах цветы “не добра”.
Вы не творцы- вы жалкая свора,
Что рифмой убогой сплетает слова,
Но нету в них боли, надрыва, страданья,
Сердечного поиска, веры в любовь.
Где в этой похабщине духа скитанья?
Вам рифмовать только “кровь” да “любовь”.
Я жду, я зову, я взываю к мамлюку,
Чтоб руки вам, словно, ворам отрубил,
Чтоб ни один из вас взяв перо в руки
Лист ждущий стиха боле не осквернил.
Искусство не ум будоражит, но душу.
С ума и науки хватит с лихвой.
Дай Боже сил, я жизнь им нарушу
За то, что дают они сердцу покой.
За то, что оно уж не жаждет, не ищет,
Не рвется в просторы мятежные чувств,
В равнодушном покое размеренно дышит,
Безразлично взирая на муки искусств.
Вы ветошь, вы рухлядь. Землю накрыли
Свежим росткам не давая взойти,
Венками из лавров главы покрыли,
Но листья венков ваших в гордой крови.
Так вспомните – черною кровью,
Вам праведной крови поэта не смыть.
Но дела вам нет, вы спешите к застолью,
Чтоб брюхо свое поплотнее набить.
Смех, да и только. Поэту голодным
Быть надлежит, так видишь ясней.
Он не стремится к тому, чтоб стать модным,
Лишь отклики ищет он в душах людей.
Ожиревшие старцы, я вас проклянаю.
Вы надругались над музой святой,
Собравшись в крикливую мерзкую стаю,
Распнули зачатки таланта пятой.
О Птица – тройка, гонимая ветром,
Странных людей обнищавшая мать.
Ты любишь детей, но по старым заветам
Их заставляешь не жить - выживать.
Покуда твой герб во две стороны смотрит,
Одною на запад, другой на восток,
Доколе свой путь он себе не усмотрит,
Как прежде нести тебе свой тяжкий рок.
Покуда в сибирских снегах виден след,
Что красным С.Л.О.Н-ом был оставлен,
Не выйти тебе, Россия, из бед.
И Богом народ твой оставлен.
Сорок лет пустыня убивала рабов,
Сорок лет подневольных казнила,
И тебе край дремучих таежных лесов
Уготовила то же судьбина.
В пустыню снегов уводи свой народ,
Пусть вымрут рабы там от хлада.
А весной, как подтает и тронется лед,
Как сберешь всю листву, что опала,
Ты увидишь под ней зелень свежей травы
И бутоны раскрывшихся роз,
И родится в чертогах усталой страны
Новый властитель любви- Сверх Христос.
Я не мессия, я только пророк,
От меня вам спасенья не будет,
Но ведую я он уже грядет,
Верьте, он скоро прибудет.
Конец
|
|