Обычная житейская история? А может быть, любовь, какая встречается редко? Эту историю знают все Рогочие и пересказывают вновь и вновь. Романтическое событие произошло в конце двадцатых годов прошлого века.
Жили Рогочи не то, чтоб богато, а и не бедно. Как все трудящиеся казаки. Колхозы только зачинались и станичники думали, что в их воле идти или не идти туда. Рогочи пока не решались. Старикам Павлу и Ефимье это было ни к чему, Трофим раздумывал. Работы и дома хватало всем. Хозяйство большое, а семья стала меньше. Брат Пётр пропал без вести, сестёр замуж поотдавали, осталась лишь младшая Евгения, Енечка. Старшую дочь самого Трофима Софью уже засватали за доброго казака Фёдора Величко. Младшие дети, конечно, подрастали. Но какие из них работники? И выходит, всего два мужчины в хозяйстве: сам Трофим да дед Павло, которому уж шестьдесят стукнуло. Пришлось, конечно, нанимать батрака.
Батрак попался добрый да весёлый, Всю работу справлял, не перебирая.
Имя его было Илья. Но так парубка никто не называл, всё Илько да Илько.
Он был круглый сирота, вырос без батьки, без матери. Воспитала его старшая сестра. Так что и хаты своей у него не было. А ему очень хотелось иметь дом. И завёл он себе невесту с хатой, единственную дочку у родителей. « В приймах, конечно, житьё не сахар, но потерпеть можно, лишь бы зачухой не стать», — думал себе он, обхаживая смирную, работящую Ольгу.
А Илько сильно приглянулся Ене Рогочей. Она, по всему видать, тоже ему понравилась. Работу вместе делают, а сами говорят, не наговорятся, и глаза у них будто сияют. Больше ни-ни, ничего себе такого не позволяли. Заметили их симпатию сёстры, предупредили Трофима как старшего брата:
— Смотри, съякшаются Енька с Илькой.
А Трофим, смеясь, отвечает им:
— Не старые времена. Нехай женятся и в колхоз идут. Батька кур им даст
на пай.
Сестра Илька, между тем, засватала ему эту девку, Ольгу, и уже стали готовиться к свадьбе.
Снег в этом году выпал рано: аккурат на Покрова. Но в день свадьбы пригрело солнце и развело такую слякоть, что не проедешь, не пройдёшь по улице. Родичи невесты с утра обсуждали, как им попасть в церковь на венчание.
Мать и крёстная в красном углу уже обряжали невесту. Несколько самых близких подруг пели положенные по обычаю песни. Ольга чувствовала себя счастливой: ей нравился весёлый и ласковый Илько.
Крёстная заплела ей две косы:
— Ой, дивчино, левая-то коса у тебя длиннее! Переживёшь Илью.
— На всё воля Божья, крёстная.
— Кума! — обратилась крёстная к матери невесты, — Кума! Нужно
иголки хрест на хрест заколоть, чтобы Олюню не сглазили.
— Знаю, — мать приколола на платье дочери две иглы. — Огради,
Господи, честного креста и всякого зла.
Все истово перекрестились. А то всякое бывает на свадьбах.
— Смотри, Фрося, когда в церкву будете идти, — заботливо наставляла
мать дружку невесты, — чтобы между молодыми никто не пробег. А то у тётки Степаниды перед венчанием пробег между ней и женихом хлопчик, маленький такой хлопчик. Так у неё жизнь с мужем, как у кошки с собакой, не к свадьбе будет сказано, — и мать в который раз перекрестилась.
— Кума, где у тебя соль? Ты забыла порог перед гостями посыпать, а уж
хуторская родня приехала.
— В углу, в макитре, — ответила хозяйка, и неожиданно слёзы полились
у неё из глаз. Глядя на неё, заревела Ольга. Она вдруг поняла, что всё это происходит единственный раз и никогда не повторится. Завтра ждёт её совсем другая жизнь. Девчата жалобно запели подблюдную.
А в это время Еня, уткнувшись в подушку, тоже заливалась слезами. Вдруг сквозь свои всхлипывания она услышала скрип ворот и звуки въезжающей тачанки. «Видно, Сима приехала», — проскочила у неё мысль.
Действительно, прибыла Серафима с мужем. Они привезли старикам мешок соли.
— Что-то Енька не встречает. Где она? — спросила у матери Сима. Ефимья Николаевна последнее время стала плохо слышать. Раза три повторила дочка матери вопрос, пока та не ответила:
— У хати, дэ ж ще.
Сима ещё с порога услышала плач младшей сестры.
— Чего ты воешь?
Еня, захлёбываясь слезами, только и смогла выговорить:
— Илько, Илько женится…
— Да толком расскажи: когда? на ком? — Сима присела на кровать рядом с плачущей сестрой. — Успокойся, тебе говорю!
Она всегда была такая, Серафима: прямая, решительная, всего добивалась, чего хотела. И тут твёрдо приказала:
— Не реви! — и Еня послушно замолчала. Она вытерла фартуком глаза и объяснила сестре:
— Люблю я его, и он меня любит. Илько. А он женится.
— Когда?
— Сегодня. Сейчас, наверное. — И она опять зашлась в рыдании.
— На ком? — как на допросе, продолжала допытываться Серафима.
— На Ольге Есипенчихе, — проговорила ничего не соображающая Еня,
взглянув сквозь слёзы на старшую сестру. Та стремительно вскочила с кровати и твёрдо сказала:
— Поедем, заберём его.
— Как это, заберём? — удивилась Еня.
— Да так. Если вы любите друг друга, то должны быть вместе. Жди.
Привезу я тебе твоего Илька.
Серафима приехала на свадьбу, когда родители благословили молодых на брак и водили их уже на полотенце по кругу.
« Слава Богу, успела, — обрадовалась она, — ещё в церкву не ездили». Илько заметил дочь хозяина и, улучив момент, вышел на крыльцо.
— Енька тужит, — начала сразу, без подступов, Серафима. — Вы же любите друг друга?
Илько уныло опустил голову.
— Да что ты делаешь, сукин сын? Губишь свою жизнь и Енькину. За хату, за хату женишься! А у нас хата лучше Олькиной! И батька с матерью не откажут в благословении. И Трошка не будет против того, чтобы вы жили со всеми вместе. Давай, прыгай в тачанку! Поехали!
Илько обернулся на дом, который так и не стал его: на крыльцо
выскочила невеста, за ней — её родичи и гости. Ольга, протягивая руки, что-то кричала. Два чувства — стыд и радость — переплелись в душе Илька. Но радость была глубже и сильнее. Он решительно откинул назад медные кудри чуба и запрыгнул в тачанку.
Через полчаса они были дома. Надо ли рассказывать, как обрадовалась Еня. И всё, что в горячке наобещала Серафима, сбылось. Она-то хорошо знала своих родичей. Родители от души благословили молодых, и остались они жить под отчим кровом.
Зачуха — не зачуха, но Ильку трудненько жилось в приймах первые годы. Хотя он не на миг не пожалел, что тогда так отчаянно поступил. Любовь, кохання, что скажешь.… Четверых детей воспитали.
Илько — добряк, каких поискать. Очень его все любили, особенно дети. Свои, чужие — не разбирал. Для всех доброе слово находил. Хотя, конечно, горя на своём веку хлебнули Илья и Евгения немало, как и все люди своего поколения: голод, война, разруха.… Когда похоронил Илько свою Енечку, затосковал. Маялся, маялся, места себе не находил. Чтобы как-то развеять тоску, решил проведать Ольгу.
Жила она сама. Крепкая ещё была старуха. Подойдя к знакомой хате, Илько увидел, что Ольга корчует старую акацию перед двором. Бывшая невеста его не сразу узнала. Так, с поднятым топором, и застыла, глядя на него. Потом недоверчиво хмыкнула:
— Илько, это ты?
— Я, Ольга.
— И чего же ты припёрся, спустя столько-то лет?
— Один остался. Видишь, как получилось? Давай сойдёмся, а? Вместе
веселее.
— Ага, вот когда обо мне вспомнил! А я-то, дура, всю жизнь не забывала
тебя. Теперь нужды нет. Не нужен ты мне, понял? Иди, Илько! И врёшь, не один ты. У тебя дети, внуки.
Илько долго стоял молча, осмысливая Ольгины слова, пока она не прикрикнула на него:
— Уходи, слышишь? Пошёл…
Илько послушно двинулся к дому, удивляясь про себя: «И, правда, чего
это меня понесло к Ольге? Ещё и свататься начал.… По второму кругу, старый дурак. И тут вспомнил, что внучка уже должна из школы прийти, её кормить надо, и прибавил шагу.
|
|