После многократных обещаний, когда дачники перестали по воскресеньям ждать Вику, она наконец собралась и поехала к ним в Переделкино, чтобы отдохнуть от невыносимой духоты и жары,. но обнаружила на заветной калитке замок. До следующей электрички, по закону подлости, оказался перерыв на добрых три часа. Раздосадованная Вика, не задумываясь, согласилась зайти «на часок на дачу - рядом», к давнему шапочному знакомому, местному обывателю лет 40, с бесцветной, как бы вылинявшей, внешностью, по имени Славик.
До «дачи – рядом», оказалось минут 45, в бодром темпе, даже изрядно сокращая дорогу! Им пришлось преодолевать лес, речушку, овраг, заросли малины с крапивой в человеческий рост, проломы в заборах! Руки и ноги Вики нещадно горели от крапивы и ссадин. Одежда покрылась колючками, которые впивались в тело при каждом движении, а обувь хлюпала от ила и воды.
Всё когда – нибудь кончается! Деревья вдруг враз расступились, и перед поражённой Викой открылась живописная даль, где у зеркального озера, как корабль, высилась необъятная белая дача. Огромная, густо заселённая, гудящая как восточный базар, она утопала в цветах и яблонях, ветви которых гнулись до земли, от крупных ароматных плодов.
В глубине сада стыдливо притулился неприглядный кособокий сарайчик, под ветхой двухскатной крышей. Это и была фактическая обитель Славика -хозяина всех владений, которого там с утра терпеливо дожидались родители, сидя на допотопной железной кровати, заваленной ворохом, почерневших от времени и грязи, одеял, сшитых некогда из ярких разноцветных лоскутков.
Вид жилища внутри оказался ещё более убогим: в полутёмном сыром помещении со слепым оконцем, висел сизый табачный дым, отвратительный запах скверных папирос и винного перегара. По тёмным углам нахально зеленела плесень. Сквозь проломы полусгнивших досок пола проросла худосочная растительность. Убогую картину довершали мутные лучи света, в которых самозабвенно кружилась пыль, так как потолка не было вовсе!
Увидев нежданную гостью, родители без труда поняли, что выпивки, за которой посылали сына, нет, но деликатно промолчали.
- Виктория Викторовна, прошу любить и жаловать. Моя давняя знакомая из Москвы. Дача её друзей рядом с магазином. Она любезно согласилась посетить нас, - представил с достоинством гостью Славик. Мать, осклабившись беззубым ртом, на сером отёкшем лице алкоголика, живо подвинулась, освобождая место среди тряпья, стыдливо застелив его чистым полотенцем:
- Присаживайтесь, пожалуйста, милая! Извините, что одеты по – домашнему, хотя сегодня наш главный праздник – «Яблочный Спас»! Яблоки – наши кормильцы! Все деньги от дачников – сыну в приданное, а нам с отцом -от яблок. Продаём фабрике на соки и вёдрами – жителям. Да и дачники покупают. Даром не берут. Будьте гостьей! Угощайтесь! – низким хриплым голосом приветствовала она Вику и радушно развела руками, будто на столе красовалась не пустая бутылка, с продавленной пробкой, окружённая огрызками и горкой окурков в замусоленной тарелке, а настоящая скатерть – самобранка, на которой, как в сказке, тотчас появятся бесподобные яства и заморские вина! Смущённый отец не принимал участия в происходящем. В прошлом первоклассный портной, обшивавший обитателей соседнего Дома отдыха, их жён, детей и любовниц, теперь – опустившийся старик, с незначительным лицом, покрытым седеющей щетиной, он безуспешно пытался стряхнуть с себя хмельную дрёму, и удержаться за спинку кровати, чтобы ненароком не свалиться, и не опростоволоситься перед столичной гостьей.
Мать, не мигая, глядя в глаза Вики, простодушно запустила руку, с давно нестриженными чёрными ногтями, в некогда роскошную грудь, которая теперь колыхалась, как желе, внушительной дряблой массой, за вылинявшей цветастой кофточкой. Бесцеремонно продолжая копаться запазухой, старой вылинявшей кофточки,и лицемерно улыбаясь, она наконец, извлекла скомканную купюру, которую царственным жестом протянула сыну. Славик, потрясённый её неслыханной щедростью, бросился на грудь матери, пылко облобызал её потное лицо, издавая громкие страстные звуки, и стремглав выбежал вон! У отца от изумления распахнулись глаза и отвисла челюсть! Придя в себя, старики чинно поднялись и, отправив Вику осматривать сад, побрели с сумками собирать гостье яблоки, но тотчас спохватились и окликнули её наперебой:
К разднику всё оказалось готово. У балкона красовался стол, накрытый белоснежной скатертью, сервированный, с отменным вкусом, и знанием дела. Румяные яблоки; груши, и сливы; вишни и клубника; помидоры и огурчики; грибы солёные и баклажаны печенные; селёдочка и салаты, и ещё многое, что обычно бывает на столе. Праздничную картину завершали душистое варенье, и соблазнительно - румяный пирог к чаю. В центре красовалась Посольская водка, а Портвейн отложили на похмелье. Славик, извинившись, отлучился, чтобы переодеться и принять достойный вид. Едва все расселись вокруг стола, как в калитке, обозримой в распахнутую дверь балкона, возник участковый, которому мать замахала руками и радостно закричала, как желанному гостю:
Н застав друзей на даче, раздосадованная Вика легкомысленно поддалась уговорам зайти «на часок на дачу - рядом», к шапочному знакомому, местному обывателю, по имени Славик, матушка которого, оказывается, обожала гостей.
Хлипкий невзрачный представитель сильного пола, лет сорока отроду,с бесцветной, как бы вылинявшей внешностью, так живо расписал дачные прелести и фруктово - цветочное изобилие, что Вика согласилась осчастливить его семейство своим визитом.
Однако, до «дачи – рядом», оказалось минут 45, в бодром темпе, даже изрядно сокращая дорогу! Им пришлось преодолевать лес, речушку, овраг, заросли малины с крапивой в человеческий рост, проломы в заборах! Руки и ноги Вики нещадно горели от крапивы и ссадин. Одежда покрылась колючками, которые впивались в тело при каждом движении, а обувь хлюпала от ила и воды.
Всё когда – нибудь кончается! Деревья вдруг враз расступились, и перед поражённой Викой открылась живописная даль, где у зеркального озера, как корабль, высилась необъятная белая дача. Огромная, густо заселённая, гудящая как восточный базар, она утопала в цветах и яблонях, ветви которых гнулись до земли, от крупных ароматных плодов.
Вид жилища внутри оказался ещё более убогим: в полутёмном сыром помещении со слепым оконцем, висел сизый табачный дым, отвратительный запах скверных папирос и винного перегара. По тёмным углам нахально зеленела плесень. Сквозь проломы полусгнивших досок пола проросла худосочная растительность. Убогую картину довершали мутные лучи света, в которых самозабвенно кружилась пыль, так как потолка не было вовсе!
Увидев нежданную гостью, родители без труда поняли, что выпивки, за которой посылали сына, нет, но деликатно промолчали.
- Виктория Викторовна, прошу любить и жаловать. Моя давняя знакомая из Москвы. Дача её друзей рядом с магазином. Она любезно согласилась посетить нас, - представил с достоинством гостью Славик. Мать, осклабившись беззубым ртом, на сером отёкшем лице алкоголика, живо подвинулась, освобождая место гостье среди тряпья, стыдливо застелив его чистым полотенцем:
- Присаживайтесь, пожалуйста, милая! Извините, что одеты по – домашнему, хотя сегодня наш главный праздник – «Яблочный Спас»! Яблоки – наши кормильцы! Все деньги от дачников – сыну в приданное, а нам с отцом на жизнь -от яблок. Продаём фабрике на соки и вёдрами – жителям. Да и дачники покупают. Даром не берут. Будьте гостьей! Угощайтесь! – низким хриплым голосом приветствовала она Вику и радушно развела руками, будто на столе красовалась не пустая бутылка, с продавленной пробкой, окружённая огрызками и горкой окурков в замусоленной тарелке, а настоящая скатерть – самобранка, на которой, как в сказке, тотчас появятся бесподобные яства и заморские вина!
Смущённый отец не принимал участия в происходящем. В прошлом первоклассный портной, обшивавший обитателей соседнего Дома отдыха, их жён, детей и любовниц, теперь – опустившийся старик, с незначительным лицом, покрытым седеющей щетиной, он безуспешно пытался стряхнуть с себя хмельную дрёму, и удержаться за спинку кровати, чтобы ненароком не свалиться, и не опростоволоситься перед столичной гостьей.
Мать, не мигая, глядя в глаза Вики, простодушно запустила руку, с давно нестриженными чёрными ногтями, в некогда роскошную грудь, которая теперь колыхалась, как желе, внушительной дряблой массой, за вылинявшей цветастой кофточкой. Бесцеремонно продолжая копаться запазухой, и лицемерно улыбаясь, она наконец, извлекла скомканную купюру, которую царственным жестом протянула сыну. Славик, потрясённый её неслыханной щедростью, бросился на грудь матери, пылко облобызал её потное лицо, издавая громкие страстные звуки, и стремглав выбежал вон! У отца от изумления распахнулись глаза и отвисла челюсть! Придя в себя, старики чинно поднялись и, отправив Вику осматривать сад, побрели с сумками собирать гостье яблоки, но тотчас спохватились и окликнули её наперебой:
Достал! – в восторге прокричал он матери, завидев её на балконе дачи. Затем все чинно поднимались по скрипучей винтовой лестнице в «гостиную», которая занимала антресоли необъятной дачи. В двух огромных несуразных комнатах, обставленных всяческой рухлядью, нанесённой с местной свалки, разгуливал сквозняк, зато из окон и дверей открывался дивный вид на окрестности и дачу, которая полнилась музыкой и голосами.
К празднику всё оказалось готово. У балкона красовался стол, накрытый белоснежной скатертью, сервированный, с отменным вкусом, и знанием дела. Румяные яблоки; груши, и сливы; вишни и клубника; помидоры и огурчики; грибы солёные и баклажаны печенные; селёдочка и салаты, и ещё многое, что обычно бывает на столе. Праздничную картину завершали душистое варенье, и соблазнительно - румяный пирог к чаю. В центре красовалась Посольская водка, а Портвейн отложили на похмелье. Славик, извинившись, отлучился, чтобы переодеться и принять достойный вид.
Едва все расселись вокруг стола, как в калитке, обозримой в распахнутую дверь балкона, возник участковый, которому мать замахала руками и радостно закричала, как желанному гостю:
- Заходи, заходи, Володя! Какраз к столу! Поешь после дежурства! Тут-же быстро проскрипела лестница, и пригожий статный милиционер, лёгким пружинистым шагом, прошёл к столу. Не успел он толком перекусить, как объявился нарядный возбуждённый Славик. Однако, пыл его скоропостижно угас, при виде участкового, который принёс ему повестку в милицию, «За пьяный дебош и тунеядство». Посему, немного посидев для приличия, участковый незаметно увёл Славика, а трапеза, как ни в чём не бывало, продолжалась втроём.
Старики к столу тоже принарядились и выглядели вполне пристойно. Отец был в шёлковой кремовой рубашке, в коричневых брюках и в новых туфлях. Он побрился, расчесал седую шевелюру, и неожиданно звонким голосом, профессионально рассказывал о последней рыбалке. Звали его Пётр Ильич, её - Настасья Филипповна, которую теперь невозможно было узнать, настолько косметика, одежда и причёска преобразили лицо, на котором явственно проявились следы былой красоты, а ярко – голубая кружевная кофточка придала глазам вальяжную голубизну! Её живописный портрет довершала ажурная французская соломенная шляпка Вики. Ранее висевшая на спинке стула, она так приглянулась Настасье Филипповне, что, примерив оную, она не захотела расставаться до ухода гостьи с роскошной шляпой, в которой полагала себя «дамой из высшего общества»
Настасья Филипповна, в далёкой молодости – звезда и неотразимая красавица областного самодеятельного театра, после исполнения в спектакле роли Настасьи Филипповны, присвоила её имя, и никто решительно теперь не помнил её настоящего имени. В то звёздное время, безумно влюблённый в недоступную красавицу, Пётр Ильич увёз её с малолетним сыном на тройке с бубенцами от мужа на свою роскошную тогда дачу.
Затем она блистала официанткой в местном ресторане, где научилась всяким премудростям приготовления еды и сервировки стола, чем не преминула теперь блеснуть. Изрядно выпив, Настасья Филипповна нараспев, с чувственной дрожью, стала читать поставленным голосом любимые стихи из Есенина и Рубцова, и даже прослезилась, вспомнив прошлое, а супруг смотрел на неё с пылким обожанием, не отрывая глаз.
Вика, сразу отказавшись от водки, с интересом наблюдала семейную эдилию, попивала чай из облупленного чайника, с вареньем и пирогом. Бутылка на столе неотвратимо пустела. Пепельница заполнялась окурками, помещение дымом, речи супругов становились всё громче и возбуждённей, но лишь только Настасья Филипповна и Пётр Ильич, обнявшись, самозабвенно заголосили: «Шумел камыш, деревья гнулись…», Вика, прихватив свою шляпу, незаметно, покинула застолье.
Она поспешила за несчастным ёжиком, который не шёл из головы, дабы не мучиться и не корить себя впоследствии, что не попыталась спасти малыша, если он ещё жив! На краю бассейна стоял беспородный дачный пёс Тузик и, потявкивая, настороженно всматривался вниз. Вику это обрадовало и обнадёжило. Она с трудом приволокла заброшенную громоздкую лестницу, которую приметила во время прогулки, и спустилась вниз. Среди опавших листьев, Вика без труда нашла чуть живого ежонка, закутала его в большой носовой платок, положила во вместительный карман сарафана и увезла домой. Со временем малыш окреп, подрос и стал всеобщим любимцем. Поселился он в старом тапочке Вики. Назвали малыша «Стрингер».
КОНЕЦ
|
|