Бог умер!
Ф.Ницше
Был день. Самый обычный, ничем не примечательный. Может, только солнце светило чуть ярче, небо казалось чуть голубее. Тёмные лужи, полные весеннего тала, лениво покачивались под дуновением слабого ветерка. Они казались живыми сказочными существами, улёгшимися отдохнуть на немощёную дорогу. Тонкие лучи по-летнему тёплого солнца трепетали на мелкой ряби воды, дробясь слепящими отблесками, мириадами алмазных искр маня к себе и заставляя невольно останавливать прищуренный взгляд на этаком чуде.
"Как странно - вульгарная лужа, а ведь и в ней есть что-то завораживающее", - подумал Философ, глядя в распахнутое окно. Последнее время он почти не выходил из дома. Работа поглощала полностью, не оставляя места в его жизни всему тому, что могло помешать изложению мысли на бумагу. Очередной труд, как всегда - главный труд в его жизни - подходил к концу. Но никак не находилась ключевая фраза, которая придала бы ему то необходимое звучание, тот вес и смысл, без которого все его умозаключения шли насмарку. Работе нужен был девиз, знамя, стержень. И слова никак не находились, они никак не сворачивались до уровня двух-трёх слов, сублимирующих весь труд. И от этого топтания на месте всё казалось пошлым, скверным, неправильным. И это весеннее, совсем уже не робкое солнце, и эта никчёмная лужа, у которой вертится нелепый соседский мальчишка в серых вязаных чулках и коротких, до колена, тёплых штанишках. Взрослого покроя тяжёлый сюртук мешковато сидел на нём, ещё больше подчёркивая угловатость и тщедушность маленького тельца.
"Терпеть не могу детей!" - с брезгливой отстранённостью подумал Философ и, отвернувшись от окна, опять уткнулся в исчёрканные, исписанные быстрым летящим почерком листы рукописи...
...Главное дело сделано! Комья нерастаявшей грязи, камни, щепочки и разный мусор превратились в прочную высокую запруду. Четыре маленьких ручейка, почти незаметных, сочащиеся то мутной, то совершенно прозрачной водой, наполнили маленькую лужицу до размеров совершенства. Нужно было только умело направить их туда, куда нужно. Вода сопротивлялась, терялась маленькими разливами по чёрному склону, покрытому прошлогодней травой. Но - её победили. Теперь она, покорная направлению, текла в лужу. Да нет, уже не в лужу - в озеро, в море, да в океан, в конце концов! Когда тебе восемь лет - большое и малое не имеют границ. Гордость переполняла худую грудь. Ведь это была великолепная лужа, всем лужам лужа! Ни у кого из ребят с их улицы не было такой. Никто из ребят не смог додуматься сделать Великую лужу, а вот он - смог.
Но это только начало. Играть - так играть, по полному. Воровато озираясь по сторонам, мальчик достал из кармана тяжёлого, на вырост, сюртучка складной ножик с перламутровой ручкой, тайком стащенный у своего кузена. Шикарный ножик, предмет тихой зависти и тщетных вожделений. Надо будет только положить его на место, пока Вилли не обнаружит пропажу. Вилли большой, ему уже тринадцать. Может и уши надрать, и тумаков надавать. Это, конечно, больно, но, главное - обидно. "Ничего, - подумал мальчик, - вот вырасту, сам ему тумаков надаю. И ножик себе куплю с тремя лезвиями, как у аптекаря Иоффе. То-то Вилли обзавидуется!" Согретый мыслью, что в будущем справедливость всё-таки победит, подцепил ногтём маленькое аккуратное лезвие. Полюбовавшись его зеркальным блеском, подобрал с земли приготовленный заранее большой кусок сосновой коры. Острый ножик легко, почти без напряжения, резал податливую заготовку. Лодочка получалась кривоватая, но большая. Такая не утонет. Для восьми лет лодочка была - что надо! Классная лодочка. Проковырял кончиком ножа посередине дырочку, в неё вставил большую, почти не обгорелую серную спичку. Наколол на спичку маленький треугольник белой, чуть помятой бумаги. Так это ж настоящий корабль с мачтой и парусом!
- Трам-там-там, тирьям-там-там! - торжественно пропел мальчик бравурную мелодию, подслушанную у одноногого пьяницы Бруно, отставного боцмана. "Эх, - говаривал Бруно, - не знаете вы, что такое порядок на корабле, крысы вы сухопутные!" А вообще-то он был добрым. И столько рассказывал ребятишкам о море, сидя на скамейке в сквере после похода в пивную. Стольких мальчишек он заразил мечтой о таинственном, загадочном, просто сказочном море, то суровом, то щедром на чудеса и приключения. Аккуратные чопорные бюргеры-родители строго-настрого запрещали своим отпрыскам даже приближаться к "этому неприличному человеку", но детвора тайком находила время послушать байки старого пьяницы.
- Трам-там-там, тирьям-там-там! - под звуки морского марша красавец-корабль был торжественно спущен на воду. Он проплыл пару футов, пущенный от берега тонкой ручонкой, и величаво остановился, покачивая белым парусом. Восторг в детской душе нахлынул с удвоенной силой. Чудесный корабль, чудесное море, чудесный мир! Плыви, плыви, мой волшебный корабль! Поплескал рукой, продвинул кораблик ещё на пару футов. Дальше рукой не получалось. Тогда - ногой! Вон какие волны можно поднимать в этом просторном море, если подцепить воду тяжёлым коричневым ботом! А если грести воду быстро, то волна поднимается такая большая, что кажется - это уже буря на море. Ну как может быть корабль без моря, а море без бури!? Буря, буря! Кораблю нужно море, а морю нужна буря!
Увлечённый и счастливый, мальчуган бегал от одного края лужи к другому, то топал по краю воды, то черпал ботами, нагоняя волну на кораблик. И послушный непотопляемый корабль летел по волнам, гордый и величавый, самый прекрасный корабль в мире. Да что там в мире - самый прекрасный корабль в их городе! Часы на ратуше пробили уже в четвёртый раз, но мальчишка не замечал этого. Такая неудобная и такая нелюбимая тирольская шапочка съехала на затылок, лицо раскраснелось, руки озябли, промокшие ноги давным-давно замёрзли... Но ведь невозможно было оторваться от этого чуда - моря, где корабль сражается с бурей!..
...Проклятье! Донер веттер! Фраза никак не выходит! Чёрт побери! Ну вот обязательно нужна эта лаконичная фраза, которую, как крылатую, вспоминали бы все потомки и через сто лет после его смерти. Вот что-то вертится, вертится совсем рядом, совсем близко! Что там сейчас говорил насчёт "после смерти"? "Смерть" - это уже почти у цели... Так, что там было ещё? Что-то про чёрта. Вот! Вот, что надо: "Бог умер!" Фридрих, а ты, похоже, и на самом деле - Гений!..
...Распухшее ухо болело так, что, казалось, голова лопнет от боли. Худенький мальчуган, хлюпая носом, стоял в углу, определённый туда тучной тётушкой Эмилией. Она же оставила его без ужина. Шея и затылок ныли от звонких оплеух, полученных от отцовской сестры. А ведь ещё придет дядя Людвиг, у него-то всегда есть наготове тонкие ивовые прутья, которые частенько прохаживались по тощим ягодицам племянника. Когда тётушка поймала мальчика за ухо в самый разгар самозабвенного, до потери ощущения места и времени, плескания у лужи, он понял, что на этот раз влип серьёзно. Мощной рукой ожесточённо таская за ухо из стороны в сторону несчастного сироту, тётушка выговаривала ему, периодически останавливаясь, чтобы дать очередную оплеуху. И про раскисшие от воды боты, и про мокрые рукава, про заляпанный сверху донизу сюртук. И про то, что, если он заболеет, то лечить его будет не их семейный доктор Лаушвиц, который пользует только приличных людей, а пьяный санитар из больницы для нищих. И тогда он, наверняка, умрёт, и что так ему и надо, потому что воспитанные дети так не поступают, потому, что... Тётушка Эмилия умела говорить много.
"Ну и пусть, - подумал мальчик, - пусть я умру. Прямо сейчас. Прямо здесь. Всё равно меня никто не любит. И ничего мне не надо. Буду лежать мёртвый, и тогда-то уж тётушка Эмилия скажет: "лучше бы я отпустила его пускать кораблики!" И Вилли будет жалеть, что не подарил мне свой ножичек, а тётя Эмилия заплачет, может быть..." Мальчик вывернул тонкую шею, выглядывая из угла в окно, где немножко виднелся кусочек его замечательной лужи. На блестящей поверхности, отражающей нежное голубое небо, белел бумажный треугольник его паруса...
... Сто пятьдесят дней бушевала вода. И стихла она, но не видно было земли, ибо скрыта была она под водою. И не было сил, чтобы вынести это испытание. И взмолился несчастный Ной, скорбеющий сердцем за сынов своих: "Господи, спаси и помоги нам, детям твоим! Что же ты забыл о нас, Господи! Ведь обещал лишь сорок дней испытаний, а прошло уж много раз по сорок дней! Почему ты не обращаешь лик свой к нам, Господи?! Или не хочешь помнить о нас, или ты умер, Господи..."
...Был день. Самый обычный, ничем не примечательный. Подул слабый ветерок. Из своего угла Наказанному Мальчику совсем не было видно, как кораблик ткнулся носом в крутой берег...
|
|