Проходят годы и десятилетия, затягиваются шрамы окопов, уходят последние очевидцы, стареют их дети и внуки, которые слушали и запоминали живые рассказы переживших войну. Однако надо отметить, что многое сейчас рассказывается по-другому. Честно, без прикрас, без ура-патриотизма, и поэтому выглядит еще страшнее, чем раньше, в годы нашей юности, во времена незабвенного СССР.
Тогда очень модно было приглашать ветеранов на школьные мероприятия, повязывать им пионерские галстуки, скучая слушать их рассказы, потому, что они все говорили как-то одинаково, как по - писаному.
Свои же, домашние ветераны не хотели говорить ни о войне, ни о том, как и где они провели это время. Самое первое воспоминание на тему войны, относящееся к 4-5 годам, это шепот мамы, запрещающей мне говорить кому-либо, что моя тетя была на принудительных работах в Германии. Мне долго было непонятно, почему нельзя об этом говорить, не сама же она туда поехала, принудили, заставили.
У меня не было дедов, ни со стороны матери, ни со стороны отца. Один погиб от дизентерии на принудительных работах в Чугуеве в 1943 году, о втором ничего не было известно до 1965 года, потому что во время войны мой отец потерялся и скитался по оккупированным территориям, а потом боролся за выживание в послевоенном Запорожье.
Я родилась через пять лет после войны, но застала то время, когда дети играли в наших и немцев. Сама принимала в этих играх участие. Во времена моего детства показывали фильмы, в которых фашистов изображали придурками и жестокими извергами. Само слово «немец» вызывало ненависть, оно было синонимом слова «фашист». Мы бросали жребий, кто в игре будет немцем, а кто нашим. Никто не хотел быть фрицем. И, конечно, наши всегда побеждали. Так же, как и в фильмах той поры, мы воевали легко и весело и не понимали, когда родители с неодобрением качали головами, глядя на наши бои. Почему они не одобряли наши игры, неужели только за наши разбитые коленки и носы? Или у них были другие причины?
Только спустя много лет, став матерью, воспитав сыновей, и, каждодневно тревожась об их судьбе, я смогла оценить величину боли, которую испытывали матери, отправляя на фронт сыновей. Я осознала их трагическое величие, глубину страданий, великое самопожертвование. Только глядя на своих внуков, я всем своим нутром прочувствовала трагедию Бабьего Яра.
Разум и сердце отказываются верить, глаза закрываются, чтобы не видеть. Нервы не позволяют смотреть фильмы о новых войнах, а они идут и идут чередой и везде гибнут дети. Дети в Беслане, дети-шахиды. Господи! Будет ли этому конец?
Основой триптиха, который предлагается, являются воспоминания детей войны, тех, кто встретил ее в самый золотой период своей жизни. Она по-разному коснулась их, но все, о чем они рассказывают, еще раз подтверждает – у войны недетское лицо и она до сих пор напоминает им о себе.
Дети войны.
Эвелина.
Я, Дегтянникова (Гофман-Кудрицкая) Елена (Эвелина) Павловна, уроженка города Осипенко (Бердянск), по национальности еврейка, проживала со своими родителями: отцом - Гофманом Павлом Иосифовичем и матерью Гофман (Кудрицкой) Лидией Савельевной в г.Осипенко.
В день нападения Германии на Советский Союз в городе объявили об эвакуации заводов и гражданского населения в северные районы нашей страны.
Отец эвакуировался с первым эшелоном Азовочерноморского завода, а мы выехать с ним не смогли. На тот момент я заболела, была высокая температура и обильная красная сыпь по всему телу. Заболевание врачи считали инфекционным, брать меня в эшелон, переполненный детьми, стариками и женщинами врачи и начальник эшелона категорически запретили. Вот почему моя мама и я остались в городе.
В 1941 году, в конце лета, наш город был оккупирован немецкими частями.
С первых дней оккупации была объявлена регистрация еврейского населения. Всех евреев обязали пришить к одежде шестиконечную звезду жёлтого цвета. Мы этого не сделали – нас удержали наши соседи. А 19 октября евреям приказали явиться на рыночную площадь с ценными вещами. Мама меня туда не повела – снова вмешались соседи. Всех, кто пришёл на площадь, окружили автоматчики с овчарками и колонну повели в сторону Мерликовой балки. Там все евреи были расстреляны. Эту весть принесли рыбаки – они в море слыхали автоматные очереди, доносившиеся с берега. На утро об этом знали все жители города.
После этой трагедии наши соседи уговорили маму немедленно покинуть город, чтобы спасти меня от доносов.
Я помню очень старого человека в крестьянской одежде с посохом, который сказал, что выведет нас из города в надёжное место. Уходить надо было в сумерках, до наступления комендантского часа, идти полем, обходя дороги.
Путь был опасным и тяжёлым. К утру пришли в небольшое село. Мама стала работать у людей, которые нас приютили, а меня отвели в лесопосадку, где была выкопана яма, заложенная ветками и устланная соломой. Там я находилась до самых морозов.
Наступила зима, морозы крепчали, надо было менять место. Меня спрятали в сено, нагруженное на телегу. Ехали ночью, долго и, наконец, добрались до дальнего хутора, состоящего из нескольких хат, обмазанных глиной и крытых камышом, в которых жили, в основном, старики. Кто был помоложе – ушли на фронт.
Мама стала работать у больных и старых людей, чтобы хоть как-то прожить самой и прокормить меня. Меня она укрыла в брошенной завалившейся хате, с заколоченными досками и фанерой окнами. Хата была завалена перегнившей соломой и всяким тряпьём. Там укрывались две одичавшие собаки, около которых я и грелась.
Поздно ночью, мама тайком приходила ко мне, приносила бутылку с горячей водой и кое-что «поесть» – горстку кукурузы или бурак, иногда одну-две замороженных картошки.
Когда части Красной Армии освободили нас от фашистов, меня на руках вынесли санитары военного госпиталя. Ноги мои не ходили, я была скелетом, обтянутым кожей.
Больше года меня лечили в госпиталях и в больницах. После лечения я кое-как начала ходить, начала учиться в школе и жить.
7 октября 2003 года. г.Бердянск.
Дегтянникова (Гофман-Кудрицкая)
Нина
Я, Буриева Нина Ивановна, 25.12.1925 года рождения, по национальности болгарка, родилась и жила в с. Лозоватка Приморского района Запорожской обл.
В начале лета 1942 года мне исполнилось 17 лет – золотая пора юности. Однако не пришлось мне и моим ровесницам расцвести – шла война. В нашем болгарском селе на юге Украины оккупация ассоциировалась с новыми словами: вместо сельсовета – сельская управа, вместо милиции – полиция, вместо председателя сельсовета – сельский староста. Только колхоз остался колхозом – все тот же тяжелый каторжный труд, вечное недоедание, голодные дети и страх перед немцами, а не перед НКВД.
В начале лета 1942 года к нам пришли из сельской управы и сказали, что одну из старших дочерей возьмут на работу в Германию. Мама почему- то выбрала меня, хотя моей старшей сестре было 19 лет, но её оставили помогать матери – у нас было много детей, а отец эвакуировался со скотом и не вернулся.
2 июня 1942 года рано утром, взяв с собою еды на 3-4 дня, мы явились на центральную площадь села. Из черного репродуктора, укрепленного на столбе, неслась бравурная музыка. Немцы хотели представить это событие праздником. И все село пришло на площадь, но не на праздник, а на проводы. Площадь шумела – плакали мы и наши матери, покрикивали немцы и полицаи.
Нас было около 50-ти 15 – 17 летних девушек. Парней в тот раз почему-то не брали. Ехали до Мелитополя на подводах, запряженных лошадьми. В Мелитополе мы ждали формирования эшелона целую неделю.
Каждый день прибывали все новые и новые «добровольцы» из окрестных сел. Наконец погрузили нас в товарные вагоны и везли 13 дней, пока не привезли в г. Друльдаген .
Выгрузили на платформу, выстроили в длинную шеренгу, вдоль которой шла группа людей и внимательно нас оглядывала. Так нас «покупали». То есть хозяева предприятий набирали себе рабочую силу. Как – то так получилось, что всю дорогу мы, 12 девушек – односельчанок, держались особняком. Вот и теперь мы стояли все подряд. Так нас и выбрали всех вместе на один и тот же завод.
Делали кастрюли, выварки. Я работала на станке, который припаивал ручки к этой посуде.
Специально для нас был построен деревянный барак, в котором мы и жили. Кормили нас неплохо: борщ, суп, салат.
Однако, поскольку работа была нам не по силам, через два месяца половину из нас забрали работать на картонажную фабрику.
Поселили нас тут же, на фабрике на втором этаже. Работа здесь была полегче, чем на заводе. Клеили конверты, коробочки и другую упаковку. Работали мы по 12 часов с 6 утра до 6 вечера, с часовым перерывом на обед. Питались в военном госпитале – ходили за обедом и ужином, а кофе делали сами и пили тут же, на фабрике. Поэтому и были у нас три перерыва: утром в 9 часов – 15 минут на кофе, 1 час на обед – с 12 до 13 часов и снова 15 минут в 16 часов для кофе.
С детства привычные к труду, послушные и обязательные, мы редко подвергались наказаниям.
Подпольные организации, по-видимому, были, потому что нам предлагали заниматься подрывной работой, но мы отказались.
В субботу мы работали только до 14 часов, а в воскресенье был выходной. Ходили в лес, загорали на солнышке, обстирывались. Можно было выходить и в город.
Один раз в год давали нам одежду – от нижнего белья до верхней одежды.
На Рождество, на Пасху, на Новый год для нас устраивали праздничный обед в столовой наших хозяев и давали подарки. Обычно это были кульки со сладостями. В эти дни мы часто слышали, как нас называли «киндер».
Однажды мы даже ездили в Кёльн к своей односельчанке, которая вышла замуж за немецкого полицейского, и он оформил нам пропуска.
Освобождали нас американцы именно 9 мая 1945 года. В нашем городе были ожесточённые бои, и мы прятались вместе с хозяевами в бомбоубежище. Потом, спустя 3-4 дня нас увезли в г. Ольпе, во временный лагерь, откуда через неделю отправили в Советский Союз. В Ольпе с нами беседовали американцы, предлагали не возвращаться в СССР, некоторые из нашего села остались, но наша группка очень хотела домой, и мы отказались.
Затем нас отвезли на территорию Советского Союза и три месяца держали в специальном лагере. Где именно располагался лагерь, я просто не помню. В лагере с нами беседовали о том, как мы попали в Германию, не было ли среди нас добровольцев, чем мы занимались, кто остался в Германии и т.п. Потом отправили домой. Через Белоруссию везли на машинах, т.к. железнодорожные эшелоны пускались под откос. Кто это делал, я не могу сказать – тогда боялись говорить хоть что-нибудь вслух и поэтому мы почти ничего не знали.
Я помню тех, с кем вместе вернулась в своё село: Войникова Ольга, Буриева Ирина, Енчева Любовь, Войникова Лида (она была моложе – её взяли на работу в Германию в 15 лет), Димитрова Раиса.
Когда приехали домой, то столкнулись с такими трудностями, что пребывание в Германии показалось нам, чуть ли не раем.
Голод, голод, голод… В зиму 1946 – 1947 года умерли мои две младшие сестры. Для того, чтобы спасти оставшихся, мать поменяла большой дом и огород на маленький домишко и пять мешков кукурузы. Но нас обманули и дали только два мешка. Этого хватило ненадолго и летом 1947 года, мы, трое старших сестер, завербовались на работу на чайные плантации Грузии. Для того, чтобы добраться до железнодорожной станции Елизаветовка, нам надо было пройти пешком 25 километров. Это была страшная процессия – впереди шел вербовщик, а за ним, еле переставляя опухшие от голода ноги, шли молодые люди. Мы растянулись на многие километры, но это был путь к жизни. Единственный или нет, не знаю, однако он дал нам возможность выжить.
25 декабря 2005 года, г. Бердянск .
Буриева Нина Ивановна.
Сервер.
Я, Сервер Куртмеров (Куртумер?), по национальности крымский татарин, родился в 1939 году в деревне Кишлав Карасубазарского района Ени-Сальского сельсовета Крыма. Родителей не помню, в свидетельстве о рождении они не указаны.
Утро 20 мая 1944 года для нашей семьи началось с посещения, которого уже ждали – в дом вошли сурового вида военные люди и сказали, что через двадцать минут семья должна быть готова покинуть свое жилище. Можно было взять с собой необходимые вещи.
Так началось долгое путешествие из Крыма в далекий Узбекистан, так непохожий на родной Крым. Ехали в теплушках – товарных вагонах, приспособленных под перевозку людей в течение почти полутора месяцев. В смрадном воздухе, в тесноте, в результате перенесенного стресса многие старики и дети не выдерживали и умирали. Хоронить было некогда, трупы просто выносили и оставляли на перроне тех станций, на которых останавливался поезд. Ехали дальше в неизвестность, оплакивая своих непохороненных родственников.
Я плохо помню то время – оно отпечаталось в памяти бесконечным стуком колес и атмосферой тупого отчаяния. Недолгое мыканье по каким-то баракам, смерть сначала бабушки, а вскоре и мамы. Потом – детский дом, в котором и прожил до 14 лет. Дальше ФЗО, работа, жизнь и смутные воспоминания о том, что когда-то была семья, мама, бабушка, братья и сестра.
Когда, в конце концов, была признана историческая несправедливость, начал долгие поиски хоть кого-то из родственников. Однако этому помешала путаница в написании фамилии и неправильная дата рождения. Прошло более 60-ти лет с того памятного дня 20 мая 1944 года, а я, Куртмеров Сервер, никак не могу отождествить себя . Мне не нужны слова сожаления, мне не нужен кусок земли в Крыму, я просто хочу стать самим собой.
Вот один из документов, которые я собираю и по сей день, пытаясь осознать, кто же я на этой земле:
Свидетельство родственников.
Я, Абкеримова Диляра Муратовна, являюсь двоюродной сестрой Куртмерова Сервера. Мама моя, Ислямова Алиме, 1923 года рождения является его тетей.
Родители Куртмерова Сервера родом из Крыма, деревни Кишлав Карасубазарского района Ени-Сальского сельсовета.
Отец – Ибадлаев Куртумер, 1911 года рождения.
Мать – Зекеряева Хатиже, 1915 года рождения.
Во время спецпоселения в Узбекистане мама и бабушка Сервера умерли, братьев и сестру определили в детские дома г.Коканда (Сабире, Сервер, Энвер, Лемана). Однако из детей выжил только Сервер.
В детском доме брату Серверу выдали восстановленное свидетельство о рождении с расхождениями в написании фамилии – Куртмеров Сервер, дата рождения – 1939 год, родители не записаны.
Поэтому, я, Абкеримова Диляра Муратовна, и моя мама (его тетя), Ислямова Алиме, подтверждаем, что Куртмеров Сервер, он же Куртумер Сервер, и что архивная запись № 20 о рождении от 12.09.1937 года Ени – Сальского сельского совета Карасубазарского района является документом, удостоверяющим рождение Куртмерова Сервера:
Фамилия – Куртумер, имя – Сервер
Дата рождения – 6 сентября 1937 года
Родители: отец - Ибадлаев Куртумер, 1911 г.р.
мать - Зекеряева Хатиже, 1915 г.р.
Своими подписями подтверждаем, что архивная актовая запись о рождении №20 Ени-Сальского сельсовета является подлинной записью о рождении Куртмерова Сервера.
Абкеримова Д.М. ________________
Ислямова Алиме ________________
Однажды мне на глаза попался документ следующего содержания:
2 апреля и 11 мая 1944 года ГКО принял постановления №5943сс и №5859сс о выселении крымских татар из Крымской АССР в Узбекскую ССР.
Операция была проведена быстро и решительно. Выселение началось 18 мая, а уже 20 мая Серов и Кобулов докладывали:
Телеграмма на имя народного комиссара внутренних дел СССР Л.П.Берии
20 мая 1944 г.
Настоящим докладываем, что начатая в соответствии с Вашими указаниями 18 мая с.г. операция по выселению крымских татар закончена сегодня, 20 мая, в 16 часов. Выселено всего 180014 чел., погружено в 67 эшелонов, из которых 63 эшелона численностью 173.287 чел. отправлены к местам назначения, остальные 4 эшелона будут также отправлены сегодня.
Кроме того, райвоенкомы Крыма мобилизовали 6000 татар призывного возраста, которые по нарядам Главупраформа Красной Армии направлены в города Гурьев, Рыбинск и Куйбышев.
Из числа направляемых по Вашему указанию в распоряжение треста "Московуголь" 8000 человек спецконтингента 5000 чел. также составляют татары.
Таким образом, из Крымской АССР вывезено 191.044 лиц татарской национальности.
При проведении операции никаких эксцессов не имело места.
Серов, Кобулов
Эксцессы? Помилуйте – в вагонах были только женщины, старики и дети, которые до сих пор не могут забыть результаты тотальной зачистки. Да и забыть не дают - прослушав последние новости о событиях на Крымском полуострове, я понял: та война еще продолжается.
15 сентября 2006 года. г. Бердянск.
Куртмеров Сервер
P.S. Меня поразила какая-то безэмоциональность их рассказов. Может, они настолько глубоко пережили свои трагедии, что просто выгорели, а, может это просто подведение итогов жизни, но нам, ныне живущим не надо обманываться этой сухостью и констатаций фактов, потому, что все это было и не дай Бог, снова повторится!
|
|