Снова и снова я ловила снежинки. Такие легкие и колкие, холодные, несуществующие. Снежинками я ловила мысли, дыхание города, странного и печального. Тихой пушкинской аллей выстроились в ряд липы. Кремовые листья нежно скользили под ногами, и перед глазами встало чье-то лицо с неестественно высоким лбом и глубокими искрящимися глазами. Видение не уходило, словно пытаясь о чем-то мне напомнить. Я никогда не видела Иммануила раньше, но узнала его сразу, как будто встретила (о, неужели правда?) родственную душу.
Сырой, молочного цвета день поднял лицо. Я вышла к собору и вдруг подумала – отчего люди никогда не смотрят на небо? Почему не могут догадаться оторваться от своих серых асфальтовых забот и остановиться, увидеть то, что они до этого не замечали, увидеть этот город, страстно зовущий из глубины веков? А небо расскажет все, что было забыто, влажным облаком смахнув пылинки. Ведь небо существует только для людей, это их сердца сияют по ночам и их стук нарушает торжественное спокойствие Вселенной.
Медовый мостик заскрипел, и я ушла, уверенная, что меня помнит город, что на меня сейчас смотрит одинокая русалочка на шпиле собора. Мне повезло – я давно знакома с городом, не придуманным историками, а настоящим, где живет Щелкунчик и по ночам летают черные коты.
Это было давно. Тогда я все время сидела дома. На улице было пусто, неуютно, я не любила ходить по городу, такому грязному и серому, куда лучше сидеть в тепле с игрушкой и печеньем в руке.
Ночью в окно тихо постучали. Я проснулась, и некоторое время удивлялась, кто смог дотянуться до седьмого этажа. За окном было тихо. Ничего, хотя нет, что-то изменилось. Тусклый фонарь, широко раскрыв глаза, теперь светил ярче, небо стало оранжевым, деревья дышали, покачивая руками. Я распахнула окно, и влетел он, которого я ждала, но которого не надеялась увидеть. Он ворвался стремительным потоком, ошеломил меня, распугал все мои детские мысли. Потом я зажгла свечу и, наконец, разглядела его. За этим сумрачным беспорядком скрывается нежность и сострадание. Его глаза – луна и солнце, и руки – Новая и Старая Преголи, и шляпа – Кафедральный собор. Он не серый, серые лишь его брюки, неудачно купленные на распродаже.
Он стал моим лучшим товарищем по играм, каждый день он переодевался, чтобы я не сразу догадалась, кто передо мной. И действительно, то в старом стиле, с немецкими домиками, полуразвалившейся кирхой, то стильно одетый, с новенькими особняками, то весь в зеленой одежде, покрытый парками и озерами – его сложно было узнать. От него пахло тиной, железом и свежим хлебом с маслом. Он был так легко и по-домашнему одетый, такой простой, но доступный не каждому. Его мысли облаками плыли, над людьми, беспрестанно жалующихся на дождь. Он думал о рыцарях, королеве Луизе, добром сказочнике Амадее, а вот в его воспоминаниях звучат веселые крики из ресторана «Блюдгерихт».
Он открылся мне еще в детстве, и все это счастливое время мне было радостно быть его подругой. Но и сейчас мы встречаемся каждый вечер и идем, взявшись за руки. Он дарит мне охапку листьев, комок снега или одну из своих мыслей – разноцветную, тяжелую и ароматную. И мне чудесно с моим другом – Калининградом…
|
|