БЕСКОНЕЧНАЯ ИСТОРИЯ
Ранним, дождливым осенним утром, во второй половине октября я въезжал на поезде в Москву. Я симпатичный молодой человек, мне 21 год, у меня темные, коротко стриженые волосы, карие глаза, интеллигентное лицо в очках и стройное, спортивное сложение. Зовут меня Олег. Я приехал в Москву для того, чтобы учиться на подготовительных курсах при философском факультете МГУ. Это официальная версия. На самом деле ни на какой философский я поступать не собираюсь, а записаться на курсы нужно для того, чтобы меня поселили в студенческое общежитие. Это дешевле, чем снимать комнату, к тому же я буду жить со студентами, т.е. с приличными людьми. На самом же деле я хочу стать писателем и планирую поступить в литературный институт. Только, к сожалению, на курсах подготавливающих туда, общежитие не предоставляется. Вот и приходится записываться в МГУ. Итак мой поезд въезжает в Москву. С не выспавшимся лицом я сижу у окна. Немного нервничаю, как бывает всегда, когда въезжаешь в большой город, в котором тебя никто не ждет, и не встречает. Я плохо спал ночью и чувствую себя уставшим, но мне еще предстоит сумасшедший день. За это я не люблю переезды. Нельзя просто переехать и все. Нужно сначала оформить кучу документов у себя в городе, потом оформить кучу документов там, куда приезжаешь: медицинская справка для общежития, регистрация, договор о записи на курсы и т.д. Не думаю, что кого-то интересуют технические подробности моего переезда. И они не нужны для рассказа. Поэтому опущу всю первую половину моего первого дня в Москве. Примерно к 16ти часам я, наконец, вселился. Администратор этажа, симпатичная женщина лет сорока, сказала мне, что я буду жить с двумя студентами первого курса журфака, провела меня в мою комнату и ушла. Комната мне понравилась. Она была большая, рассчитанная на четверых, а не на троих, в ней был свой душ и туалет. А то, что мебель была старая, кран подтекал, а пол и унитаз были давно не мыты, это были такие мелочи, что на них не стоило и внимания обращать. Комната была разделена двумя поставленными поперек нее шкафами на 2 части, жилую часть и кухню. Свободная кровать, которую можно было занять, была на отшибе, не в жилой части, а в кухне рядом со столом, на котором ели и готовили. Возможно, ее использовали как скамейку во время еды. Мне не понравилось расположение моей кровати. Вспомнились кадры из «Джентльменов удачи»: «Займите самое лучшее место у окна. Но, там чьи-то вещи! Сбросьте их!…» И я решительно принялся двигать кровать. Вскоре я установил ее так, как мне было нужно. В жилой половине комнаты рядом с окном. Для этого пришлось передвинуть чей-то стол.
Соседи были, на учебе и я был один в комнате. От нечего делать я стал рассматривать вещи соседей, стараясь по вещам создать о них хоть какое-то предварительное впечатление. Мое внимание привлек один из двух бывших в комнате письменных столов. Он был так убран, что мне даже на минуту показалось, что меня поселили к девушкам. На столе лежали какие-то мягкие игрушки-сувениры, разноцветные маркеры, открытки с изображением цветов, сердечек, мишек и зайчиков, стояла гигиеническая помада. Книжная полка над этим столом выглядела так же. На ней стояло всего три большие подарочные книги. Причем, как в книжном магазине, или на выставке, они были развернуты фронтальной стороной обложки к зрителю, и стояли не вплотную друг к другу, а симметрично, одна в правом углу полки, одна посередине и одна в левом. Напротив каждой книги между стекол полки было засунуто цветное сердечко из открыточной бумаги. Сверху на полке в ряд напоказ стояло с десяток подарочных открыток. Я взял одну из них, раскрыл и прочитал: «18 летнему Ромке, от 17 летней Маринки в день рождения…». Следующая открытка была похожего содержания, только уже от другой девушки. Дальше я уже и не читал. Я аккуратно поставил открытки на место. «Да уж!» подумал я. Картина начинала вырисовываться. Я стал осматривать книжные шкафы в надежде найти альбом с фотографиями. Хотелось заранее посмотреть на своих соседей.
Вскоре на одной из полок я нашел небольшой фотоальбом, раскрыл его, и увидел фотографию парня, который мне сразу не понравился. Видимо, это и был обладатель красочного стола. С фотографии на меня смотрел очень юный, не по-мужски тонкий и хрупкий, заботливо и со вкусом одетый, мелированный, и до неприличия красивый мальчик.
Меня слегка покоробило. Я всегда с трудом переносил таких правильных красавчиков, маминых сынков, которые не пьют, не курят, не ругаются матом, дружат с девочками, всегда ведут себя прилично, делают всегда все как надо, что не придерешься, и каждую минуту так естественно, искренне и непринужденно любуются собой, что ничего не остается, как залюбоваться вместе с ними.
Смогу ли я жить в комнате с таким красавчиком? Не поссоримся ли мы в первый же день? Я подумал, что нельзя судить о человеке по одной фотографии и внешнему виду рабочего стола, что, может быть, он в жизни совсем другой, и попытался успокоить себя мыслью, что хоть он и красивее меня, зато моя внешность намного мужественнее, даже не смотря на очки, и к тому же я старше и, если что, смогу поставить его на место.
Я закрыл альбом и положил его туда, где он лежал. Потом еще немного бесцельно послонялся по комнате, заварил себе чаю, не спеша выпил его, глядя на серый, дождливый день за окном, и усевшись по-турецки на кровати, стал играть в змейку на телефоне, ожидая прихода новых соседей.
Один из них вскоре появился. Не тот, которого я видел на фотографии. Я услышал звук отпираемой двери, потом кто-то шумно вошел в прихожую, и вот в комнату, не снимая больших грязных башмаков, и мокрой с дождя кожаной куртки, почти вбежал молодой еврей, похожий на семнадцатилетнего Максима Галкина. Увидев меня, он остановился, как вкопанный и строго и недоуменно уставился на меня сквозь очки.
-Здорово…- сказал я, и, не вставая, протянул руку для приветствия.
- Привет, – ответил он, торопливо подходя, и пожимая мне руку.
- Олег – назвал я свое имя. – Меня, к вам подселили.
- Илья, – ответил он. Во все время знакомства я пристально, не мигая, смотрел ему прямо в глаза. Если сейчас он отведет взгляд, значит я сильнее, если же я не выдержу его взгляда, значит сильнее он. Нужно было сразу правильно поставить себя с новыми соседями. К счастью, Илья взгляд отвел. Теперь можно было его не бояться.
- Ничего, что я у вас тут кровать передвинул? - спросил я.
Только сейчас Илья заметил перестановку.
- Но вообще то мы уже привыкли, что та кровать там стоит… - неуверенно, не глядя мне в глаза, попытался возражать он.
- Я просто не хочу спать на кухне. Вы там утром будете готовить, есть у меня над ухом, сорить будете на кровать, она пельменями провоняет… - я продолжал давить Илью не злобным, но пристальным, немигающим взглядом.
- Мы просто уже два месяца здесь живем, уже привыкли, что эта кровать там стоит… И вообще, это гостевая кровать, - продолжал возражать Илья. В его голосе появились недовольные, обиженные нотки. Несколько раз во время спора он пытался глядеть мне в глаза, и каждый раз не выдерживал и отводил взгляд.
- Почему я должен спать на самом плохом месте? Потому, что я позже всех вселился?! – я повысил голос ровно настолько, чтобы не выходить за рамки приличия. Я почувствовал, что противник «не моей весовой категории», что я легко выиграю этот маленький, но в, то же время, важный спор.
Илья не нашелся, что ответить. Несколько секунд он недовольно молчал.
- О, ты, я гляжу, и стол мой передвинул! – наконец сказал он.
- Мне нужно было поставить кровать. Он мешал. Но, по-моему, это место ничем не хуже. Даже лучше: напротив окна.
Место и, правда было лучше. Если бы стол был мой, я бы и сам его так поставил.
- Я не смогу тут заниматься. Я уже привык, что стол стоит там… - все еще пытался сопротивляться Илья.
- Объясни мне, чем это место хуже? Почему оно тебе не нравится?
Илья не нашелся, что ответить, и начал молча и яростно, с обиженным лицом запихивать мокрую куртку в шкаф и с грохотом снимать ботинки.
Раздевшись, он стал шумно ходить и звенеть посудой в другой части комнаты. Послышался шум закипающего электрочайника. Я не видел Илью из-за двух соединенных шкафов.
- Олег, хочешь чаю? – с еврейской угодливостью предложил мне он, появляясь из-за шкафа.
- Ну вообще то, я только что пил… Ну ладно, – согласился я.
Мы пили чай и разговаривали, стараясь получше познакомиться. Минут через пятнадцать разговора я уже составил первое впечатление об Илье. Его внешность была намного солиднее, чем он сам. Не смотря на свои неполные 18 лет, это был ребенок. Все мысли, которые он высказывал, делились на две категории: мысли его родителей, и мысли из учебников. Когда мы заговорили о литературе, и он сказал, что ему «очень нравится Федор Михайлович Достоевский, за его психологизм… И эта его идея, что только через страдание можно прийти к свету… » то я окончательно утвердился в своем мнении о нем. Не то, чтобы он сказал глупость, про Достоевского. Фраза то была, может, и умная, просто в его устах она звучала, как заученный пересказ какой-то критической статьи, которую он в силу своего возраста просто не способен был понять. Илья допил чай, посидел немного и куда-то ушел. Я снова остался один в комнате. «По крайней мере, не страшные соседи» подумал я: «А то поселили бы с 25 летними пьяницами!».
Вскоре появился и второй сосед. Рома, обладатель красочного стола, тот, который так не понравился мне на фотографии. Он тоже был младше меня на три года. Тоже не выдержал моего пристального взгляда при знакомстве, но, все же, показался мне более взрослым и самостоятельным по сравнению с Ильей. На вопрос, не против ли он, что я передвинул кровать, он сказал, что он не против, что нужно спросить у Ильи, и, если он тоже не против, то все нормально. То, что он сразу понял, что нет смысла спорить, если человек прав и, к тому же, на три года старше, говорило в его пользу. Об Илье он отзывался со сдержанной иронией, всем своим видом говоря: «Мы то с тобой взрослые люди и понимаем, какой Илья смешной ребенок… Хотя, в сущности, он хороший парень». Рома делал все очень быстро и очень шумно. Разговаривая, он почти кричал, и интенсивно размахивал руками, будучи тонким и легким, как пушинка, топал при ходьбе, как стокилограммовый силач в кованых сапогах. Он был откуда-то из Мари Эл, как он сам про себя выразился «наполовину татар, наполовину мари, наполовину русский». У него была бешеная энергия вырвавшегося в столицу дикого провинциала. В общем, Рома оказался чем-то средним, между тем отрицательным образом, который возник у меня при виде его фотографии, и образом нормального парня, идеального соседа. Точнее он не был ни тем и ни другим, а был чем-то, третьим. Рома тоже пробыл в комнате не долго, и вскоре ушел.
«Они хорошие! Они маленькие и боятся меня!» радостно подумал я.
Оставшись один, я решил позвонить своей давней подруге по переписке Кате. Катя москвичка, и на пять лет старше меня. К тому моменту мы с ней переписывались в общей сложности больше четырех лет, и до сих пор ни разу не виделись. Каждый раз, когда я приезжал в Москву (я жил в Москве, учась в разных институтах, уже не первый год) и звонил ей, она находила какой-нибудь предлог отложить встречу. Это всегда заканчивалось тем, что после нескольких звонков я находил себе какую-нибудь другую девушку для общения, более подходящую мне по возрасту, посылал Кате обиженное письмо, и мы прекращали общаться на несколько месяцев. Потом я бросал институт, уезжал из Москвы домой в свой родной N-cк, от скуки и одиночества возобновлял переписку с Катей, и все начиналось сначала. Так было уже на протяжении трех лет. Может быть, мы не могли встретиться с Катей потому, что в глубине души я сам этого не очень хотел. Я понимал, что, будучи идеальной подругой по переписке, Катя не очень то подходила мне, для более близкого общения. Она была уже взрослой женщиной, и ей давно пора было замуж, а я не собирался жениться в ближайшие лет пять. Она была из довольно состоятельной семьи, привыкла к комфорту и обеспеченности, к тому же, была из разряда тех женщин, которые не испытывают потребности делать карьеру, и с удовольствием будут жить на содержании мужа, если и работая где-то, то не столько ради денег и карьеры, сколько для того, чтобы просто не опускаться и не скучать. Ей бы больше подошел какой-нибудь преуспевающий менеджер или экономист, лет тридцати, а не двадцатилетний нервный неудачник, без жилья и заработка. Этих доводов было достаточно, чтобы я начал думать, что если мы с ней встретимся, то ничего хорошего из этого не выйдет. И все же я не мог ей не звонить и не предлагать встретиться. Просто на всякий случай, а вдруг что-нибудь из этого да и выйдет? К тому же, было как-то не логично так долго переписываться и даже не встретиться. Но она все время находила какой-нибудь предлог и ускользала. Женщины обладают каким-то сверхъестественным чутьем, с помощью которого они безошибочно определяют, когда они действительно нужны мужчине, а когда он ухаживает за ними просто «для порядка»: от скуки, из вежливости, или ради самоутверждения.
Итак, оставшись один, я позвонил Кате. Как и всегда, когда я звонил ей в первый раз после долгого перерыва в общении, я сильно волновался.
-А-а-а-лё! – послышался в трубке хорошо поставленный, звонкий, очень приятный и очень знакомый женский голос.
-Алё, Катя, привет!
-Ой, Привет! Очень рада тебя слышать! – в ее голосе звучала искренняя радость.
-Я снова в Москве…
-Ну, хорошо, как устроился?
- Нормально.
Она задала мне еще несколько вопросов вежливости: про соседей, про комнату, про то, как доехал и т.д. Потом начала рассказывать про себя, про то, как разбила машину, про то, как ищет работу (она искала работу уже полгода). Я с удовольствием слушал приветливый, женственный, улыбающийся голос.
-Слушай, может быть, мы с тобой все-таки встретимся, в конце концов? – наконец спросил я. Пару секунд она молчала.
- Я уж боюсь говорить, - в ее голосе звучала игривая улыбка, - но боюсь, что я сегодня не могу! – закончила она, почти смеясь.
- Ну я сегодня и не надеюсь, – ответил я, тоже улыбаясь, – А завтра?
- Завтра да.
- Завтра сможешь?
- Пожалуй, что да.
-Ну, тогда я тебе часиков в пять позвоню?
-Хорошо.
- Ну ладно пока тогда.
- Пока.
Я повесил трубку. Настроение было приподнятое. Катя согласилась со мной встретиться! И хотя мы с ней так уже не первый раз договаривались, а потом либо я сам не звонил, либо у нее находилась какая-то неожиданная причина, чтобы отложить встречу, каждый раз я всерьез надеялся. Каждый раз я думал, что теперь все по-другому, и что теперь мы уж точно увидимся. Я думал так и в этот раз. Тем более что по сравнению с прошлым годом действительно все было по-другому. Я чувствовал себя намного более взрослым, намного более уверенным в себе. Мне казалось, что я морально готов к встрече. Больше в тот день не произошло ничего интересного, а на следующий день я, как и договаривались, опять позвонил Кате. И вопреки моим ожиданиям, она, как обычно, мне отказала. Я сейчас уже даже не помню, какая причина была на этот раз. По-моему ей нужно было подготовить к контрольной маленького ребенка своей старшей сестры. Или что-нибудь еще в этом роде. На самом деле не важно.
- Извини, пожалуйста! Мне ужасно неудобно, я сама уже очень хочу встретиться, но сегодня правда не могу, – чувствовалось, что ей действительно неудобно, и что она действительно хочет встретиться. Я не знал, что ответить. Я еле сдерживал досаду. Мы договорились, что я позвоню через три дня. Через три дня она мне сказала, что она сидит на приеме у зубного врача, что ей неудобно говорить, и что, естественно, она сегодня опять не может.
- А когда ты можешь? – я уже не скрывал своей досады.
- Не знаю. Я тебе позвоню.
- А кто за тебя знать будет?! – я еле сдерживался, чтобы не повышать голос.
- Слушай, я у зубного, мне правда неудобно говорить… - в ее голосе появилось ответное раздражение.
- Ну, если не хочешь, тогда давай вообще не будем встречаться! Я не против! Просто понимаешь, если бы я тебе всего раза три позвонил, и ты не могла, это одно, но я за все время нашего общения звонил тебе раз сто! – с каждым предложением я все сильнее повышал голос, я уже почти кричал на нее.
- Так, Олег прекрати это щашже!!! – резко оборвала Катя поток моих обид, - Я тебе позвоню, все, пока!
Я раздраженно положил трубку. Я решил обидеться и сам больше не звонить ей. Если я ей нужен, то пусть звонит сама! Тем более что она сама сказала, что позвонит. Я был уверен, что Катя позвонит мне на следующий же день. Но она не позвонила. Не позвонила она и через день, и через два дня. Когда прошла неделя, и звонка от нее все не было, моему терпению пришел конец, и я решил звонить сам. Но, почему-то, я никак не мог дозвониться. Когда я звонил на мобильный, я попадал на автоответчик, когда звонил домой, то попадал или на автоответчик, или на кого-нибудь из Катиных родителей, и мне говорили, что ее нет дома. Я уже начал думать, что Катя не берет трубку, когда я звоню и просит родителей, чтобы они ее от меня скрыли. Может, ей не хватило смелости сказать мне, что она не хочет встречаться. Может, ей не хотелось совсем прекращать отношения, а хотелось, чтобы, как и прошлые разы, они прекратились на время, чтобы потом можно было возобновить. Я так и не знаю, скрывалась ли она от меня тогда, или я просто не мог дозвониться. После того, как я несколько раз позвонил Кате домой, и попал на родителей, мне было уже не удобно продолжать звонить. В конце концов, она же знает, что я звоню! Родители же ей передали. Телефон мой она тоже знает. Если не звонит, значит, не хочет общаться. Я решил больше не звонить. Я был очень расстроен. Я даже и не думал, что буду так расстраиваться из-за девчонки, которую видел только на фотографии. Я был на грани отчаяния. Не хотел никого видеть. Большую часть времени проводил у себя в комнате, лежа на кровати и бездумно глядя в потолок. Благо соседи были весь день на учебе, и никто не мешал мне свободно предаваться своей тоске. Так прошло два дня. Я решил испробовать самое последнее средство. Я решил написать Кате письмо. Я поехал в интернет кафе при МГУ, и написал ей большое письмо, в котором говорил ей, как я расстраиваюсь из-за того, что она мне не звонит, что я не могу понять, почему она так себя ведет, что это жестоко с ее стороны, что я хорошо к ней отношусь, написал, как дорожу нашей дружбой, что если она не хочет встретиться, то это ее дело, но пусть хоть позвонит, или напишет письмо. Еще три дня я провел практически ничего не делая, и ожидая Катиного звонка, а на четвертый день поехал в интернет кафе посмотреть, не написала ли она ответ. Ответа не было. Тут уже, как ни трудно это было, нельзя было не признать, что я Кате совсем не нужен. Сначала я хотел написать ей злобное и обиженное письмо, потом понял, что это глупо. Расстроенный я пошел домой. От интернеткафе до общежития было пятьдесят минут ходьбы, и я решил прогуляться.
Теперь, когда уже не оставалось никаких сомнений, я испытывал даже какое-то облегчение. Я твердо решил больше не звонить Кате, не писать ей писем и не ждать от нее звонка. «В конце концов, ты сам этого хотел! Помнишь, как ты писал ей из дома, что будешь рад, если когда приедешь, она скажет тебе, что вышла замуж, что не видишь, какие перспективы у вашего общения, что хотя и хочешь встретиться, умом понимаешь, что самое разумное было бы вообще не встречаться. Любая девушка на ее месте поступила бы точно так же!»- успокаивал я сам себя. Настроение было даже не очень плохим. Была приятная мечтательная грусть. Обстановка вокруг располагала к меланхолии. Был один из немногих ясных и теплых октябрьских вечеров. На город спускались сине-сиреневые сумерки. Я стоял на пешеходном переходе на большом перекрестке. Поток машин, как широкая река проплывал передо мной. Бесчисленные бледно-желтые огни фар двигались в сиреневом воздухе. Вечер был ясный, и хорошо было видно вдаль. Влево и вправо, вперед и назад, насколько хватало глаз, уходя в синюю даль, тянулись два перекрещивающихся проспекта, четыре широкие, прямые, как стрела автомобильно-асфальтовых реки, сливающихся на перекрестке. Синева сумерек, море огней, потоки машин и спешащих каждый по своим делам пешеходов создавали нереальное, почти фантастическое зрелище. Гудки, шум моторов, звук множества одновременно разговаривающих голосов сливались в гул похожий на шум моря или дыхание невиданных размеров великана. «Какой все-таки большой, жуткий и величественно красивый город Москва! Какая невероятная сила в нем!» - скорее почувствовал, чем подумал я. Меня охватил восторг, подобный тому, который охватывает человека, когда он долго взбирается на вершину горы, и, наконец, взобравшись, останавливается, пораженный неожиданно открывшимся ему величием, простором и красотой. На светофоре загорелся зеленый свет, вечерняя толпа хлынула через дорогу, увлекая с собой и меня…
На следующий день мне, как всегда, было нечего делать. Как обычно, я проснулся около одиннадцати часов. Соседей уже не было. Они были на занятиях. Проснувшись, я по своему обыкновению около получаса валялся в кровати, морально готовясь к тому, чтобы встать. Потом встал, сходил в туалет и ванную, не спеша позавтракал, попил чаю, сходил погулял, просто прошелся по окрестным улицам, размял ноги и подышал не очень свежим московским воздухом, вернулся с прогулки, пообедал в общежитской столовой на первом этаже, а потом решил позвонить своему другу Максу. Макс – мой земляк, на год младше меня, учится на физфаке МГУ и живет в общежитии главного здания университета. Я набрал номер.
- Алё! – сказал в трубке голос Макса.
- Здорово!
- Здорово!
- Чего делаешь?
- Да ничего.
- Учишься?
- Нет.
- Давай встретимся? – предложил я.
- Давай. Мне приехать?
- Да нет, я сам сейчас приеду лучше, а то мне моя комната уже надоела. Сижу тут в четырех стенах… - ответил я.
Через час я уже стучался в комнату Макса. Мне открыл дверь невысокий, тонкий, костлявый, русоволосый, сероглазый молодой человек, с крупными чертами лица и подвижными, умными, хитрыми и веселыми глазами. Это и был Макс.
- О, Олег, здорово! – радостно выпалил он и тут же побежал назад в комнату. Комната была в два раза меньше, чем у меня в общежитии и намного более неопрятной. Везде валялись в беспорядке разбросанные вещи. Пол видимо вообще не мыли. Но зато, в отличие от моей комнаты, здесь был компьютер с интернетом и из окна открывался красивый вид с девятнадцатого этажа на смотровую площадку МГУ, и на всю Москву. На грязном столе стоял маленький фарфоровый чайник, тарелка с сушками и неоткрытая литровая бутылка водки. За столом спиной к окну, лицом ко входу сидел не знакомый мне молодой человек лет двадцати пяти довольно устрашающего вида. Новый сосед Макса сильно смахивал на недавно пришедшего из армии провинциального гопника. Невысокого роста, худой, но жилистый, широкоплечий и, по-видимому, физически очень сильный, он был одет в дешевый синий джемпер и синие же спортивные штаны, такие, в которых чаще ходят алкоголики, чем спортсмены. Его светлые волосы были острижены машинкой, черты его лица были самые простые, в довершение всего у него был небольшие шрамы как от удара на скуле и на лбу. И только его не злые, умные, интеллигентные глаза скрашивали производимое им впечатление и никак не вязались с остальным внешним видом.
- Знакомься, это Серега, мой новый сосед. Серега, это Олег, – торжественно произнес Макс.
- Здорово, – сказал я.
- Здорово, – ответил Серега.
- Олег, давай бухать? – бодро предложил Макс.
- Ну, не знаю… Я вообще то не хотел пить… - начал вяло отказываться я.
- Да ты достал! – закричал Макс, как будто он каждый день мне предлагал, и я каждый день отказывался и портил ему этим всю жизнь.
- А по какому поводу пьем то? – спросил я.
- Ну, так первый снег же! – восторженно воскликнул Макс.
- А, ну если первый снег, тогда конечно, – ответил я.
Новый сосед Серега все время молчал и внимательно наблюдал за нашим диалогом. Макс энергично открыл бутылку и разлил водку по стопкам.
- Ну, за встречу! – торжественно произнес он. Мы выпили, запили неожиданно откуда-то взявшимся грейпфрутовым, соком и сразу же еще выпили. Потом начали разговаривать.
- Ну как тебе твои новые соседи? – спросил Макс.
- Да не знаю…
- Что, отстойные?
- Да не то чтобы… Так то они нормальные парни… Но я вообще не знаю, о чем с ними разговаривать. Какие-то они не такие… О чем можно разговаривать, с человеком, который не пьет, не курит, не ругается матом, мелирует голову, учится на одни пятерки, во всем слушается маму, и занимается художественной гимнастикой?
- Художественной гимнастикой? Не может быть! Это же женский спорт! Не бывает мужчин художественных гимнастов.
- Ну, не знаю… Мне мой сосед Рома сам говорил… Точнее не мне, а он при мне девчонкам рассказывал, что он занимается художественной гимнастикой, что вроде как появилась в МГУ мужская группа, какое-то новое веяние…
- Новое веяние?
- Новое веяние. Что ему тренер сказала, что он будет у неё первым мужчиной-чемпионом, по художественной гимнастике. Он даже какие-то движения показывал с ленточками… Не знаю, может я, конечно, что-то не так понял…
- Нда-а-а… - многозначительно протянул Макс.
- Да Рома то на самом деле нормальный парень. Меня другой сосед Илья больше напрягает
- А что Илья?
- Да он еврей…
- А ты что евреев ненавидишь? Фашист?! – спросил Макс комически-угрожающим тоном.
- Да нет. Наоборот. Я раньше вообще думал, что евреи – высшая раса. Думал, что кто про них плохо говорит, просто завидует их уму, их хваткости. Не понимал, почему их многие так не любят.
- Да кто их не любит то? Разговоры только одни… Покажи мне хотя бы одного нормального человека, который бы искренне ненавидел евреев.
- Ну, может, не ненавидят… Но и восторга особого ведь тоже нет. Такого уж прям восторга то?
- Ну, ТАКОГО восторга, может, и нет… - согласился Макс.
- Я одно хочу сказать, - продолжал я развивать свою мысль, - фигня все, что: «Еврей, русский, какая разница?!». Есть разница! Я вот раньше всегда мечтал, чтобы меня поселили в общаге, в комнате с евреем. Пообщаться с умным человеком, с представителем древнейшей культуры… А меня все с хохлами селили… - грустным голосом закончил я.
Макс и Серега ответили уже не совсем трезвым смехом.
- А сейчас поселили с евреем и я не рад. Думаю уже, что хохлы может и лучше. Рома наполовину татарин, наполовину мариец, наполовину русский и то лучше.
- А чем этот Илья так уж плох то? – спросил Макс.
- Да не знаю… - я задумался, - Так сразу даже и не скажешь… Очень вежливый, очень угодливый, а чувствуется, что ему на меня по фигу, что я для него быдло, недочеловек… Может, я резко выражаюсь, но вроде что-то такое есть, может не настолько сильно, как я сказал. Потом еще не искренний. Будет тебя презирать, будет тебя ненавидеть, но никогда об этом не скажет. Всегда будет очень вежливым.
- Он что, тебя презирает и ненавидит? – спросил Макс.
- Ну, ненавидит это, может, сильно сказано, но по-моему он от меня тоже не в восторге… - я задумался, пытаясь понять, за что же мне не понравился мой сосед Илья, потому, что чувствовал, что-то, что я говорю, это не совсем то. – Еще льстит всем беззастенчиво, – продолжил я перечислять его недостатки, – Особенно тем, кто ему нужен… Но и тем, кто не нужен, тоже льстит, просто так, на всякий случай. Просто потому, что это его привычка. Обычная манера обращения. Причем порой он вкладывает в свою лесть столько души, что кажется, что он делает это неосознанно и в момент произнесения слов сам верит в то, что говорит. Например, на второй день знакомства, стал уверять меня в своей вечной дружбе, что как здорово, что мы с ним так сошлись, какие мы настоящие друзья. Так заврался, что аж сам смутился немного. Всем девчонкам, которые в комнату заходят, признается в любви, а уж что он Роме говорит, мне и пересказывать стыдно… – я на секунду задумался, что бы еще плохого сказать про Илью, чтобы это не было уж совсем не правдой, – Еще он из тех людей, которые умеют дружить не с теми, кто им нравится, а с теми, кто им полезен. Точнее он искренне дружит и искренне хорошо относится только к тем, кто ему полезен… Не знаю… Не нравится он мне в общем… Может, не все мои обвинения справедливы… И я понимаю, что нельзя судить о всех евреях по одному, но просто то плохое, что я увидел, совпадает с тем плохим, что я слышал о евреях в своей жизни от разных людей.
- Я считаю, - подал вдруг голос, до этого все время молчавший Серега, – слабость евреев в том, что они считают себя избранной расой. Он думает, что он умнее просто потому, что он еврей. А на самом деле, это не так… И еще их слабость в их расчетливости и практичности. Они меньше способны на риск, на создание чего-то нового. Еврей всегда идет проторенной дорогой… Поэтому, много евреев выдающихся, но великих евреев почти нет. Есть хотя бы один еврей завоеватель? Или еврей – великий философ? Или еврей – первооткрыватель новых земель? Великие ученые – евреи еще есть, но выше естественной науки они уже не поднимаются. Еврей может гениально, лучше самого автора сыграть любую музыку, но сочинить музыку сам он не может. Еврей очень способен на труд, но мало способен на подвиг.
- Вот он всегда так, молчит молчит, потом как скажет! Что-нибудь такое умное… – произнес Макс, умилённо глядя на Серёгу.
- Умно ли это, это еще вопрос… - произнес Серега, с философской задумчивостью глядя на дно стоявшей перед ним рюмки. – На самом деле, я сейчас общие места выдаю… Хотя для некоторых и общие места – откровение.
- Да пошел ты… - улыбаясь, с дружеским теплом в голосе ответил Макс.
- В данном случае, общие места, это еще не значит верные… - продолжал философствовать Серёга, – Евреи не создают новых философий потому, что считают, что лучше, чем их культура и мудрее, чем их Тора ничего придумать уже нельзя. Вопрос только в том, правы они или нет…
- Откуда ты знаешь, что не создают? – не удержался, чтобы не спросить, я, - Может, создают, а ты не знаешь? Или ты такой большой специалист в этом вопросе?
- Нет, не специалист… - с внушающей уважение легкостью признался Серега, может, и создают, но, к примеру, Канта я знаю, и Платона тоже, хотя я и не специалист. Тем и определяется величие философа и распространенность его учения, что его имя, по крайней мере, знают и не специалисты.
- А Кант, точно не еврей? – не унимался я.
- По-моему Кант немец… - неуверенно возразил Серега.
- Может, он немецкий еврей?
- А Платон - греческий?
- А Платон - греческий.
- Может быть… Не знаю… Я, на самом деле, не претендую… Я, может, и чушь несу… Да я выпил еще…
- Но ты же трезвый никогда не философствуешь! – упрекнул его Макс.
- Потому и не философствую, что боюсь глупость сказать.
- Чего вы так привязались к этим несчастным евреям? Давайте поговорим уже о чем-нибудь более приятном! – предложил Макс.
- Давайте выпьем! – сказал Серега.
Мы охотно согласились.
- За дружбу народов! – как всегда торжественно провозгласил Макс.
И мы дружно выпили.
- Ну что Олег, расскажи нам что-нибудь интересное! – обратился ко мне Макс, после того, как поморщился и запил водку грейпфрутовым соком.
- А чего интересное то? – ответил я.
- Что с Катей, со своей, встретился, наконец?
- О-о-о-й! – я мучительно застонал, - Прямо по больному месту!
- А чего случилось?
- Да, в том то и дело, что ничего не случилось… Нет, не встретился. И теперь уже, наверное, не встретимся.
- Да забей ты на нее! Найди кого-нибудь более подходящего!
- Да я уж забил…
- Прикинь, - обратился Макс к Сереге, - Познакомился с девчонкой в инете, пять лет переписываются и до сих пор не могут встретиться!
- Бывает… - многозначительно ответил Серега.
Мне захотелось как-то оправдать себя. Немного возвысить себя в глазах пацанов, и, прежде всего, в своих собственных. Не хотелось, чтобы обо мне думали, что я влюбленный неудачник, над которым смеются и водят за нос, а он не находит в себе сил уйти.
- Да я и сам не сильно хотел на самом деле… - сказал я, - Не подходим мы с ней друг другу… Она старше… Но дело даже не в этом…
- Вот и я тебе о чем говорю! – согласился Макс.
- Перед моим приездом в Москву, мы с ней очень сильно поругались по аське, - продолжал я, - Я ей письмо написал, в котором говорил, что она шлюха. А она обиделась. На следующий день пришла в аську, начала хамить. Никогда в жизни за все пять лет она со мной так не разговаривала. Я и не думал, что она на такое способна. Точнее думал, но все равно был шокирован. Моральным уродом меня обозвала, сказала, что никогда не воспринимала меня как мужчину, да и много еще чего… В общем хамила мне. А я ей. В целях самообороны.
- Да уж… задумчиво протянул Макс, - А зачем ты ее шлюхой то назвал?
Этот вопрос поставил меня в тупик. Я на секунду задумался.
- Не знаю… Внимание, наверное, на себя обратить хотел… Я ей писал писал, а она все не отвечала. Думаю, ей по фигу на меня, не буду больше писать. И, действительно, не писал целый месяц или даже больше. Уж и расстраиваться перестал. Из аськи ее стер. Уже забыл про нее и не думал. А потом не знаю, что на меня нашло… Решил, «Выскажу-ка я ей напоследок все, что о ней думаю! Интересно как она отреагирует?» Ну, и написал это письмо. Ведь она правда шлюха! По крайней мере, по моим понятиям. У нее каждый месяц новый парень! Часто встречается с двумя одновременно. А мне это не нравится. Ну и написал ей это письмо. Ей бы, если она не хочет общаться, нужно не отвечать. Перетерпеть в последний раз. Я бы ей больше точно не писал. Я уже твердо решил. Да мне уже и не хотелось. А она, как всегда, в последний момент не выдержала и ответила. Всегда доведет меня сначала своим молчанием, что я уже и не надеюсь, и смиряюсь и решаю больше не общаться, а потом вдруг ответит… И все начинается заново. Но как она меня хамила тогда!… - я замолчал, пацаны смотрели на меня пьяными сочувственными глазами.
- Как думаешь, правда, что она не воспринимает меня как мужчину? – обратился я за поддержкой к Максу после паузы.
- Не знаю… Может быть… Я ж не знаю ваших диалогов.
- А мне кажется, начал Серега, - что если женщина в порыве гнева злобно кричит тебе, что она тебя не любит, что не воспринимает тебя всерьез, то это говорит скорее об обратном. Тем, кого не воспринимают, вообще ничего не говорят. Или говорят что-нибудь снисходительно ласковое. Мне кажется, что ты просто обидел ее, и она хотела отомстить… Хотя конечно, я знаю о ваших отношениях еще меньше, чем Макс и мне трудно судить…
- А как все было красиво, когда мы только познакомились! – продолжал я свой рассказ. Мне хотелось облегчить душу, высказать кому-то то, что мучило меня последние месяцы, - В первый год нашего знакомства, это был первый год, как я школу окончил, я тяжело болел и все время сидел дома. Не работал, не учился, все друзья в Москву уехали, общался только с родителями, когда они вечером с работы приходили. Да еще болезнь эта…
- Чем болел то? – спросил Серега.
- Не важно… - ответил я тоном дающим понять, что я не хочу об этом рассказывать. – Но было совсем плохо. И единственной отдушиной была переписка с ней. Это было как глоток свежего воздуха. Она подарила мне надежду. Если бы не она я б, наверное, не выздоровел тогда. Я б умер! Она казалась мне высшим существом, из какого-то другого, лучшего мира, - походу рассказа я воодушевлялся все больше, - Как если бы… Я даже не знаю, с чем сравнить… Как если бы я переписывался с ангелом живущем на небе! Как если бы сама Пречистая Дева Мария обращалась ко мне!
- Ну, ты даешь! – пробормотал Макс, изумленно глядя на меня.
- Нет, серьезно… - я уже окончательно расчувствовался. – А какие мы с ней друг другу нежные письма писали! Она писала мне, что любит меня! – восторженно уже почти кричал я.
- Катя? Тебя? - все больше удивлялся Макс, - Ты раньше не рассказывал…
- И я ей тоже писал, конечно… - продолжал я.
- А это рассказывал, - опять вставил слово Макс.
- Конечно же, я ее сильнее любил, чем она меня… - я на несколько секунд замолчал.
- А теперь она «шлюха», а я «моральный урод»… – заключил я после паузы упавшим голосом, - Вот такой вот финал.
Пацаны молчали, глядя на меня, смутившись от моего рассказа, как будто они были виноваты в том, что все так неудачно вышло.
- Да… Грустная история, – наконец сказал Серега, – Но ты не расстраивайся. Еще кого-нибудь найдешь.
- Еще кого-нибудь найдешь, кому письма писать! – неуместно пошутил Макс и засмеялся одиноким пьяным смехом. Я даже не улыбнулся в ответ. Я сидел с грустным лицом.
- Ладно, пойду покурю, - сказал Серега и вышел.
- Странный твой этот новый сосед… - сказал я Максу, когда Серега вышел, – с виду гопник, а по разговору интеллигентный человек.
- Да нет, Серега классный парень, - ответил Макс, - Намного умнее, чем кажется с виду. Просто он в юности, походу, с гопами много общался. У них город походу такой… Одни гопы… Вот и понабрался замашек… Да и родители у него… Не аристократы в общем… Еще в армии отслужил… Тоже влияет… В Чечне воевал! – гордо сказал Макс, как будто это он сам воевал в Чечне.
- Да Ладно! – удивился я.
- Серьезно.
- Это сколько же ему лет выходит?
- Двадцать три по-моему, я не спрашивал точно… Вроде двадцать три.
- И на каком курсе?
- На втором.
Вскоре Серега вернулся. Мы еще выпили. За окном уже стемнело, и шел крупный снег.
- Ого, как валит! – сказал Серега, подходя к окну.
- Слушайте, поехали в клуб? – неожиданно предложил Макс, – Девчонок закадрим! Олег поехали!
- Да какие там девчонки! – безнадежным голосом ответил я – Ты посмотри на меня.
- А что с тобой не так?
- Куда я поеду в таком настроении?! Я когда грустный от меня девчонки разбегаются.
- Ну, так сейчас еще выпьем, будешь веселый!
- Может, лучше здесь посидим? Как люди? Поболтаем?
- Чего мы здесь то будем сидеть, как дураки?! – возмущенно воскликнул Макс, - Серег, а ты в клуб поедешь?
- Нет, – твердо ответил Серега.
- А чего?
- Мне завтра рано встать надо.
- Зачем?! Завтра ж воскресение! – удивился Макс.
- Я в церковь иду к десяти часам.
Макс посмотрел в пол с видом выражавшим: «Ну что ты будешь делать с этими дураками?!»
- Ты что верующий? – поинтересовался я у Сереги.
- А ты что нет? – ответил Серега слегка вызывающе.
- Нет, почему же…Я верю в Бога, только я не понимаю, зачем нужно еще в церковь ходить, поститься, верить в Иисуса Христа, в ангелов, и все такое прочее… Мне кажется, это уже лишнее.
- А ты как определяешь, что лишнее, а что нет? Методом логического анализа? Научное исследование проводишь? – слегка раздраженно спросил Серега, - Мне кажется, что если уж принимать, то все.
- Ну не знаю, ответил я, не находя, что возразить, - Вообще мне кажется, я уже слишком пьян, чтобы спорить о таких вещах…
- Знаешь, что Макс! – обратился я к разочарованно молчавшему другу, - Пойдем в коридор? Сядем в курилке, будем петь? Ты будешь на гитаре играть. Может, и девчонок каких-нибудь встретим.
- Пошли! – сразу оживился Макс.
Мы вышли в курилку. Макс постелил на пол покрывало со своей кровати и по-турецки уселся на него с гитарой в руках. Я сел рядом. Перед собой мы поставили бутылку с остатками водки. Серега по гопницки уселся на корточки, уютно прижавшись спиной к батарее, и артистично закурил. Макс рассеяно перебрал струны и, хрипло подвывая, стараясь подражать голосу Шнура, громко запел:
- Она-а-а же не-е-е краси-и-ива-я-ая, сказ-а-а-ал, оди-и-н мне кент…
- Макс! Макс! Погоди! – остановил его Серега, - Давай лучше, «Что такое осень»?
Шли дни. Кате я так больше и не звонил. Я по-прежнему скучал и не находил чем заняться. Устраиваться работать грузчиком, курьером или официантом мне не хотелось. Благо родители высылали мне достаточно денег. Подготовкой к экзаменам я планировал заняться ближе к весне. Писать рассказы тоже не хотелось – не было вдохновения. Большую часть времени я бесцельно слонялся по комнате из угла в угол, или шел на прогулку и так же бесцельно бродил по окрестным улицам. Которые я вскоре изучил, как свои пять пальцев. Мои немногочисленные друзья и приятели целыми днями учились, и только по вечерам, и в выходные, у них было время со мной общаться. Соседи тоже весь день пропадали в университете. Я был почти все время один. Но я этим почти не тяготился. Я редко хотел кого-нибудь видеть. Я даже радовался тому, что, несмотря на то, что я живу в переполненном студенческом общежитии, у меня есть уйма времени для своего любимого занятия – праздных, уединенных размышлений. Все было не так уж плохо. Но постепенно меня стала охватывать скука, и мое дальнейшее пребывание в Москве перестало казаться мне осмысленным. Сижу тут, ничего не делаю, трачу родительские деньги, а для чего? И я решил, что если в течение недели со мной не произойдет чего-то особенного, что бы заставило меня передумать, то я уеду домой.
Через два дня, после того, как я это решил, была суббота. Я снова проводил время с Максом, только на этот раз он приехал ко мне в общежитие. Делать было как всегда нечего. Мы бесцельно слонялись по этажам, иногда останавливаясь с кем-нибудь поболтать или заходя в комнаты, где жили наши знакомые.
Наконец, мы остановились напротив комнаты моего приятеля Санька. Комната Санька была из тех, куда хорошо приходить в гости, но где мало кто выдержал бы постоянно жить. Шумные пьянки с большим количеством народа бывали здесь почти каждый день, а уж по выходным обязательно.
Мы остановились напротив двери, и Макс постучал. Ответа не последовало. Тогда Макс постучал во второй раз намного сильнее.
- Открыто! – послышался заспанный, злой Саньковский голос.
Вместо того чтобы войти, Макс обернулся, заговорщицки улыбнулся мне и постучал еще сильнее.
Да открыто!!! – злобно крикнул из глубины комнаты Санек. Макс в ответ изо всех сил забарабанил по двери ногой и кулаком. Послышался приглушенный мат, грохот, как будто кто-то на ходу врезался в шкаф с посудой и быстрые, сердитые шаги. Дверь порывисто распахнулась, и перед нами предстал Санек – смуглый кудрявый молодой человек с помятым, заспанным лицом, в модной стречевой футболке, в семейных трусах и в тапочках.
- О, Санек! У вас открыто? А я стучу! – радостно воскликнул Макс и протянул руку для приветствия. – Здорово!
- Здорово, – холодно ответил Санек, смерил нас обоих недоверчивым, сердитым взглядом отекших глаз, и, наконец… улыбнулся. Санек хотел уничтожить тех, кто так нахально поднял его с кровати своим стуком, но не ожидал, что это будем мы, и так был рад нас видеть, что вся его злость сразу прошла.
- А мы к тебе в гости! – радостно сказал Макс, - Выходи, посидим!
- Сейчас, штаны одену, – ответил Санек, и ушел вглубь комнаты. Вскоре он вернулся уже в штанах.
В саму комнату к Саньку нам заходить не хотелось. Второй сосед спал, и не хотелось его будить. К тому же, у них в комнате всегда был такой беспорядок, что там было не очень приятно находиться.
Мы остались тусоваться в коридоре. Единственный недостаток коридора был в том, что там не на что было сесть и приходилось либо стоять, либо сидеть на корточках, или прямо на полу. Что было довольно неудобно. Мы стояли и скучали. Санек закурил. Мы с Максом закурили тоже. Вообще то мы с Максом не курим, но тут закурили просто за компанию, потому, что стоять в коридоре, ничего не делать и даже не курить было совсем скучно. Мы простояли минут десять. Настроение было вялое и скучное. Разговор не клеился. Явно чего-то не хватало.
- Эх… Что-то скучно как-то… - Может, что-нибудь придумаем? – многозначительно предложил Санек.
- У меня денег нет! – твердо ответил я.
- Деньги не проблема.
- Да я и не хочу напиваться.
- А ты Макс? – обратился Санек к Максу.
- Не знаю… - без энтузиазма ответил Макс.
- Ну, как хотите.
Мы продолжали стоять. Постепенно вокруг нас стал собираться народ. Скучающие, не знающие, чем себя занять в субботний вечер студенты выходили из своих комнат, и, увидев, что в коридоре кто-то стоит, подходили поболтать, или просто молча постоять, покурить и послушать, о чем говорят другие. Вскоре в коридоре стояло уже человек семь. Все разговоры сводились к тому, что неплохо было бы организовать какую-нибудь вечеринку. Быстро нашелся и повод: у одной девушки были именины, и это просо нельзя было не отметить. Санек вместе с проснувшимся к тому времени вторым соседом ушел убираться в комнате, чтобы приготовить ее к предстоящему мероприятию. Кто-то побежал в магазин за водкой. Мы с Максом стояли и не знали, что делать. Пьянствовать не было настроения, а идти по домам было рано.
- Ну, что остаешься бухать? – спросил меня Макс.
- Не, я не хочу… Да я тут и не знаю никого… И настроение не то… - я помолчал в раздумье, – Предлагаю выпить по чашке чаю, и, если ничего в голову не придет, разойтись по домам. Мы попросили у Санька две чашки чая, и пошли в курилку. В курилке народу не было, только мимо по коридору постоянно проходили люди, каждый раз оглядываясь на нас. Отсюда была видна только маленькая часть коридора, и не было видно, что происходит напротив Саньковской комнаты. Мы уселись по-турецки на пол (на этом этаже пол был очень чистый), и стали не спеша пить чай. Постепенно шум разговоры и смех в коридоре затихли. Видимо, пьянка началась, и основная часть народа перешла в комнату.
- Ну, что? По домам? – спросил я, допив чай.
- Да, сейчас только в туалет схожу. Подождешь меня, ладно? – ответил Макс.
Мы зашли к Саньку в комнату. Макс пошел к ним в туалет, а я остался стоять в прихожей. В глубине комнаты, вокруг стола с бутылками и тортом сидело человек пять парней и три девушки. Я стоял в прихожей у входа в саму комнату и ждал, когда Макс выйдет из туалета. Некоторые, из сидящих вокруг стола, обернулись ко мне.
- Саш, познакомь нас с молодым человеком! – попросила какая-то симпатичная девушка, пристально глядя на меня улыбающимися серыми глазами.
- Знакомьтесь! – лениво бросил Санек.
- Я Лена! – улыбаясь сказала девушка, таким тоном, будто сообщала мне очень радостную новость.
- Это Света, это Таня! – указала она мне на своих подруг.
- Я Олег, - довольно холодно, не улыбаясь, ответил я.
Ко мне подошел Санек:
- Может, останешься? Не понравится, уйдешь? – спросил он.
- Да я не знаю… Настроение не то… - сомневаясь, ответил я. Мне было приятно, что симпатичная девушка обратила на меня внимание, и я в принципе, хотел бы остаться, но не был уверен, что все присутствующие будут этому рады. Мне хотелось, чтобы меня немного поуговаривали.
- Да ладно, оставайся! На пять минут! Посидишь немного и пойдешь! – продолжил уламывать Санек, увидев, что я сомневаюсь.
- Ну не знаю… Если только на пять минут… - я неуверенно уселся на стул в уголке. Тем временем Макс, наконец, вышел из туалета, и, увидев, что я остаюсь, тоже решил остаться. По видимому, он был только рад такому повороту дела.
Мы остались, и вечеринка продолжилась. Я сидел рядом с изъявившей желание со мной познакомиться Леной. Она была единственной симпатичной девчонкой из всех трех: стройная фигура, длинные, пышные русые волосы, красивые серые глаза. К тому же она была самой веселой и оживленной. У неё был самый звонкий голос, самый мелодичный и заразительный смех. Она прекрасно понимала, что в этой комнате у неё нет конкуренток, и что внимание всех присутствующих молодых людей обращено прежде всего к ней.
Лена сразу начала меня раздражать. Своим весельем, своей уверенностью в своем очаровании, тем, как легко она со мной познакомилась, и как весело и непринужденно разговаривала со мной и со всеми. И я решил быть с ней холодным и резким. Немного ее осадить.
Я довольно застенчивый человек. И когда я попадаю в новую компанию, особенно в такую, где есть девушки, то мне постоянно кажется, что, может быть, мне здесь не рады, может быть, я всех напрягаю, может быть, всем было бы лучше, если бы я ушел. И чем неувереннее я себя чувствую, тем более вызывающе я себя веду. Пытаюсь своим поведением сказать окружающим: «Ну и сами то вы мне не сильно нравитесь! И мне на вас на всех наплевать!» Не потому, что мне действительно кто-то не нравится, а просто такая форма защиты. Так было и в этот раз. Лена улыбалась мне, пыталась со мной разговаривать, в общем, проявляла интерес. А я отвечал ей очень холодно, почти резко. Демонстративно не улыбался в ответ. Критиковал всё, что она хвалила. Когда она сказала, что ее любимый фильм «Жестокие игры», я сказал, что этот фильм тупой и пошлый. Я действительно так считаю, но ведь можно было и промолчать! Когда она сказала, что ей нравится группа «Король и Шут», я сказал, что это группа детская. Я действительно считаю, что «Король и Шут» - группа для школьников, но, опять же, можно было промолчать. И так было со всем, что бы ни говорила Лена. Больше всего меня взбесило, когда она сказала, что мечтает выйти замуж за олигарха. Хотя это и было сказано в шутливом тоне, это вывело меня из себя. Я окончательно решил, что эта девочка наглая, не умная, что у нее плохой вкус, и что она мне совсем не нравится.
Лена тоже, в конце концов, устала, от моего неприветливого поведения, и перестала обращаться ко мне. Если в начале она выказывала явный интерес, то теперь это было такое же явное пренебрежение. Она весело и приветливо разговаривала со всеми, сидящими за столом. А ко мне обращалась только иногда и неохотно, в основном, когда нужно было что-нибудь разлить или передать. Это разозлило меня еще сильнее. И то, что я чувствовал, что причина Лениного охлаждения ко мне в моей грубости и неприветливости, которые в свою очередь были следствием моей застенчивости, только усугубило ситуацию. Я решил в отместку испортить всем вечер. То есть не то, чтобы я осознанно это решил… Но, тем ни менее, все так получилось.
Я был самым старшим из присутствовавших. Точнее был еще один мой ровесник с толстым животом, с нелепой кудрявой шевелюрой и большой бородой, как у древнегреческого философа, в очках и в черном кимоно. Он был с философского факультета и вообще, похоже, был самым умным и интеллигентным из нас всех. Но он был настолько умным и интеллигентным, что никто, тем более девушки, не был в состоянии этого оценить. Все видели только его толстый живот, его нелепую бороду, очки и кимоно, и не воспринимали его всерьез. У меня тоже были очки, но все остальное у меня было в порядке и, так как я был самым старшим, мне поневоле пришлось задавать тон и руководить вечером. И, так как настроение у меня было плохое, то вскоре оно испортилось и у всех. Я сильно напился, и, следуя моему примеру, напились Макс с Саньком. Я грязно ругался, злобно шутил, скорее даже не столько шутил, сколько хамил всем присутствующим, так что даже мне самому было неприятно, и совсем не смешно. Потом я включил на всю громкость «Ленинград» и стал подпевать. Скорее кричал, чем пел. Санек и Макс уже сильно пьяные начали орать вместе со мной. Громкое пение песен «Ленинграда» - по моему очень хороший способ, если тебе отвратно на душе, сделать так, чтобы стало еще отвратнее и испортить настроение окружающим.
В конце концов, Лена не выдержала и ушла. Потом ушел бородатый философ, единственный из присутствующих, кто не пил ничего, кроме пива. Потом ещё двое парней. Потом пришли какие-то не знакомые мне друзья Санька и принесли еще водки. Дальше все было как в тумане. Я начал приставать к двум оставшимся девушкам. Но, по-видимому, делал это очень грубо, и был слишком пьян потому, что они убежали от меня и заперлись в своей комнате. Я ломился к ним. Макс меня оттаскивал, а я просил его не мешать. Потом мы с двумя абсолютно незнакомыми мне друзьями Санька пошли по этажам и начали лупить ногами во все двери. Сами точно не понимая, зачем. По-моему, мы кого-то искали. Наконец, на стук прибежало человек пять очень сердитых парней. И дело чуть не кончилось дракой. А, может, оно ей и кончилось. Здесь нить моих воспоминаний окончательно обрывается…
Когда я проснулся, кругом была полная тишина и темнота. Электронные часы на тумбочке рядом с кроватью показывали четыре утра. Постепенно я сообразил, что я нахожусь в саньковской комнате и стал ощупью пробираться к выходу. Когда я вышел, в коридоре было полутемно. То ли лампы перегорели, то ли кто-то выключил свет. Только в одном конце коридора горела пара ламп, но свет от них доходил слабо. У входа в комнату в полном одиночестве, прислонившись спиной к стене, сидел на корточках и задумчиво курил Макс.
- Какой ты всё-таки эгоист Олег! – без злобы, усталым голосом сказал он, - Мне плохо, так я вам всем вечер испорчу!
- А чего вы на меня смотрели? Веселились бы…
- Веселились бы! – передразнил Макс, - знаешь, что про тебя девчонки сказали?
- И знать не хочу.
- Они сказали: «Где вы откопали этого Олега? Закопайте его обратно!»
- Это кто сказал?
- Это Света сказала.
- А-а-а… Ну, это ничего страшного.
- Чего ничего страшного то?! Вечер всем запорол!
- Да ладно тебе… Мне самому противно… Думаешь, мне не стыдно?
- Ладно, не заморачивайся, – примирительным тоном сказал Макс.
Он помолчал несколько секунд. Усмехнулся:
- А прикольно ты толстому сказал!
- Какому толстому?
- Ну этот, толстая ряха, который на стук прибежал! Не помнишь что ли?
- Нет. А что я сказал?
- Что самый толстый и самый крутой, это не одно и то же.
- А он что? – я улыбнулся.
- Он взбесился, хотел тебе морду бить, но тут охранник пришел…
- Понятно… А ты что, вообще не ложился что ли?
- Нет. Я с пацанами сидел.
- С этими… Саньковскими друзьями?
- Ну. Потом они спать пошли. А мне что-то неохота. Я сюда… Но, вообще то я уже собирался спать.
- А где ты спать то будешь?
- Ну, ты же говорил у тебя сосед на выходные уехал, есть кровать?
- А, ну да, точно.
Вдруг в неосвещенном конце коридора я услышал тихий девичий голос, показавшийся мне знакомым. Я обернулся. Две девушки стояли, и, по-видимому болтали так же, как мы с Максом. В темноте было не видно, кто.
- Лен, ты что ли? – громко спросил я.
- Нет, это не она! – ответил шутливо-сердитый, теперь уже точно Ленин голос.
- Можно с тобой поговорить?
- Я уже спать иду, Олег, – ответила Лена и действительно пошла по коридору, удаляясь по направлению к своей комнате.
Я пошел ее догонять. Лена побежала бегом. Я побежал за ней. Я настиг ее у самого входа в ее комнату. Лена обернулась и прижалась спиной к стене. Комната была в самом конце коридора, рядом было окно, и лунный свет довольно хорошо освещал Ленино лицо. Красивые серые глаза пристально, испуганно и, в то же время улыбаясь, смотрели на меня. Я остановился, не зная, что сказать и сделать. Я просто хотел быть с ней рядом, смотреть на нее…
- Лен… - я мучительно подбирал слова.
- Ну?
- Ты мне так понравилась! Такая симпатичная девчонка! Я хочу с тобой еще немного пообщаться.
- Завтра, Олег. Я иду спать! – она повернулась и стала отпирать дверь. Я неуверенно взял ее за плечо, пытаясь удержать. Она выскользнула и со словами «Спокойной ночи Олег!», захлопнула дверь у меня перед носом. В замке повернулся ключ.
- Лен! Да подожди ты! Выйди на минуточку! – я постучал в дверь.
- До завтра, Олег! – послышалось с той стороны
- Лен, ну выйди! – я постучал снова. Больше ответа не последовало. Я ещё немного постоял в нерешительности и вернулся к сидевшему и докуривавшему очередную сигарету Максу. Я сел напротив него и тоже закурил.
- Лена мне очень понравилась! – сказал я после нескольких неспешных затяжек.
- Да я уж понял, – ответил мне Макс.
- Вообще, я давно хотел подружиться с девушкой типа неё.
Макс ничего не ответил и продолжал задумчиво курить.
- Мне кажется, вообще лучше дружить с девчонкой из общаги, чем с москвичкой… - продолжал я. – Она выделываться не будет. Не будет считать тебя деревенщиной. Не будет хвалиться, что вот у меня и квартира и машина и телефон раскладушка, и в оперу я хожу, а ты лох вообще!
- Да… - ответил Макс с таким видом. Что было не понятно, слушает ли он меня, или просто поддакивает.
- К тому же москвички развратнее намного. Сложно не стать развратной, когда с детства живешь в большом городе, когда ты симпатичная девчонка, а вокруг столько парней, что глаза разбегаются, и эти парни все пристают и пристают, и пристают и пристают…
- Да уж… - вяло ответил Макс.
- Вообще, мне кажется, Лена намного лучше Кати. По крайней мере, подходит мне больше. Даже и по возрасту… - я задумался, подыскивая, чем еще Лена лучше. – И внешне она красивее…
- Да.
- Что да?!
- Красивее.
- Откуда ты знаешь?! Ты же Катю не видел?! – было очевидно, что Макс меня совсем не слушал, и это начинало меня раздражать.
- Слушай, Олег, я уже плохо соображаю, что ты мне говоришь, если честно. Я уже спать очень хочу. Ещё немного, и я лягу прямо здесь на полу! – усталым голосом сказал Макс.
- А я поспал, - ответил я.
- Может, ты дойдешь со мной хотя бы до своей комнаты? А потом лазай хоть до утра! А то мне неудобно одному прийти, разбудить твоих соседей… Я, к тому же, не знаю, где свободная кровать. Ещё подлягу там к кому-нибудь в темноте. Представь, ты спишь ночью, вдруг в комнату заходит незнакомый парень и ложится к тебе на кровать. Ты бы очень обрадовался?
Я усмехнулся.
- Ладно, пошли спать. Я тоже тогда спать пойду.
На следующий день Макс уехал, еще до того, как я встал. Я проснулся ещё позже обычного, лежал в кровати, и не находил в себе силы встать. Было похмельное состояние, когда в голове пусто, в теле слабость, не хочется ничего делать, и ни о чем думать, а только лежать, или сидеть, бездумно уставившись перед собой. В конце концов, мне, все-таки, надоело лежать. Я поднялся, позавтракал половиной батона и коробкой апельсинового сока и, по своему обыкновению, пошел прогуляться. День был пасмурный и влажный. Слегка моросило. Недавно выпавший снег темнел и таял, видимо, собираясь растаять полностью. Зима никак не могла начаться. Я шел вдоль широкой улицы, любовался на старые, красивые, но порой слегка облезлые дома, на проносившиеся мимо по мокрому асфальту дорогие машины, какие ни за что не увидишь в моем родном городе, на попадавшихся навстречу богато одетых женщин. Я отчаянно строил глазки всем попадавшимся навстречу симпатичным женщинам, но они всегда отворачивались. Видимо, в своей старой куртке, со сломанной на одном кармане молнией, в немодной шапке, в потертых, коротких мне джинсах, в старых грязных кроссовках, с небритым похмельным, невесёлым лицом в очках я выглядел не очень. Я шел, сам не зная куда, просто чтобы идти, и не о чем не думал. Смутно с отвращением вспоминался прошлый вечер, мрачная, бессмысленная попойка, много буйства и ноль веселья. Как всегда, после неудачной пьянки, мучила совесть за то, что так много выпил. Единственным приятным, хотя и коротким воспоминанием было воспоминание о знакомстве с Леной. Постепенно я вспомнил все в мельчайших подробностях. Как она раздражала меня, как она убегала от меня по темному коридору, как захлопнула у меня перед носом дверь. В голове всплыли последние сказанные ею через закрытую дверь слова: «До завтра, Олег!» Чем больше я думал о Лене, тем лучше становилось моё настроение. Значит, всё-таки, не зря была вчерашняя отвратительная попойка! Это было нужно, чтобы познакомиться с ней! Чтобы услышать от неё это «До завтра!» Не «Пока!», не «Счастливо!», а «До завтра!». Это же недвусмысленное предложение продолжить знакомство! Может быть, Лена, не смотря на юный возраст, всё-таки не такая глупая, чтобы быть не в состоянии отличить просто дурака, от приличного человека, который напился и у которого плохое настроение, и поэтому он ведёт себя, как дурак? Я решил сегодня же вечером пойти к Лене. Но перед этим, для очистки совести, я решил последний раз попробовать связаться с Катей.
Я достал из кармана телефон и набрал Катин номер. Послышались гудки. Моё сердце забилось в полтора раза чаще, как бывало всегда, когда я звонил Кате. Не смотря на то, что я позвонил, я не хотел, чтобы Катя мне отвечала. Это бы всё усложнило. Я надеялся, что она опять, по своему обыкновению, не возьмет трубку. Я стоял посреди тротуара, прижав телефон к уху, слушал медленные гудки и внутренне молился, чтобы никто мне не ответил. Наконец, как всегда, после восьмого гудка, послышался щелчок и запись автоответчика, которую я знал уже наизусть. Приветливый Катин голос говорил: «Алло! Здравствуйте, вы дозвонились по номеру…» Я положил трубку.
Не смотря на то, что я рассчитывал на то, что Катя не ответит, и даже, наверное, растерялся бы, и не знал, что говорить, если бы она вдруг, вопреки ожиданию, взяла трубку, я, всё же, испытал досаду и раздражение. Я имею право хотеть, чтобы она мне не ответила, но она не имеет права не хотеть мне отвечать! «Ладно, может, она просто не взяла с собой телефон, или потеряла его, или его у неё украли, а я тут злюсь…»,- попытался успокоить себя я. Я решил ёще дойти, до интернет кафе и проверить, может быть, Катя, всё-таки, написала мне письмо. Я пришел в Cafemax, залез в свой почтовый ящик. «Здравствуйте Oleg, у вас 1 новое письмо!» гласила надпись в верхней части экрана. Мои глаза заблестели, сердце заколотилось от радостного волнения. Я нажал «входящие» и… Мгновенно радость предвкушения, сменилась разочарованием: письмо было из дома от мамы. Подавив раздражение, я заставил себя прочитать мамино письмо, написал в ответ несколько приветливых строчек, и, откинувшись на спинку стула, в раздумье уставился на экран. Я был уверен почти на сто процентов, что Катя мне не напишет, думал, что мне всё равно, и всё же неожиданно для самого себя расстроился, и сильно разозлился на неё. Умерла последняя, тайная надежда, в которой я не признавался даже самому себе. Я сидел перед компьютером, и не знал, что делать.
Вдруг меня захлестнула волна злобы: «Ну, держись! Сейчас я тебе всё выскажу! Всё равно уже всё запоролось, и не важно как ты ко мне относишься». Я нервно застучал по клавишам, набирая письмо. Я написал Кате отвратительно-грубое, злобное, обиженное письмо, которое здесь даже не хочется пересказывать. В глубине души я понимал, что я поступаю глупо, что я жалок в своей бессильной злобе, что я потом буду стыдиться и раскаиваться, но я просто не мог сдержаться. Наконец, я закончил изливать свою обиду и успокоился.
Уже на обратном пути из Cafemax-a в общежитие я пожалел, о том, что написал и даже хотел вернуться и написать второе письмо, в котором хотел извиниться, но потом передумал. «Она так бесцеремонно вела себя со мной последнее время! Она это заслужила! А извиниться, если что, я всегда успею»,- решил я.
А вечером я, как и собирался, пошел в гости к Лене. Я помылся, побрился, надел свою лучшую футболку, и, взглянув на себя в зеркало, пришел к выводу, что я, всё-таки, не самый некрасивый парень из всех. Когда я подходил к двери Лениной комнаты, я сильно волновался. Я даже на секунду остановился в нерешительности. Раздумывая, не вернуться ли, но потом разозлился сам на себя за свою робость, и, решительно шагнув к двери, осторожно постучал. Дверь мне открыла сама Лена. Не смотря на то, что она была одета скромно и по-домашнему, в джинсы и в бежевую кофточку и совсем не накрашена, она мне показалась еще красивее, чем вчера. Увидев её так близко от себя, встретившись взглядом, с её внимательными, красивыми глазами, я оробел ещё сильнее. Лена, похоже, тоже растерялась.
- Привет! – сказал я и постарался улыбнуться как можно более непринужденно и приветливо.
- Привет, Олег – ответила Лена, и на её лице, как отражение моей, тоже появилась легкая смущенная улыбка, но взгляд по-прежнему был настороженным.
- Слушай, Лен, ты мне прошлый раз очень понравилась. И я бы очень хотел продолжить наше с тобой знакомство, – скороговоркой произнёс я заготовленную заранее фразу.
- Д-а-а-а? – протянула Лена, многозначительно улыбаясь, а на самом деле, по-видимому, от неожиданности не зная, что сказать.
- Да.
- Ну, продолжай.
- А можно сейчас к тебе в гости? – радостно спросил я.
Лена на секунду задумалась.
- Ну, заходи, раз пришел! - наконец, улыбаясь, сказала она. Очевидно было, что хотя Лена и растерялась немного, ей был приятен мой приход. Но, как и все красивые девушки в таких случаях, она старалась изобразить всё так, как будто она делала мне одолжение тем, что согласилась со мной разговаривать и пустила меня к себе в гости. А я охотно ей в этом подыгрывал. Мы зашли в комнату. ( Насколько, всё-таки, женские комнаты чище и аккуратнее мужских!) кроме нас в комнате никого не было.
- А где соседки? – спросил я.
- К девчонке одной из РУДН в гости поехали.
Всё складывалось как нельзя лучше. Я не собирался приставать к Лене, но, всё же, лишние люди меня бы только смущали.
- Чем занимаешься? – придумал я очередной вопрос.
- Да вот, сидела к коллоквиуму готовилась…
- По какому?
- По Овидию.
- Понятно… А у тебя когда коллоквиум?
- В среду.
- А чего у тебя коллоквиум только в среду, а ты уже готовишься?
- Да?! Я знаешь, как коллоквиума боюсь! Я ничего не знаю! – Лена была отличницей в школе, и сейчас, поступив на первый курс, собиралась остаться ей и в университете.
- Но, ведь сегодня воскресенье!
- Все равно.
- Если ты учишься, я тебе, наверное, мешаю?
- Да ладно уж… Я итак сегодня весь день сижу.
Я небрежно уселся на первую попавшуюся кровать.
- А это чья кровать? – спроси я.
- Моя.
Приятно было сидеть на кровати, осознавая, что каждую ночь на ней спит это юное, красивое создание. Нежность, которую я испытывал к Лене, я начал испытывать и к её кровати, и, вообще, ко всем её вещам.
- Слушай Лен… - я не смог договорить из-за того, что у меня в кармане неожиданно зазвонил телефон. Я достал телефон, взглянул на экран, и у меня внутри всё похолодело. Это была Катя!
- Алло, – взволнованно ответил я.
- Наша дружба была ошибкой! – Катя старалась казаться спокойной, но ясно было, что она очень обижена и расстроена.
- Что, обиделась? Я сам жалею, что написал тебе это письмо. Только зря тебя обидел и больше ничего… - быстро заговорил я.
- А с чего ты взял, что я обиделась? – ядовито-весёлым голосом спросила Катя.
- Я бы на твоем месте обиделся.
- Так ты писал это с целью меня обидеть, или, ты правда так думаешь?
- Что-то среднее.
- По конкретней, пожалуйста.
- С одной стороны то, что я о тебе думаю мягче, чем-то, что я написал, но в то же время я не сидел и не высасывал из пальца, чтобы мне такое придумать, чтобы обидеть Катю.
- Я мешаю? Может, мне уйти, а ты поговоришь? – спросила Лена подчеркнуто-вежливым голосом.
Я сделал умоляющие глаза и жест рукой, означающий: «Делай, что хочешь, только, пожалуйста, не мешай!» Лена с видом человека, которого обидели, но он не хочет этого показать, вышла из комнаты.
- Ну, так вот… - начала Катя, медленно и четко произнося каждое слово, - Я тоже говорю то, что думаю. Из пальца не высасываю. Ты – моральный урод! И я не завидую той барышне, которая свяжет с тобой жизнь! Она всю жизнь должна будет служить тебе! А ты садишься на шею! Ты не приучен думать о других! В тебе воспитан невыносимый эгоизм и узость мысли, с которыми просто невозможно мириться…
- Прости! Я поступил глупо. Обидел тебя. В конце концов, нет твоей вины, в том, что я тебе неинтересен, – попытался извиниться я в надежде прекратить поток Катиного гнева.
- У тебя вызывает злость и раздражение всё то, что исходит не от тебя. Интересоваться можно только тобой! Любить только тебя! Восхищаться только тем, что ты говоришь и делаешь! А еще ты постоянно всем завидуешь. Чужое благополучие тебя оскорбляет!
- Тебе я не завидую, – я постепенно начинал злиться.
- Ты завидуешь своему брату, своим однокашникам… - Катя на секунду замолчала, переводя дух, - Плохо быть неудачником! Скучным, мрачным типом.
- Да, очень плохо! Но только ты то откуда знаешь? Ты то не скучная и веселая!
- У меня богатое воображение.
- Может быть, я и неудачник… И, действительно, много кому завидую и веду себя недостойно. Но ты не имеешь права меня упрекать. Неизвестно, как бы ты вела себя на моём месте. Ты из благополучной семьи, у тебя не было болезни, которая вырвала бы тебя на несколько лет из нормальной жизни, не было родителей-идиотов. У тебя всегда всё было хорошо!
- Ну, давай, жалуйся на судьбу! Родители виноваты!
- Вообще, я написал тебе это письмо не для того, чтобы тебя просто обидеть.
- Да ладно! А для чего же?
- Для того чтобы вызвать тебя на откровенный разговор. Ты писала мне ласковые письма, но мне казалось, что ты относишься ко мне хуже, чем ведёшь себя со мной.
- Ты из-за своих комплексов не можешь воспринимать реальность адекватно. Я действительно к тебе очень нежно отношусь. А ты всё рушишь!
- Ты не воспринимаешь меня, как мужчину!
Катя на секунду замолчала.
- Я не могу воспринять тебя как мужчину, – наконец сказала она холодным голосом, каким говорят женщины, когда отказывают и наслаждаются свои превосходством.
Эти слова резанули меня как ножом. Вопреки всему, я до последнего надеялся, что Катя этого не скажет. Но я постарался не подать виду.
- Это всё, что от тебя требовалось. Давно нужно было это мне сказать, – произнёс я по возможности более спокойным и равнодушным голосом.
- Я всегда это тебе говорила!
- Нет, ты не говорила!
- Я говорила, что я могу быть тебе только другом. Другом! Понимаешь! И никаких других отношений быть не может.
- Я никогда не был тебе другом! Дружба между мужчиной и женщиной – это притворство. Просто тебе приятно было, что кто-то там, тебя обожает, и ничего не требует взамен. Но, подавать надежду, заранее зная, что ничего не будет, это недостойно! – я снова начал злиться.
- Я никогда не подавала тебе надежду.
- Да, ты сейчас скажешь, что ничего такого ты мне не говорила, а что наоборот всегда говорила, что ничего не будет…
- Да, скажу, потому, что это так и есть.
- Но, на самом деле это не так! В твоих письмах множество намеков, но все они так искусно построены, что в любой момент, можно сказать, что ты ничего такого не говорила, что я сам всё себе напридумывал. И что ничего между нами быть не может, ты говорила не для того, чтобы я ушел, а для очистки совести, чтобы потом можно было сказать, что ты не подавала мне надежду. Но, если бы ты действительно не подавала мне надежду, и ничего такого не говорила, то мы бы давно прекратили общаться. А если я до сих пор взращивал какие-то иллюзии, то это только потому, что кто-то хотел, чтобы я их взращивал!
- Бред! Твои фантазии!
- Бред, это конечно непобедимый аргумент…
- Я не хочу больше слушать этот бред!
- Не слушай!
Катя на несколько секунд замолчала.
- О Боже!… – наконец воскликнула она тоном человека уставшего от тщетного спора. – Я искала в тебе друга, а из любовников можно писать очередь на май 2010-го года! Тебя записать?
Я задумался, что бы такое ответить.
- А без очереди по старой дружбе никак?
Катя на секунду замолчала.
- Ты очень остроумен…
- Я знаю.
Несколько секунд Катя молчала, как будто колеблясь, какое решение принять.
- Всех с кем я была, я любила, – наконец твердо заговорила она, - К тебе это не относится. Если не считать чисто материнской любви…
- В таком случае у меня к тебе чисто сыновние чувства… - перебил я.
- А я против таких отношений, продолжала Катя, не обращая внимания на мои слова.
- Я тоже, - я пытался проигрывая по возможности сохранить лицо.
- Ну вот!
- Но с другой стороны, если уж ты заговорила о дружбе… Я считаю, дружба намного выше любви и требует большей ответственности. И если ты даже не удостаиваешь сделать меня своим любовником, то о какой дружбе может идти речь?!
- Да, ты прав, дружба – большая ответственность. Уж и не знаю, достоин ли ты её… - сказала Катя, надеясь, что я начну её уговаривать не прекращать со мной дружить.
- Конечно же нет! Я же моральный урод! – обиженно ответил я, тоже в свою очередь надеясь, что Катя попросит прощения за морального урода, и смягчится.
- Ну, прощай тогда! – не захотела смягчиться Катя.
- Пока, – не захотел уступать я.
Катя замолчала. Но трубку не вешала. Прошло несколько секунд.
-Чего не уходишь? – ядовито спросил я - Не можешь? Ждешь, что… - я хотел спросить: «Ждешь, что я ещё что-то скажу?», но не успел: Катя повесила трубку. Послышались размеренные гудки. Я машинально засунул телефон в карман.
Я сидел на кровати в состоянии, какое бывает после неожиданного падения с мотоцикла. Когда лежишь и приходишь в себя, вспоминая, где ты, откуда упал, где твой мотоцикл, во что ты врезался. Пытаешься осторожно шевелить ногами и руками, проверяя всё ли цело, и вообще задаешься вопросом, жив ли ты, или умер.
Наконец, я вспомнил, что я нахожусь в Лениной комнате, вспомнил, как Лена ушла в самом начале телефонного разговора, и подумал, что, наверное, не красиво поступил, по отношению к ней. Я стал сидеть и дожидаться Лену. Вскоре она появилась.
- Ты чего ушла? – спросил я как можно более ласково.
- Да я тут, у девчонок в девятьсот пятой сидела… Не хотела тебе мешать… Ну как, поговорил? – стараясь придать своему голосу беззаботность, спросила Лена.
- Да. Слушай, Лен, извини! Неудобно так получилось! Пришел к тебе в гости, и начал по телефону разговаривать, как идиот!
- Да ладно… - Лена даже немного смутилась.
- Нет, серьезно! Извини! Это моя бывшая подруга по переписке. Мы с ней и не встречались ни разу. Мы с ней уже прекратили общаться. Просто я ей нахамил на прощание, вот она и обиделась.
- А зачем хамить то?
- Не знаю… Зря, наверное. Просто не сдержался… Да и она заслужила.
Несколько секунд мы сидели молча, не зная, что сказать.
- Слушай, Лен, мне сейчас очень сильно настроение испортили, можно я пойду уже? Я к тебе ещё как-нибудь зайду.
- Хорошо.
- Ты не обижаешься, что всё так получилось? – спросил я, заглядывая Лене в глаза и стараясь придать себе как можно более чуткое выражение.
- Да вот ещё глупости! – беззаботно улыбнулась Лена. Было не понятно, то ли она правда не обижается, то ли искусно не подаёт виду. Но мне было уже по большому счету всё равно. Я хотел поскорее уйти, и наедине переварить произошедшее.
Я пришел к себе в комнату. Оба мои соседа были дома, а мне хотелось побыть одному. И я решил снова пойти прогуляться. Хотя на улице уже совсем стемнело, было еще не поздно. Около шести часов вечера. Я решил прокатиться в центр. Я сел в метро, проехал наугад несколько станций и вышел. Я даже не помню, что это была за станция. Вроде бы «Третьяковская», а может еще какая-то другая. Мне было все равно, где гулять. Я вышел из метро, и пошел куда глаза глядят по людной улице. Я был нервно возбужден, и, одновременно, мне было тяжело на душе. Я чувствовал себя ужасно одиноким, ни кому не нужным, потерянным, лишним. Вечерняя, жизнерадостная, гуляющая толпа только усугубляла это настроение. «Никому не нужен!» с отчаянием думал я: «Катя, единственный человек, которого я люблю, меня ненавидит! Я только мешаю ей жить своей любовью! Ей лучше было бы, если бы меня вообще не было! А остальным вообще всё равно, есть я или нет. Вон они какие довольные, молодые, красивые, жизнерадостные, улыбаясь, проходят мимо, глядя сквозь меня, как будто я фонарный столб или урна! Я существую для них только как физическое тело, с которым желательно не столкнуться при ходьбе!» Как назло, мне навстречу попалась весёлая компания красивых, хорошо одетых, и, по видимому, абсолютно счастливых и решивших все свои жизненные проблемы молодых людей. Два парня и две девушки. Они прошли мимо меня, даже не взглянув. При этом один из парней со мной чуть не столкнулся, и столкнулся бы, если бы я не отшатнулся в сторону. «Кому я нужен?! Своим соседям по комнате?! Да если я не вернусь с прогулки, они заметят мое отсутствие только через неделю! Или, может, я нужен своим друзьям? Я растерял всех друзей, когда год сидел дома и болел. Теперь у меня свои жизнь, у них своя, и нас не сильно тянет друг к другу. Друзей у меня не осталось! А Макс… Он, конечно, хороший парень, но он никогда не был мне настоящим другом. Он просто человек, с которым порой бывает весело убить время. Не больше». «Ты нужен своим родителям…», робко попробовал возразить какой-то внутренний голос: «Моим родителям нужен не я, а какой то не существующий идеальный сын, под чей образ они тщетно пытались меня подогнать все эти годы. А меня они не знают и знать не хотят. Я им неудобен. Им было бы намного легче, если бы у меня вообще не было индивидуальности. Сложно найти людей более далёких от меня, более не понимающих и не принимающих, а главное не желающих понимать и принимать меня, чем мои родители!».
«Кому же я нужен?! Кому?!» не выходил из головы отчаянный риторический вопрос. Я сошел с большой улицы и пошел относительно пустынными переулками. Здесь в одиночестве, в отсутствии толпы было даже легче. Как-то тише, спокойнее.
Навстречу мне попалась старая, облезлая церковь. И сразу же пришел ответ: «Да, если я кому и нужен всегда, так только Богу! Ему я буду нужен, даже когда перестану быть нужен самому себе». Обычно я не хожу в церковь, но сейчас решил зайти. В конце концов, хуже от этого не будет. Кто знает, может быть, Бог лучше слышит нас и благосклоннее относится, если мы обращаемся к Нему в специально отведенном для этого месте? Мне сейчас так плохо, как не было давно, а главное, я абсолютно не знаю, что мне делать. Когда же ещё идти в церковь, как не сейчас?
Я зашел внутрь. Изнутри церковь показалась мне просторнее, чем снаружи. Службы не было, было темно и очень тихо. Было похоже, как будто я вошел в большую, высокую, разрисованную и тускло освещенную свечками пещеру. Темные, потрескавшиеся образа строго смотрели на меня и таинственно молчали. Потолок, куполом уходил вверх и терялся в темноте. В церкви почти не было народу. Только в глубине в темноте, копошились, перешептываясь, стирали пыль с образов и вынимали догоревшие свечи из подсвечников несколько старушек, да у входа сидел на табуретке маленький, похожий на строгого, седого мальчика старичок. Они не обратили на меня никакого внимания. Я встал в темном уголке у стены, и стал молча молиться. Просто своими словами, которые тут же походу приходили мне в голову. Я жаловался на судьбу, изливал душу, рассказывал о том, какой я хороший, как я всегда изо всех сил стараюсь делать все как можно лучше, как у меня ничего не получается, я жаловался на то, что я одинок, что ни кому не нужен, что ни кто меня не любит, и всем я только мешаю. «Господи, я никому не нужен! Я всем мешаю! Я мешаю своим соседям по общежитию, занимаю жизненное пространство, мешаю своим родителям, тем, что сижу у них на шее, да ещё постоянно критикую и ругаю их, мешаю даже Кате, тем, что люблю её, тем, что хочу быть с ней! Я мешаю людям самим фактом своего существования! Лучше умереть, чем жить так! Господи, если я совсем не нужен, то пусть я лучше умру! Мне не жалко, если я умру! Даже наоборот! Я готов морально к этому! И если мне нужно умереть, то только скажи, дай мне какой-нибудь знак, чтобы я понял!» Я отчаянно молился, но ничего не происходило. Святые строго смотрели на меня с икон и молчали. Тихо горели свечки. Старушки все так же копошились, а старичок всё так же молча сидел на своем табурете. «Может, я не так молюсь? Хотя, в сущности, чего я жду? Что такого должно произойти?!!» «Господи, если мне не нужно умирать, если нужно жить и терпеть дальше, то тоже подскажи! Дай хоть какой-нибудь знак! Чтобы я понял, как мне поступать!» Я стоял и молчал, про себя с напряжением всех своих душевных сил повторял одно и то же: «Господи, подскажи мне, как поступать!»
И тут со мной произошло нечто довольно необычное. Можно сказать, у меня было пророческое видение. Конечно, наяву я ничего не увидел. Просто перед моим мысленным взором вдруг четко и ясно предстало моё будущее. Но не всё, а связанное с Катей. Вдруг, каким-то непостижимым образом, я узнал все, что с нами будет в ближайшие десять – пятнадцать лет. Как когда читаешь роман и от нетерпения заглядываешь страниц на 100 вперед. Это было похоже на мечту, на фантазию о будущем. Но, в то же время, это была не мечта. Когда мечтаешь, то отдаешь себе отчет в том, что это мечта, которая может не сбыться. Когда мечтаешь, не знаешь точно, сбудется твоя мечта или нет. А тут я знал! Не было ощущения мечты, а было ощущение откровения. То, что мне открылось, поразило меня. Я не мог этому поверить. Казалось, это слишком хорошо, чтобы сбыться…
Готовый улыбаться от счастья, я вышел из церкви и стремительно пошел, почти полетел по тротуару.
- Подайте, Христа ради! – вдруг раздался за спиной хриплый, не приятный, надтреснутый голос. Я обернулся. У чугунной ограды прямо на асфальте сидел нищий. Крупный, широкоплечий, не старый и с виду абсолютно здоровый мужчина. Он протягивал мне грязную меховую шапку для денег, и заискивающе заглядывал мне в глаза. Его вид никак не вязался с моим приподнятым настроением. Я брезгливо отвернулся и пошел проч. «Расселся мордоворот! Хорошее место нашел! Люди из церкви выходят, совестно не подать! С виду в два раза здоровее меня! Небось по штуке в день зашибает! Если не больше! Настроение только нормальным людям портят, бомжи проклятые!» на ходу раздраженно думал я. Я прошел метров десять, потом остановился, нашел в кармане десятирублевую бумажку, быстро вернулся и, не глядя в глаза, поспешно протянул её нищему.
- Дай вам Бог здоровья! – улыбнулся он во весь рот, показывая золотой зуб. Я отвернулся и быстро пошел по направлению метро… У меня было великолепное настроение.
А на следующий день, примерно в это же время я приехал в гости к Максу. Серёги в этот раз не было. Макс был один. Когда я вошел в комнату, он с угрюмо-сосредоточенным лицом сидел за компьютером и играл в какую-то стрелялку, время от времени резко нажимая на клавиши так, что они издавали жалобный хруст.
- Здорово, – поздоровался я входя
- Здорово.
- Ботаешь?
- Да.
- Ну, ботай. А я посижу, - я уселся на кровать за спиной Макса и тоже уставился на экран. Макс яростно расстреливал какого-то двухэтажного монстра.
- Чего приехал то? Бухать я сегодня не буду, у меня завтра контра, - по-видимому, Макс был немного не в духе.
- А я что, могу только побухать приехать? - в шутку обиделся я, - А просто так, как к другу, заехать, проведать тебя, как ты тут без меня, все ли у тебя хорошо…
- Ну, ну… У меня все хорошо.
- Слушай, Макс, ты мне друг? – задал я вопрос, который задают перед тем, как попросить о какой-нибудь услуге.
- Конечно! – с полуироническим пафосом воскликнул Макс, продолжая долбить по клавишам.
- Можно с тобой посоветоваться?
- Ну! - Макс, наконец, завалил монстра и теперь стремительно бежал пот какому-то коридору.
- Это насчет Кати…
- Ты же, вроде, прекратил с ней общаться.
- Прекратил. Но я хочу снова начать.
- Ну, начинай…
- Но, с другой стороны, сомневаюсь, стоит ли…
- Ну, тогда не начинай… - Макс был полностью занят игрой и отвечал почти машинально.
- Слушай, Макс, я серьезно!!! – я повысил голос.
- Да ёлки палки!!! – Макс раздраженно стукнул ладонью по столу, - Меня из-за тебя убили, а я даже не сохранил!
- Слушай, может, потом поиграешь? К тебе друг приехал! Посоветоваться чтобы. Трясся на трамвае целых двадцать минут!
- Ну, советуйся.
- Ну, так как ты думаешь, возобновлять мне общение с Катей, или не возобновлять?
- А чего там возобновлять то? Письма снова писать начнешь?
- Слушай, не язви! Я серьезно!
- И я серьезно. Любому дураку понятно, что ты ей нафиг не нужен! Конечно, ей приятно, что какой-то там парнишка пишет ей большие, красивые письма, но не более того. Ты, конечно, можешь возобновить с ней общение, снова начать писать ей письма, но дальше переписки у вас не зайдет. Она так и будет морочить тебе голову, пока не выйдет замуж, за нормального мужика, а не за лоха, как ты!
- Чё это я лох то? – обиделся я.
- Ладно, извини… Конечно, ты не лох… Но ты же ничего из себя не представляешь! С этим то, я надеюсь, ты согласен? Тебе почти 22 года, а чего ты добился? А женщинам очень важен в мужчине его статус, ощущать, что «У меня самый крутой мужик». Вообще, если честно, меня удивляет твоё поведение. Ты так отстал от своих сверстников! Тебе сейчас нужно вкалывать, не поднимая головы! Нужно работать изо всех сил, чтобы стать нормальным человеком. Изо всех сил! Понимаешь?! И не просто работать, а чего-то достигать, расти, чтобы был ощутимый результат. Нужно чего-то добиваться. А ты ни фига не делаешь! Работать ты не хочешь, учиться тоже не хочешь, хочешь только писать свои рассказы! Но ты ведь и рассказы не пишешь! Раздолбайничаешь только, валяешься целыми днями на кровати, или бесцельно слоняешься по улице, один как дурак… Ладно бы с кем-то гулял, а то один! Или бухаешь… Зациклился на какой-то Кате, которую даже не разу не видел, и которая, по всей видимости, и знать тебя не хочет. Тебе не кажется, что всё это немного нездорОво? Если тебе нравится страдать фигней – пожалуйста, но только не втягивай и меня!
- Да уж…- я немного опешил от таких резких слов, - На самом деле я согласен со всем. Что ты говоришь, и сам всё это прекрасно понимаю… Я бы и сам был бы рад что-то делать. Но ведь я просто не знаю, что! Если бы появилось дело, которое показалось бы мне осмысленным, я бы с радостью ушел в него с головой. А пока… Работать я не не хочу, как ты выразился, а не могу. Точнее, единственное, кем бы я с удовольствием работал, так это писателем, но этим я начну зарабатывать, наверное, ещё не скоро. А когда я устраиваюсь на работу каким-нибудь грузчиком или курьером, то у меня возникает ощущение, что я попусту растрачиваю себя, возникает вопрос: «А зачем?» Ведь у меня нет такой уж прям нужды, на еду то мне родители высылают. И мне становится так тошно, что я не могу ничего делать и всё бросаю. Это не просто лень, это что-то более серьезное. Лень, это когда ты понимаешь, что надо, но тебе тяжело себя заставить. А тут я не уверен, что мне это вообще надо. Точнее уверен в том, что мне это не надо… А то, что ты говоришь, что я учиться не хочу, это тоже не правда. Да, я не хотел учиться в физмат вузах, куда меня запихивали родители. Но это же не значит, что я не хочу учиться вообще! Хочу же я поступить в литературный! Хотя мои родители, первое время и были против. Но не могу же я поступить раньше первых вступительных экзаменов! А они только летом… А что касается написания рассказов, то у меня сейчас просто нет вдохновения. Написать рассказ, это как сходить в туалет: не сможешь этого сделать пока не захочешь, сколько не пытайся, зато потом, когда захочешь, наоборот настанет момент, когда ты не сможешь этого не сделать. Так что пока что я жду вдохновения и набираюсь впечатлений…
- Ну, жди! – угрюмо проворчал Макс.
- А с Катей я помирюсь обязательно! – вдохновенно произнес я.
- А вы что, опять поругались?
- Да, опять та же история, что и прошлый раз. Обиделся, что она мне не отвечает, написал хамское письмо, и она мне позвонила. Правда позвонила только для того, чтобы обругать меня и опустить, но, все-таки, позвонила ведь! Если не хотела бы дружить, то не позвонила бы вообще. Я так думаю, по крайней мере… Но дело даже не в этом… Самого интересного то ты и не знаешь!
- Чего я не знаю? – спросил Макс без особого интереса в голосе.
- Вчера вечером я гулял по городу и случайно (Обрати внимание, не осмысленно, не специально я для этого поехал, а случайно!) зашел в церковь, и там мне было видение про нас с Катей!
- Видение? – Макс недоверчиво и немного испуганно посмотрел на меня.
- Да нет, не бойся, не наяву! Просто я мысленно как бы увидел то, что с нами будет, – поспешно успокоил его я.
- А, ну если мысленно, то это еще ничего.
- Я увидел, что после долгих унижений, множества неудачных попыток, Катя, в конце концов, меня всё-таки полюбит! Мы поженимся и будем счастливы! А потом настанет даже такой момент, когда я стану известным писателем, буду на пике своего расцвета, а Катя будет уже не молода, и я захочу оставить её, и она на коленях, со слезами, будет умолять меня этого не делать!
- Да ты, я гляжу, любишь, чтобы перед тобой унижались! – язвительно заметил Макс.
- Почему? Наоборот! Я не позволю ей передо мной унижаться! Если она встанет на колени, то я тоже встану! Если она заплачет, то я тоже заплачу! И, уж конечно, я не оставлю её никогда!
- Ну, помечтай, помечтай! Знаешь, что такое на самом деле это твоё видение? Просто ты размечтался и увидел то, что тебе бы хотелось, а не то, что будет на самом деле.
- Возможно ты и прав… Но, с другой стороны… Ведь это произошло, когда я был в церкви! И я туда случайно зашел. Не планировал заранее заходить. Как будто какая-то сила меня вела. Согласись, всё это придаёт произошедшему некий налет мистицизма?
- Ну не знаю…
- В любом случае, получится у меня с Катей, или не получится, я просто не могу не попробовать ещё раз. Когда я думаю о том, чтобы отказаться от дальнейших попыток вся жизнь теряет смысл.
- Но, если ты сам уже всё решил, то что же у меня спрашиваешь?
- Да нет, это я, на самом деле, только что решил, по ходу разговора с тобой.
- Не знаю… - задумчиво произнёс Макс, без прежнего раздражения в голосе, - В жизни всякие чудеса бывают… Может, и получится у тебя с Катей… В конце концов, я же не знаю, как она к тебе относится. Общается же она с тобой столько лет. Может и есть в тебе что-то, что для неё важно, и чего нет у других. Иначе, зачем ещё ей общаться с таким, как ты? Нашла бы себе давно нормального парня и забыла бы про тебя. Тем более что в Москве нормальных парней как грязи. А если она до сих пор общается с тобой, значит, ты ей для чего-то нужен.
- Первые приятные слова от тебя за вечер! – улыбаясь, сказал я.
- Да ладно… Вообще ты меня извини! У меня сегодня настроение плохое, контра завтра… Наговорил тебе тут… - дружеским тоном сказал Макс.
- Ничего страшного, - таким же дружеским тоном ответил я.
- Ну, что? Звони Кате тогда! Чего откладывать? Прикольно будет посмотреть, как ты будешь с ней мириться! – улыбаясь, сказал Макс.
- Да я уж звонил… Она трубку не берет. Я, вообще, хочу к ней приехать, чтобы поговорить. Адрес её я знаю…Ну, или в крайнем случае, если не решусь приехать, то письмо напишу…
Приехать к Кате я так и не решился. А, как и собирался, уехал домой. Из дома я написал ей теплоё дружеское письмо, в котором извинялся за своё поведение, предлагал забыть обиды, и продолжать дружить. И, на следующий же день, Катя мне ответила. Она написала мне ласковое письмо, какие умела писать только она, написала, что сама очень расстраивалась из-за того, что произошло, что очень рада, что мы снова друзья и всё в таком духе. Наше общение с Катей возобновилось. Я писал ей большие письма почти каждый день, и она регулярно отвечала мне примерно раз в неделю. Дома я занимался тем же, чем и в Москве. То есть ничего не делал. Гулял по городу, или по окрестному лесу, благо город у нас маленький и до леса пять минут ходьбы. Или сидел и слушал старые, заезженные до дыр, музыкальные диски. (Новые я покупаю редко, потому, что мне лень.) Одна из моих многочисленных одиноких прогулок по зимнему лесу вдохновила меня на написание небольшой зарисовки о красоте природы. Моя мать отнесла её в редакцию нашей городской газеты, и, к моей большой радости и удивлению, её согласились напечатать. Этот, в сущности, ничтожный литературный успех был очень важен для меня. Я стал писателем. Пусть пока ещё слабым и начинающим, но всё-таки писателем! Ведь как ни велика разница между человеком, которого впервые напечатали в провинциальной газете и Достоевским, все же эта разница меньше, чем между этим же человеком, и тем, кого вообще никогда нигде не печатали, по той просто причине, что он и не пытался никогда что-то сочинять.
В конце концов, я почувствовал, что дома мне больше делать нечего. К тому же снова появилась надежда на встречу с Катей. И я решил вернуться в Москву. Ведь с курсов меня пока не отчислили, и из общежития не выселяли.
По приезде я сразу же решил позвонить Кате. Как и всегда, когда я звонил ей в первый раз после долгого перерыва, я сильно волновался.
-Алё! – послышался в трубке приятный Катин голос.
- Алё, Катя, привет!
- Ой, привет! Очень рада тебя слышать! – в её голосе звучала искренняя радость.
- Я снова в Москве.
- Ну, хорошо! Как доехал?
- Нормально.
Она задала мне ещё несколько вопросов вежливости. Потом стала рассказывать про себя. Про то, что она опять разбила свою машину и, наконец, устроилась на работу. Я с удовольствием слушал её голос.
- Слушай, может быть, мы с тобой всё-таки встретимся, в конце концов? – спросил я.
Пару секунд она молчала.
- Я уж боюсь говорить… - в её голосе звучала игривая улыбка, - Но боюсь, я сегодня не могу! - закончила она, почти смеясь.
- Ну, я сегодня и не надеюсь, - ответил я, тоже улыбаясь, - А завтра?
- Завтра, да.
- Ну, тогда, я тебе часиков в пять позвоню?
- Хорошо.
- Ну ладно, пока тогда.
- Пока.
Я повесил трубку. Настроение было приподнятое. Катя согласилась со мной встретиться! Теперь то мы уж точно встретимся! Не встретиться опять будет уже просто смешно! Больше в тот день не произошло ничего интересного, а на следующий день я, как и договаривались, опять позвонил Кате. И, вопреки моим ожиданиям, она снова мне отказала.
-Извини, пожалуйста, мне ужасно неудобно, я сама уже очень хочу встретиться, но сегодня я правда не могу! – по её голосу чувствовалось, что ей действительно неудобно и жалко, что мы не можем встретиться. Я уже даже не помню, какая причина была на этот раз. На следующий день я опять позвонил, и опять она не могла. Не смогла она и через два дня и через неделю. А потом я снова никак не мог до неё дозвониться. Я снова был в отчаянии, и не знал, что делать. Снова писал Кате обиженные письма.
И когда моё отчаяние достигло своего пика, я решил снова съездить в ту же самую церковь. Теперь уже специально. В надежде на второе видение, которое бы опровергло, или наоборот подтвердило, или хотя бы как-то прокомментировало первое. Если первое видение было верным, то почему же тогда с Катей ничего не получается? А если оно не верно, или я его не правильно понял, то пусть будет второе, которое мне всё объяснит! Я снова не знал, что мне делать, и не у кого было спросить.
На этот раз я заранее узнал расписание служб, и решил поехать в воскресение к десяти часам.
В субботу мы, как обычно, пили до четырёх утра, и когда в девять часов зазвонил будильник на моем телефоне, мне показалось, что я ещё даже толком не успел заснуть, как уже надо вставать. Чувствовал я себя плохо. Я лежал, слушал занудное пиканье будильника, и не находил сил подняться. «Да ну его! Не поеду!» уже было решил я, но потому подумал, что не пойти в церковь из-за того, что перед этим всю ночь пил, как-то уж совсем не красиво. Собрав в кулак всю свою волю, я заставил себя встать. Соседи еще спали. Они очень много учились, и воскресенье было единственным днем, когда они могли отоспаться. Я старался одеваться и завтракать как можно тише. Но, всё же, совсем бесшумно не получалось. Когда вода в электрочайнике, закипая, начала шуметь, Илья недовольно раскрыл глаза, потом нервно повернулся на другой бок лицом к стене, и накрыл голову подушкой. Я стоял у окна и пил дешёвый, с еле уловимым привкусом тухлой рыбы пакетный зелёный чай. За окном шел дождь, накрывая город серой вуалью. По тротуарам бежали тысячи холодных ручьев, впадая в широкие лужи. Я позавтракал и вышел на улицу. За те двадцать минут, которые я шел до метро, я промочил обе ноги.
Когда я приехал в церковь, служба уже началась. Дневной свет, попадая внутрь через большие окна, отражался от светлой штукатурки стен и свода, и внутри было светло, просторно и празднично. Из-за воскресного дня в церкви было много народу. Было много молодежи. Я даже удивился. Я и не думал, что в Москве столько верующих! Я готовился к тому, что будет горстка старушек. По сравнению с прошлым разом обстановка была намного более праздничная и торжественная. Но намного менее таинственная. Не было тишины, темноты с таинственно горящими свечками, ощущения, что вошел в сказочную пещеру. Я сразу почувствовал, что второго видения не будет. Но оно мне было уже и не нужно. Я встал и начал молиться вместе со всеми. Потом устал молиться и стал просто слушать хор. Уставшему, не выспавшемуся, с гудящей похмельной головой, стоять было довольно тяжело. Но всё же было приятно. От чистых, почти неземных звуков хора, от размеренного голоса священника читающего молитвы, душа светлела и успокаивалась. Я отстоял всю службу до конца. Около двух часов. В конце старичок – священник, в торжественной золотой одежде читал короткую, напутственную проповедь. Все подошли поближе, чтобы лучше слышать. Слова проповеди были очень просты, но от самого звука его кроткого голоса и от всей обстановки создавалось ощущение большой значимости и торжественности происходящего. Казалось, что основной смысл проповеди намного глубже её слов, и содержится не в словах, а кроется за ними. Наконец, всё кончилось. С легкой душой, с радостным чувством, я вышел на улицу, снова под моросящий дождь. Я прошел по церковному двору, пошел по тротуару. И вдруг, сзади и сверху раздался громкий колокольный звон. И это был не меланхоличный «вечерний звон», о котором поется в грустной песне. А было в нем что-то праздничное, весёлое, даже хулиганское. Это было похоже на салют, на взрыв новогодней петарды. Как будто кто-то молодой, сильный, пьяный и влюбленный, вдруг не выдержал переполняющего его счастья бытия, счастья оттого, что он живет, дышит, любит, оттого, что он просто есть, и, поддавшись внезапному порыву, взобрался на колокольню и начал звонить, шуметь изо всех сил, ради самого шума, чтобы хоть как-то выразить то, что его переполняет, чтобы весь мир узнал о том, как ему хорошо и порадовался вместе с ним, потому, что его возмущает сам факт того, что кому-то в этот момент может быть плохо, кто-то может грустить, скучать или ломать голову над какими то проблемами… Этот праздничный звон вызвал у меня невольную улыбку. Я даже хотел остановиться на минутку и послушать, но неловко было стоять посередине тротуара, когда все шли.
Перед тем, как ехать назад в общежитие, я решил зайти перекусить в Макдональдс. И зайдя, уже через минуту пожалел об этом. В воскресный полдень в Макдональдсе был час пик. Было слишком много народу. Все столики были заняты. Постоянно можно было видеть людей с полными подносами еды, курсирующих между столиками в тщетных поисках, где бы сесть. К кассам стояли длинные очереди. Продавцы лихорадочно подавали заказы и отсчитывали мелочь, нервно перекрикиваясь между собой, на своем условном языке. «Как они могут так работать! У меня бы через пять минут такой работы голова кругом пошла!» подумал я. Я встал в одну из очередей, простоял с минуту и хотел уйти, но не смог. Какая-то сила, наверное, стадный инстинкт, увлекала меня вперед. Я ощущал себя деталью, лежащей на конвейере, и медленно и неотвратимо подвигающейся к рабочему, стоящему впереди, который должен отштамповать её, покрасить и отправить дальше, на другой конвейер, как он проделал это с тысячами таких же точно деталей, бывших до меня. Ощущение было неприятное, но я не находил в себе сил стряхнуть его с себя и уйти. Я должен достоять очередь, должен купить этот гамбургер и, потом, должен его съесть! По-другому быть не может. Вдруг вперед очереди протиснулся молодой человек, примерно моих лет, или чуть постарше, чей внешний вид сразу начал меня раздражать. С круглой, обещающей в будущем облысеть, головой, в пиджаке, в рубашке с крахмальным воротничком, в золоченых очках, с очень прямой спиной, он был похож на молодого преуспевающего американского клерка из рекламного ролика компьютеров или сотовой связи. Весь его вид выражал хваткость, напористость и деловитость. В руках он нёс поднос с двумя коктейлями.
- Поменяйте мне коктейли! Коктейли очень жидкие! – скорее скомандовал, чем попросил он.
- Сейчас, одну минуточку, - устало вежливо сказала продавщица и пошла у кого-то, что-то выяснять насчет коктейлей. Очередь остановилась. Все молча, терпеливо и недовольно ждали. Через минуту продавщица вернулась.
- Извините, пожалуйста, но сейчас только такие коктейли, - извиняющимся голосом сказала она. По-видимому, автомат для коктейлей был неисправен.
- Могу я поговорить с вашим администратором? – холодно вежливо спросил молодой человек.
- Одну минуточку… - ответила продавщица слегка испуганно и снова ушла. Очередь продолжала стоять.
- Извините, но сейчас администратора нет на месте, - сказала продавщица вернувшись.
- Как нет на месте?! Я сейчас позвоню… - сказал молодой человек таким угрожающим тоном, как будто собирался звонить самому Роналду Макдоналду. Он достал из кармана телефон, набрал номер, но Роналд Макдоналд явно не хотел отвечать. Тут появился администратор.
- Я вас слушаю, – обратился он к молодому человеку.
Молодой человек начал говорить что-то на тему того, что, заплатив полную стоимость, он имеет право получить продукт надлежащего качества, что нужно вовремя менять автоматы для коктейлей, что он куда-то там позвонит… Администратор молча слушал, вежливо улыбался и, наверное, думал про себя: «Хоть бы ты провалился!» Все это время очередь продолжала стоять. «Ну почему, стоит мне встать в какую-нибудь очередь, как происходит вот такой вот ступор?!» с досадой думал я: «Или кассовый аппарат сломается, или такой вот активист попадется, или ещё что-нибудь! Если я стою в кассу на вокзале, в которой каждые два часа бывает пятнадцатиминутный перерыв, то я обязательно попаду на этот перерыв! Ну почему это всегда так?!» Наконец я не выдержал:
- Слушай дружище, - обратился як молодому человеку, с присущей мне, когда я пребываю в не выспавшемся похмельном состоянии, дружеской фамильярностью, - Чего ты так переживаешь? Оно тебе надо? Ну, хочешь, я тебе гамбургер куплю? Сочный, свежий гамбургер? А?
Активный молодой человек удивленно посмотрел на меня. От неожиданности он смутился, и не знал, что сказать.
- Ладно… Поменяйте мне тогда… Дайте мне две колы, - наконец проворчал он, по-прежнему недовольно, но уже успокаиваясь. Девушка-продавец посмотрела на меня с благодарной улыбкой.
Молодой человек ушел. Очередь снова двинулась. Я достоял, взял себе два гамбургера и чай, и пошел искать свободный столик. Но это оказалось совсем не просто. Увидев, что пустых столиков нет, я решил попробовать к кому-нибудь подсесть. На глаза мне попалась симпатичная девушка, сидевшая одна, за четырехместным столом. Я подошел и спросил, можно ли мне, сесть рядом. «Нет, здесь занято!» холодно ответила она, глядя на меня снизу вверх, неприветливыми, широко раскрытыми глазами, как смотрит ощерившаяся кошка.
С неприятным чувством я пошел искать дальше. Впереди тоже за четырехместным столиком сидел мужчина с маленьким ребенком. Когда я подошел, и спросил, можно ли мне сесть рядом, он даже не взглянул на меня, и ничего не сказал, а только сделал кислую мину и отрицательно покачал головой. «Чтобы я ещё хоть раз зашел в этот гребаный Макдональдс!» с раздражением думал я, беспомощно стоя с подносом посреди переполненного зала. Хотелось шарахнуть подносом об пол и уйти. Наконец, в зале на втором этаже, мне, все-таки, удалось подсесть к каким то двум женщинам, которые без умолку говорили между собой, все время пока я ел. В общем, когда я выходил из Макдональдса, от того светлого настроения, которое было у меня после посещения церкви, не осталось и следа.
«Эх, увидеть бы что-нибудь красивое! Что-нибудь такое, от чего на душе стало бы светло!» с тоской думал я, направляясь к метро. Но ничего такого не было. Моросил скучный дождь, небо было серым и холодным, стены домов мокрыми и облезлыми.
И люди, попадавшиеся мне навстречу, тоже казались мне какими-то серыми, скучными, усталыми и злыми. А если они улыбались, то казалось, что они смеются надо мной. Например, если мне навстречу попадались двое молодых, красивых, хорошо одетых влюбленных, то их счастливые улыбки казались мне самодовольными и издевательскими. Как будто они всем своим видом говорили мне: «Посмотри на нас! Мы молоды, красивы, богаты, мы любим и любимы, мы абсолютно счастливы, у нас всё есть, все наши мечты сбылись, всё, чего мы ни захотим, дается нам легко, почти за даром, а ты всю жизнь мучаешься, выбиваешься из сил, думаешь, как тебе, наконец, стать счастливым, бьешься, как рыба об лед, и всё напрасно! Ты беден, одинок, несчастлив! Глядя на нас, ты ломаешь голову: «В чем же секрет? Почему им так хорошо, а мне так плохо?!!» А на самом деле нет никакого секрета. Просто кто-то рожден для того, чтобы быть счастливым, кто-то счастливчик по определению, ему всегда везет, и всё, за что он ни возьмется у него получается. А кто-то рождается неудачником вроде тебя. Вообще, конечно же, нам тебя немного жаль, но мы же не виноваты в том, что ты неудачник! И ты не имеешь права злиться на нас и нам завидовать, потому, что это низко и недостойно! Все, что тебе остается, это смириться со своей судьбой, и если уж ты не можешь быть счастливым, постарайся быть хотя бы добрым, чтобы своей завистью и злобой не отравлять жизнь хорошим людям, таким, как мы. А если не можешь быть добрым, то пойди и повесься!» Я шел под холодным дождем по мокрому тротуару, и настроение становилось все мрачнее и мрачнее. В голову лезли мрачные, тяжелые мысли. «Церковь, религия… Ерунда всё это!» думал я, рассматривая попадающихся навстречу прохожих, на пути к метро: «Горстка неудачников, боящихся посмотреть правде в глаза, собираются вместе для совершения нелепого, бессмысленного действа, просто потому, что когда они вместе, им не так страшно и легче обмануть себя и поверить в то, что всё лучше, чем оно есть на самом деле! И богом то они себе избрали такого же неудачника, как они, только разве что ещё более неудачливого! Всю жизнь был бомжем, остался девственником до 30 лет и, в конце концов, умер позорной, мучительной, насильственной смертью! Неудачник – бог неудачников! Очень трогательно! Он себе то не смог помочь, а они надеются, что он им поможет! Они жертвуют свою жизнь на служение ему, и не получив ничего взамен, кроме страданий, умирают с его именем на устах, думая, что наконец-то страдания кончились, и начнётся вечное блаженство, а эгоистичные, жестокие, развратные и жадные, которые блаженствовали при жизни, понесут наказание. А на самом деле там за гробом – ничего!!! Темнота, небытие! Только кто-то успевает взять от жизни все, испить чашу удовольствий до дна, а кто-то тратит свою единственную, драгоценную жизнь на мазохистское поклонение вымышленному богу. Надо жить здесь и сейчас, ловить момент, не ругать, не осуждать себя ни за что, и не уступать никому дорогу, потому, что иначе затопчут! Пока слабый молится плоду собственной больной фантазии, сильный и жестокий пожинает лавры! Нужно быть сильным и жестоким! Только тогда будешь счастлив!
И с Катей у меня ничего не получится, и моё видение не сбудется, по той простой причине, что никакого бога нет, а значит это никакое не видение, а всего лишь моя очередная детская мечта, глупая фантазия от, которой даже полезно избавиться. Не получится, и правильно, и так мне и надо! Не буду в следующий раз таким доверчивым и глупым!» Рассуждая так, я и не заметил, как дошел до метро, и спустился внутрь. Пока я стоял на платформе, в ожидании поезда, моё внимание привлекла женщина, стоявшая в нескольких шагах от меня. На вид ей было лет 28-30. Она была очень красива неприличной, агрессивной, бьющей по глазам красотой. Она была стройная, смуглая, и не по-осеннему загорелая (видимо, она ходила загорать в какой то дорогой, салон красоты). Роскошные, черные как смоль волосы были убраны назад и заколоты черной же заколкой. На её гордое, высокомерное, редкостной красоты лицо было очень искусно наложено большое количество косметики, что придавало ей полуфантастический облик. На ней была очень короткая и узкая, подчеркивающая талию и, очевидно, безумно дорогая черная куртка. Черные обтягивающие штаны подчеркивали безупречную форму ног и бедер, а черные дорогие сапоги на высоком каблуке делали её, и без того, высокую и стройную ещё выше и стройнее. Я невольно залюбовался ею с тем смешанным чувством страха и восхищения, с каким любуются пантерой. «Эта то уж точно никогда не боится, никогда не сомневается, никогда никого не жалеет, и всегда получает своё!» подумал я. Странно было видеть такую женщину в метро. Наверное, она разбила свой мерседес и отдала его в автосервис. Мне вспомнилась Катя со своим вечно разбитым пежо. Но даже Катя, которую я до этой минуты безумно любил, показалась мне по сравнению с этой женщиной смешной, жалкой и не красивой.
И ещё выглядело странным то, что окружающие, казалось, не замечали эту женщину, не обращали внимания на её фантастическую красоту. Как будто бы она была невидима для остальных, и лишь я один мог видеть её. «Может быть, это и есть то красивое, чего так просила моя душа?» подумал я… Я вдруг почувствовал непреодолимую тягу к этой женщине. Мне захотелось подойти, заговорить с ней. Но она была так красива, и выражение её лица было таким холодным, высокомерным, и не добрым, что я не решался это сделать. «Забери меня с собой!» молча обратился я к ней, в надежде, что она прочитает мои мысли: «Я буду любить тебя, как не любил никого и никогда! Я стану твоим рабом, твоей тенью! Я буду делать всё, что ты прикажешь! А потом ты научишь меня быть таким же сильным, жестоким, красивым и бесстрашным, как ты! Я стану таким же сильным, как ты! Даже ещё сильнее! Я буду королём, а ты будешь королевой, и весь мир будет у наших ног!» И вдруг, женщина в черном, видимо почувствовав на себе мой восхищенный взгляд, обернулась! Я увидел её прекрасные, холодные черные глаза, обращенные ко мне. Пол секунды на её лице сохранялось прежнее презрительное, скучающее выражение, как будто она не сразу поняла, на что она смотрит, и вдруг, неожиданно, она улыбнулась мне недвусмысленной, порочной, и неотразимой по своей притягательности улыбкой. Я сначала даже не поверил. Я оглянулся назад, но сзади никого не было. Теперь уже не оставалось сомнений, она смотрела на меня, и улыбалась мне! Мне стало жутко, по спине пробежали мурашки, я смущенно, робко улыбнулся в ответ. И тут подошел поезд и остановился так, что дверь была прямо напротив неё, как будто он пришел специально для неё и специально рассчитывал, как ему остановиться. Она отвернулась и, не переставая улыбаться, со сногсшибательной кошачьей грацией прошла в вагон. Мне даже показалось, что, отворачиваясь, она сделала легкий кивок головой, как бы приглашая меня следовать за собой. Первым моим порывом было броситься вслед за ней. Я сделал несколько шагов по направлению к двери, в которую она вошла, и тут… Как будто мои ноги отказались слушаться меня, и пошли сами, помимо моей воли: я резко повернул и зашел в дверь соседнего вагона.
«Да уж! Я таких красивых и не видел никогда!» думал я, стоя в вагоне, пока поезд шел до следующей станции: «А как она мне улыбнулась! Но всё-таки хорошо, что я за ней не пошел! Было в ней, что-то не хорошее. Да я бы ей и не понравился. Её, наверное, просто рассмешил мой восторженный вид, вот она и улыбнулась! В любом случае из этого знакомства ничего хорошего бы не вышло. Ведь её за километр видно, кто она такая!» И всё же на следующей станции я вышел из своего вагона, надеясь вновь увидеть женщину в черном. «Я не буду подходить к ней, просто посмотрю…» мысленно оправдывался перед собой я: «Да если я и захочу, я просто не решусь к ней подойти! Такая красавица!… А, может, она сама ко мне подойдет…» Я осмотрел платформу. Женщины в черном нигде не было. Я зашел в вагон, в который она села. Там её тоже не было. Видимо, она вышла раньше меня и затерялась в толпе. С облегчением я опустился на свободное сидение и поехал дальше. «Ну и хорошо! И правильно! Всё равно бы ничего не вышло. Ничего хорошего, по крайней мере… Мне никогда такие не нравились!» думал я: «И всё-таки жалко…» Я сидел, смотрел в окно, на проплывающую мимо грохочущую темноту, и испытывал смешанные чувства. С одной стороны, было ощущение, что мне только что удалось избежать чего-то очень плохого, а с другой, мне казалось, что только что я упустил шанс, какой бывает, возможно, один раз в жизни. «Ну почему я не решился сразу к ней подойти?! Почему я такое ничтожество?!» думал я. Ко мне вернулось моё мрачное настроение: «Крысы в канализации!» думал я, глядя на серые, усталые лица людей, трясущихся со мной в одном вагоне: «Мы все - крысы! А метро – большая канализация! И мы десятилетиями ползаем по ней туда и обратно, по одним и тем же, годами не меняющимся маршрутам, пока не сдохнем! А когда судьба посылает нам шанс, посылает нам возможность счастья, и нужно только протянуть руку и взять, мы бежим, мы отворачиваемся! Потому, что мы крысы! Мы ничтожества! Что-то необычное и прекрасное нас пугает! Дайте нам нашу родную, тёплую канализацию, и возможность спокойно ползать по ней, пока не умрем!»
Вдруг на одной из станций в вагон вошли двое молодых людей, парень и девушка, она стройная блондинка, он высокий широкоплечий шатен. Они сели на свободные места друг против друга. Они были глухонемые, и, как и все глухонемые, они разговаривали знаками, бесшумно и стремительно жестикулируя руками в воздухе. Разговор глухонемых всегда казался мне красивым и завораживающим зрелищем. Засмотрелся я и на этот раз. Но что-то ещё, помимо их необычного, бесшумного разговора привлекло моё внимание к этой молодой паре. Я не сразу понял, что… Но постепенно до меня дошло, что, пожалуй впервые за много месяцев, я вижу молодых, красивых, влюбленных и абсолютно счастливых людей, не испытывая при этом ни зависти, ни раздражения. Наоборот, на них было приятно смотреть, и то светлое, что было между ними, постепенно стало передаваться и мне, и всем стоявшим и сидевшим вокруг и видевшим их. И они не вызывали зависти не потому, что они глухонемые, а мы нет. Уверен, если бы они сидели «молча», и никто не догадывался бы об их изъяне, или наоборот, если бы все в вагоне были глухонемыми, эффект производимый ими был бы таким же. Причина была в их внешнем виде. Обычно, особенно в Москве, красивый молодой человек, не важно парень это или девушка одевается так, как будто вешает на себя табличку: «Смотрите всё, как я красив (красива) и восхищайтесь мной!» а эти двое были одеты, не бедно, не убого, и не безвкусно, но чрезвычайно скромно. Часто у людей, особенно молодых, которые внешне хотя бы немного красивее среднего бывает
выражение лица говорящее: «Знаю, что вы все в меня влюблены, но мне до вас нет дела!» А у этих двоих, хотя они и имели такую внешность, которой позавидовал бы любой из находившихся в вагоне, высокомерия на лицах не было вообще. Из-за того, что они были глухонемыми, считали себя неполноценными, и стеснялись своего необычного способа общения, их лица были скромными, даже немного робкими, и одновременно их лица были счастливыми, оттого, что они были влюблены друг в друга. Что может быть прекраснее по настоящему красивой девушки с чистым, скромным, немного неуверенным в себе выражением лица?! Не фальшивого выражения хищной, развратной красавицы, изображающей робкую девочку-отличницу, а настоящего выражения чистоты и скромности, на по-настоящему красивом лице?!
Я увидел в руках молодого человека небольшую книжечку с профилем А.Блока на обложке. Он поминутно взглядывал в книжечку, а потом устремлял свой сияющий взгляд на девушку, и что-то быстро жестикулировал в воздухе своей красивой рукой. А девушка в ответ улыбалась, буквально вся светилась счастьем. Он читал ей стихи! Стихи про любовь! «Вот оно то красивое, что я хотел увидеть! Вот оно второе видение!» радостно подумал я. Молодой человек заметил, что я пристально за ними наблюдаю и, смутившись, но не переставая улыбаться, «замолчал». Девушка обернулась, чтобы посмотреть на того, из-за кого замолчал её любимый, и в её взгляде не было ни досады, ни раздражения, ни укора, только любопытство. Мне стало неловко, что я им мешаю, я отвернулся и стал смотреть в окно. И тут произошло чудо. Точнее, ничего чудесного, конечно, не произошло… Чудесным было только то, как совпало произошедшее с моим внутренним состоянием в тот момент. Поезд выехал из тоннеля и поехал по мосту через Москву-реку. Из окна вагона открылся великолепный вид, на реку, на набережную, на город. Неожиданно в одном месте серые облака расступились, и выглянувшее солнце осветило всё весёлым, почти весенним светом. Оно осветило и реку, и набережную, и глухонемых влюблённых, и меня и всех, бывших в вагоне. От неожиданности и красоты все даже как-то притихли. На многих лицах, бывших до этого серыми и усталыми появились чуть заметные улыбки. Так продолжалось всего минуту. А потом поезд снова влетел в ревущую темноту. Но этой минуты было достаточно, чтобы у всех улучшилось настроение. Я забыл про женщину в чёрном, и снова начал думать о светлом и приятном, о Кате. «Она не отвечает на звонки… Но ведь я могу встретиться с ней в любой момент! Я же знаю её адрес! Нужно только приехать! Удивительно, почему я раньше этого не сделал!» Три года жить в двадцати минутах езды и не приехать!» я даже немного разозлился на себя за свою инертность и нерешительность. «Да, но будет ли она рада тебя видеть?» робко спросил недоверчивый внутренний голос: «Да кто её спрашивает! Рада, не рада… И потом, у меня сейчас такое хорошее настроение! Женщинам всегда передается настроение мужчин. Она ведь в глубине души любит меня, я знаю! Просто я сам очень боялся встречи с ней. Думал, что она старше, что не подходит мне, всё сомневался, ждал чего-то… И она чувствовала во мне эту неуверенность и отказывалась. А на самом деле не нужно думать, не нужно сомневаться. Нужно просто сделать это и всё! Давно уже нужно было это сделать! Решено! Прямо сейчас еду к ней!» На ближайшей остановке я пересел на поезд идущий до станции, на которой жила Катя, и поехал к ней. Я ехал, чтобы впервые увидеться с девушкой, с которой я дружил одну четвертую часть моей жизни.
|
|