Гроза
На самой высокой горе стоял большой красивый храм из красного кирпича, чем-то походивший на собор «Спаса на крови». Внизу перед храмом находилось тенистое кладбище. А над деревьями кругом были видны синие, играющие серебряными бликами Солнца, озера. При храме находился монастырь. Я часто ходил туда беседовать с монахами о смысле жизни. Я с уважением относился к ним, но почему-то мне всегда казалось, что христианский дух был пропитан какой-то немощью, видимо, проистекающей от слабости и отчаяния еврейского народа перед римским владычеством.
Но я сам был христианином и глубоко чувствовал и уважал христианскую культуру, ибо это была культура моих предков. Я даже носил нательный крестик, который мне повесила моя мама. К тому же в этом горнем храме я стал крестным отцом. Помню, как я стоял со свечой близ купальницы, под высоким светлым куполом, а батюшка читал молитву... Это был настоящий христианин, а не то жалкое лицемерие, напялившее на себя рясу... Когда я разговаривал с батюшкой, то видел, как невинно улыбались его голубые глаза, а за ними улыбалась его душа... и я чувствовал, как вокруг его головы сиял ореол святости, в котором я тонул всей душой. Ведь тогда, вместе с клубящимся ароматом кадильниц, моей головы касалась божья благодать...
На другой стороне озера, напротив храма, находилась деревня, где я проводил каждое лето; я безумно любил ездить туда; это была моя Родина. Я пишу эти строки, вспоминая и тоскуя о ней. Как сейчас, помню один день из моей жизни:
Утром, в лучах Солнца, брызнул маленький дождик, потом усилился... И я, сломя голову, побежал под гору, к озеру, купаться. С разбегу, раздевшись до гола, я прыгнул в холодную и прозрачную воду природного бассейна... Вода была чистой, как слеза, — так, что когда я плыл, я видел перед собой песчаное, местами илистое, дно... Я плыл, ныряя, а передо мною, в лучах радуги, плюхались в воду чудесные дождевые капли... Я был счастлив! Накупавшись, я стал по пояс в озере и стал бить руками по воде, вспенивая брызги и радуясь тому, как капли сверкают всеми цветами радуги в солнечных лучах!..
День я провел в лесу, собирая грибы. Была ясная и солнечная погода. Земля дышала зноем. По голубому небу плыли белые маленькие облачка... А к вечеру небо потемнело. Вдалеке за лесом занимались зарницы. Надвигалась страшная гроза...
С первыми ударами грома в нашей бревенчатой избе задрожали стекла. Бабка в старой телогрейке повалилась под печку, прошептав от страха:
«Боженька гневается!»
Мне стало смешно и жутко... Я сел посреди комнаты на потемневший от времени дощатый пол и стал глядеть в окна, которые замывал дождь... Сквозь них, во тьме, беспрестанно озаряемой светом молний, можно было отчетливо увидеть окружающую Природу: деревья, холмы, поля, высокие травы... Свет молний, дрожа в ночи, вырисовывал их контуры... Наконец я встал и, подойдя к окну, увидел:
Небо заволокли черные тучи. Как огромные великаны, они громоздились друг на друга. Неистовые порывы дождя гнули буйную траву... Дубы гнулись под натиском ветра, шумя своими крепкими ветвями, с которых порывистые вихри срывали листву... У!.. У!.. Стихия безумствовала! Раскаты грома потрясали землю. Молнии беспрестанно рассекали небо из конца в конец, как нервы, рисуясь белыми линиями на черном небосклоне. Я не выдержал, выскочил из дома и побежал в поле... О мгновенье роковое!.. Небо как будто прорвало. Дождь бил мне в грудь, от урагана мне приходилось закрывать лицо, но я раскрылся, раскинул руки в стороны, высоко поднял голову и побежал навстречу ветру, навстречу ревущей бездне, я был опьянен ею... я, как безумный, наслаждался бурей!.. и промок до нитки, так что моя одежда прилипла к телу, но я ощущал, как в моем теле горела кровь, — кипела! — согревая теплом влажный холод... Я бегал, прыгал и танцевал от охватившей меня радости — я слился воедино со стихией и мчался с ней в едином вихре, я был счастлив и смеялся над своим безумством! Я был танцующим демоном!
Потом мне надоело бегать и я пошел скорее домой, укрыться под теплым кровом.
«Ну, чего, набегался? — спросила бабка. — Да! — говорю. — Ну давай, раздевайся, сушись, — ответила она мне и скорее задвинула задвижку на трубе, — чтобы шаровая молния ненароком не проникла к нам в дом».
Переодевшись в сухую теплую одежду, я завалился на печку слушать раскаты грома. На печке было тепло и уютно, а за окном бушевала стихия, на мгновенья освещая темную избу белым светом, — тщетно она пыталась ворваться к нам в дом... Лежа в тепле, я представлял себе, как там, на высокой горе, сейчас себя чувствует житница господня — монахи: «наверное, собравшись в храме, стоят на коленях и молятся до беспамятства... А я — мудрствующий плевел (так они меня называли) — лежу себе спокойно в тиши да смотрю в бревенчатый потолок...» И я начал засыпать, представляя себе свои любимые картины: я вижу сквозь темную прозрачную воду илистое дно и крупных рыб, как они плывут там, у тростника, где я поставил сегодня свои сети, и падут в них... Предвкушая завтрашний улов, я уснул... А моя племянница не могла заснуть до утра, она лежала под одеялом всю ночь и смотрела в окно, как там бушевала гроза; племяннице было страшно и жутко...
Утром, когда я проснулся, уже светило Солнышко; туманное марево поднималось с побитой влажной травы… Тогда я услышал, что за эту ночь от грозы в нашей округе погибло семь человек.
|
|