Была холодная голодная осень. Холодная – это понятно всем, а вот почему голодная – спросите вы? Я была обыкновенной студенткой, жила в обыкновенном общежитии, в комнате в углу белел самый обыкновенный холодильник «Орск», который морозил внутреннюю пустоту; по утрам я сосала лед и, попеременно, протирала им сонное измятое лицо. Все было обыкновенное, кроме того, что у меня не было даже самой обыкновенной работы, впрочем, как и многих других. Голодали все. И, если у кого-то появлялось что-то съестное, кушали тоже все. Друг за друга мы стояли стеной, голодухой закалялась наша дружба, которую мы до сих пор несем в своих гордых сердцах. Самое юморное: если кого-то из девчонок приглашали на свидание с предполагаемым (восхитительным, чудным, волшебным, замечательным!!!) ужином, она целомудрено, с придыханием, пела: «А я не одна приду, я с подругой...». Сразу вспоминается хит того времени – «Она не одна придет, а с кузнецом... А зачем нам кузнец?». Подружки вместе шли на свидание, в кафе друг друга щипали за коленки и наставляли: «Хавай больше, хотя бы на два дня наешься!»
В один из скучных воскресных дней, когда мысли были далеко от того, что писалось в нудном учебнике «Автоматизированной подготовки издательских оригиналов» (как говорится: смотришь в книгу – видишь фигу), в мою комнату с грохотом ввалился маленький, похожий на ребенка, с часто моргающими глазками, человечек – волосы дыбом, очки на кончике вздернутого носа, активно жестикулирующие руки; рот открывался и закрывался, не производя никакого звука...
-Катька, тебя кто-то преследует?- сонно спросила я, опуская учебник под кровать.
-Д-да... ужин, - разлетевшиеся слова медленно возвращались
к ней, она вновь превращалась в неугомонную болтушку. – Предс-
тавляешь, меня пригласили на ужин... Один мужик... солидный такой... усатый... Иваном Владимировичем зовут. Пойдешь со мной?
-Пойду – а что ж не пойти!- оживилась я, и желудок заурчал от
предчувствия удовольствия. Самое мерзкое состояние, когда желудок превращается в орган, который мешает жить, и все мысли сводятся к нему, проклятому.
Мы наложили килограммы косметики на свои юные мордашки и состарились сразу лет на десять, как минимум, натянули вытертые джинсики и куртки с металлическими клепками. Имидж у нас такой был: Катька фанатела от «Алисы», а я болела «Агатой Кристи». В общем, лягушки-путешественницы собрались в путь...
В метро Катька как-то присмирела: то ли волновалась, то ли настроения не было. Но оказалось все не так просто, как я думала... Она взяла меня за руку, виновато посмотрела мне в глаза и пропищала:
-Может, не пойдем?
-Почему?
-Мне кажется, он –сутенер! – она наивно заморгала, типа, ну не
виноватая я. Вот маленькая сволочь, могла бы сразу сказать, никакой ответсвенности за подругу!
-Он армянин,- Катька продолжала читать приговор.- Делает
дискотеки. Вокруг него всегда так много девочек, которых он, наверно, потом продает своим клиентам.
-И из этого ты, глупая башка, сделала такой вывод?!
В общем, не буду описывать наш дальнейший «бабский» скандал, решили все-таки пойти, тем более уже пол пути было позади, посидим в кафе, а потом убежим, если предложит сесть в машину.
Он стоял около метро, ежился от холода, натянув меховую шапку до самых усов. «Какой смешной мужчина!» - подумала я, и неожиданная радость замяукала в моем сердце. Мы подошли и он сразу напал на нас, сердито-шутливо:
-Ну где вас черти носят? Я стою тут, видите ли, мерзну, а вы даже
не подумали о бедном дяде Ване! – мы насторожились, приготовившись сделать ноги, но он рассмеялся так искренно, душевно, и все наше напряжение ветром сдуло. В нем было столько доброты, простоты и всяких других располагающих качеств, что хотелось только смотреть на него и глотать его шутки.
Он интересовался нашей учебой, как мы живем, на что живем, никто ли нас не обижает, чем занимаемся в свободное время, умеем ли рисовать, красиво писать, танцевать, петь... Иван Владимирович нас «не продал своим клиентам», а «купил» вместе с потрохами. Его глаза и усы постоянно смеялись, руки что-то делали, весь он был в движении. Я удивлялась, ну откуда у современного человека, отравленного грязным городским воздухом и другими проблемами личного и делового характера, берется столько энергии, задора?! А он просто жил ради других, принося букеты радости, он жил ради своей мечты, ради дела своей жизни – армяно-русской студенческой ассоциации.
Через несколько дней он оставил на вахте общаги для меня записку: «Лена 181, приезжай срочно рисовать плакат ( объявление о дискотеке). Иван Владимирович» (181 – это номер квартиры в общежитии – прим. автора).
Так началась моя великая дочерняя любовь к нему, а его всепоглощающая, отцовская – ко мне. Сейчас с высоты времени я смотрю на все и думаю, что порой ему не нужна была моя мазня на плакатах. Он старался меня обеспечить какой-нибудь работой, чтобы потом за это украдкой сунуть деньги в нищий карман. Часто вечерами мы засиживались в его кабинете за чашкой кофе, он курил, красиво, медленно, задумчиво, как курят мудрые люди, и учил меня выживать в Москве. Иван Владимирович заставил меня поверить в свои силы, лепил из меня серьезного делового человека ( кстати, вскоре я нашла интересную высокооплачиваемую работу по своей специальности).
Он появился в моей жизни в самый сложный, переломный, период, протянул свою крепкую руку, вытащил из трясины
( столько таких, как я, провинциальных девочек, попав в большой город, идут по неверному пути).
Солнечным и радостным июльским утром (как у человека значимого в моей жизни больше не было скучных дней) я проснулась с великой мыслью и твердой уверенностью в сердце: если он мне не кровный отец, так пусть будет крестным.
Так я покрестилась в армяно-григорианской церкви.
|
|