О красоте
Как прекрасен этот мир!
Кто это торжествует? Верующий? Неверующий? Верующий так не скажет.
Этот - это любовь, роса, соловьи, охота на медведя, Ремарк, Хемингуэй, уха, кулак, хоккей, тот - аббат мопассановский още-нившуюся сучку топчет:
Не сметь размножаться! Не разрешаю! Похоть! Плоть! Мерзость!
Ещё Тацит обвинял христиан в ненависти к роду человеческо-му.
Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены, и детей, и братьев, и сестёр, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником.
Нам только скажи…
Послушайте историю.
Вышел человек из коммунальной квартиры. Соседи ему лицо изуродовали. А есть хочется. В очереди в магазине, в кассу, обруга-ли, об кровь обпачкались. А касса закрылась перед носом - зря про-стоял полчаса. В новой стоять не стал. Вышел на улицу, а все злые. Затряслись у него руки-ноги, захотелось убежать или упасть.
Когда бы зажило плечо,
Тянул бы лямку, как медведь,
А кабы утром умереть,
Так лучше было бы ещё.
А из брови разрезанной кровь течёт тоненько. Течёт. Зашёл в аптеку, попросил остановить, а кому приятно?
- Вы к нам не сразу пришли.
Купил перекись, вату, лейкопластырь, зашёл в парадную, кровь остановил, лейкопластырем залепил. Чёрные очки - дома, а дома - соседи. Может, не выдержит - скажет слово неприятное, а они - опять. А на бровь только дунь - потечёт.
Купил он в табачном ларьке эти очки и на вокзал побежал. По-ехал. Сошёл, где лес есть, ушёл подальше и в траву упал. Лежит.
Сознание - это открытая, сплошная рана, которой каждый звук приносит боль.
Но уже легче становилось. От зелёного цвета. От светофорной надписи Идите Не становится легче… Птички поют, листья шумят, не раздражает. Кровь засыпает, сердце уже не плачет, только вздра-гивает. Шум красивый, лучше тишины…
Растения людям и зверям воздух дают и пищу, а мы умираем - растения кормим. Всё действительное разумно, всё разумное действительно. Нужно нам для жизни - пожалуйста. Как на заказ. С приятным шумом. Шумком. Безвредные, беззлобные. И дождь капает. Кто-то лейку держит. Нет, это наша лейка, как дождь. Мы у Него мысль украли, а не Он у нас… Почему Он с большой буквы подумал? Потому что разумно. Как - с маленькой? Всё разумное краси-во. И причёсывать не надо… И на левой руке пять пальцев, и на ногах, и у зверей, и два глаза у всех: насекомых, зверей, людей. Хочет-ся им размножаться - можно размножаться, и нужно размножаться. А потом хочется о детёнышах заботиться. А если б не хотелось, то-гда что? Улавливаешь? Улавливаю. Поповские штучки, сказала бы Анна Павловна, с двадцать восьмого года член Партии… Человека некому убивать, так он сам себя трескает. А соседка Катька, из-за которой его избили, глаза намазала и поехала делать аборт. Или преждевременные роды. Для здоровья полезно.
Человек, наверно, самый глупый. Всех глупей -у него есть, и поезда, и хитрый он, всех хитрей, а умирают целые народы. Может, все умрём. А крапива останется… Крапива-то хоть жжётся, а то бы-вает, никак за себя постоять не могут: и рвут их, и жгут их, и рубят, и топчут, а они живут хоть бы хны.. Не сопротивляются, а растут…
Кто же эту красоту создал? Сама, что ли? Из ничего ничего и не выйдет. Толк в этом понимаем. Закаты, небо звёздное, день и ночь, росу, воду, лёд, газ, льва, воробья, жука, Корнея Чуковского? И что мы чувствуем: это красиво, а это некрасиво, это умно, а это глупо, здесь, в звёздах, - порядок, а здесь, на земле, - не очень.
Человек, который лежал на траве с растерзанным глазом, знал, что он этой красоты не создавал и никто из ему подобных тоже. Всё, к чему они прикасались, страдало и становилось хуже. На траве ле-жал и ту вылежал…
И в жизни красота, геометрия и сценарий. Не разбей ему сосе-ди лицо - не поехал бы он сюда и не понял бы о красоте, и не было бы красоты.
И опять мудрость и целесообразность, и значит, и красота. Сценария, написанного не им…
А в воздухе плыли кузнечики, море кузнечиков. Сотни тысяч морей кузнечиков. Верней, стрёкот кузнечиков подымался в небо…И лицо пройдёт, всё пройдёт. А это что сейчас останется.
И он заплакал. И он закричал на весь лес. Без слов, одним криком. Но если б перевести его душу на слова, то получилось бы:
Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человецех благоволение…
Вот и вся история.
|
|