Она была прекрасна. Солнце искрилось на светлых её волосах и блестело из-под ресниц закрытых глаз. Кожа её была такой неестественно-белой, что она казалась фарфоровой куклой, по ошибке положенной в коробку гроба. Её губы, старательно накрашенные не ею, отдавали фальшиво-алым блеском. Она была одета в белое платье до пят, которое так и не одела на концерт, ради которого оно и покупалось. От неё веяло холодом, но никто этого не чувствовал, их грели слёзы и воспоминания, бьющиеся в сердцах, а у неё больше не было ни того, ни другого. Она больше не могла ни радоваться, ни грустить, не могла она почти ничего. Но теперь она могла ходить по чужим снам. Мёртвая королева снов... Для неё это звучало бы заманчиво. В её ногах лежали цветы. Много цветов, в основном белых, цвета её кожи, с которой так долго и кропотливо смывали запёкшуюся кровь... Но сейчас она была прекрасна, как никогда, и солнце щедро осыпало её золотом своих лучей, гордясь этой красотой.
А в другом городе, за сотни километров оттуда, дождь хлестал по окнам его квартиры. Он лежал на полу, раскинув руки. Лицо застыло в выражении немого крика. Единственным живым компонентом этой картины были его слезы, стекавшие по лицу. Но через миг сдавленное рыдание сотрясло живое его тело с мёртвыми мечтами. Он так и не увидел её холодной, недвижной красоты, которой могут блистать только мёртвые. Он не видел её ни разу, но любил, слепо и беззаветно. И он не любовался мёртвой её красотой, но оплакивал их общие погибшие с нею мечты.
А небо плакало с ним и радовалось с ней.
|
|